От возбуждения у Шелби вспотели руки. Она продолжала сражаться с таинственной дверью. Наверное, Шелби нашла наконец нужное положение, потому что стена вдруг заскрипела и поддалась. Ошеломленная, Шелби стояла перед черной дырой. Прежде чем решиться зайти внутрь, она сходила вниз и взяла фонарик. Включив его на полную мощность, Шелби направила луч в отверстие.

Перед ней была комната. Посветив фонариком вокруг, Шелби обнаружила свисающий с потолка длинный шнур. Потянув за него, она зажгла свет.

В ту самую секунду, когда комната осветилась, Шелби вдруг поняла, что нашла наконец письма. Небольшая комната была словно святилищем далекого прошлого. Здесь все выглядело как в начале тридцатых годов — мебель, пледы, лампы. Однако пустая бутылка из-под «диет-соды» в корзине для мусора подсказала Шелби, что комнатой пользовались и в последние годы. И все же хозяйка комнаты явно хотела, чтобы время здесь остановилось на том периоде, когда она была счастлива.

Само существование комнаты поразило Шелби, но потом она вспомнила, что Дезире часто говорила о том, что в доме множество помещений, некоторые из которых расположены весьма странно. Во время сухого закона одно из них запечатали и использовали для хранения спиртного. Наверное, это была именно та комната.

Но каково бы ни было ее изначальное предназначение, сейчас комната выполняла одну-единственную функцию. Она хранила память о Форде Траске.

Его портрет в рамке висел рядом с креслом. Шелби чуть не задохнулась, когда увидела его. На нее смотрела копия Клея. Мужчина был немного худощавее, с гладкими волосами, разделенными посередине пробором, но лицо было лицом Клея. Шелби знала, что перед ней Форд Траск. Дрожащими руками она открыла стоящее рядом с креслом небольшое бюро. Там лежали связанные аккуратными стопками письма.

Шелби стояла неподвижно, пытаясь собраться с мыслями. На смену эйфории прошедшего дня пришел смутный страх. Шелби хотелось закрыть бюро, захлопнуть за собой потайную дверь. Она хотела быть счастливой, а внутренний голос предупреждал, что письма могут все разрушить.

Но все же Шелби не могла сделать вид, что их не существует. Душа Дезире, ее настоящая душа, которой никто не знал при жизни, витала над комнатой и молила об освобождении. Шелби поняла, что ради Дезире, и только ради нее должна прочитать их. Бабушка вполне заслуживала, чтобы ее выслушали напоследок.

«Но только не в этой комнате», — подумала Шелби. Она быстро взяла стопки писем, погасила свет и вернулась в спальню. Она должна была догадаться, еще когда нашла обрывок конверта под кроватью, что письма где-то рядом. Но откуда такая страсть к конспирации? Что такое было в этих письмах? Потайная дверь захлопнулась за ее спиной.

Оказавшись в спальне, Шелби развязала стопки и обнаружила, что письма разложены в хронологическом порядке. Любую историю надо читать с начала. Поэтому Шелби взяла конверт с самой ранней датой, надписанной в левом нижнем углу почерком Дезире. Двенадцатое сентября тысяча девятьсот тридцать второго года. Хотя все письма были адресованы Дезире, только на некоторых из них были марки.

Причина прояснилась в четвертом или пятом письме. Звезды явно не благоприятствовали любви Форда и Дезире.

Они встретились на ярмарке штата Кентукки в августе тридцать второго года. Форд писал об этом простыми словами, идущими от самого сердца:

«Ты была такая красивая. Я не знал, решусь ли подойти и заговорить с тобой. Я притворился, что разглядываю каждую вышивку на выставке, но на самом деле смотрел только на тебя. Твои красивые голубые глаза, роскошные волосы, обворожительная улыбка. Я слушал, как ты разговариваешь с людьми, голос твой звучал так чисто, и я удивлялся, что осмелился даже подумать о том, чтобы заговорить с тобой. Но когда ты посмотрела на меня, я понял, что смогу это сделать».

Шелби вспомнила разговор с Клеем, когда он впервые рассказал ей о письмах. Он сказал тогда, что Форд и Дезире встретились на ярмарке штата. Дезире получила в тот год голубую ленту за вышивку, а Форд вернулся домой с первым призом за выкормленную им свинью, Хомера. Сегодня, спустя шестьдесят лет, Шелби слышала на пикнике, как люди говорили о ярмарке штата этого года, которая должна была состояться через несколько недель.

Вздохнув, она снова стала разбирать выцветшие буквы в письме Форда. Употребляя самые красочные и трогательные эпитеты, он вспоминал, как чудесно прошло их первое свидание, и спрашивал Дезире, согласна ли она «поддерживать с ним отношения». Шелби нервно сглотнула. Бабушка сохранила даже самое первое письмо Форда. Именно тогда, осенью тридцать второго года, начались их отношения, возникла связь двух людей столь разного происхождения, но так хорошо подходящих друг другу.

Форд писал, что, встретив Дезире, он впервые начал мечтать и строить планы. Она заставила его почувствовать себя джентльменом. Еще он писал, что рад быть человеком, с которым Дезире может иногда поговорить, чтобы не чувствовать себя такой одинокой в большом пустом доме.

Все шло хорошо, пока Боуден, отец Дезире, не узнал, что один из его арендаторов встречается с его дочерью. Насколько поняла Шелби, Дезире встречалась с Фордом вне дома и сначала всецело доверяла почте. Форд был бедным фермером и, наверное, не имел телефона. Однако, по мере того как углублялись их отношения, становилась неизбежной встреча с семьей Шелби.

Боуден был в ярости. И не только потому, что роман держали от него в секрете. Его бесила сама идея возможности этого романа. Форд извинился за свое «не вполне благородное» поведение, но отец Дезире обругал его.

«Он настойчиво требовал, чтобы я оставил тебя в покое. Обозвал меня подонком! Мне никогда не пришло бы в голову толкнуть его, моя дорогая, но он так ужасно себя вел. Мне трудно поверить, что отцом такой безупречной леди может быть этот грубиян».

Боуден запретил дочери встречаться с Фордом, и письмо с описанием их жестокого спора стало первым письмом без марки и почтового штемпеля. Шелби не могла понять, в чем дело, пока не прочитала следующее послание.

Запретив Дезире и Форду встречаться, Боуден, будучи строгим отцом образца викторианской эпохи, пошел дальше и стал контролировать ее почту. Им нужен был посредник, чтобы передавать письма и помогать устраивать тайные свидания. Юную пару не покидала решимость быть вместе. Как хорошо, писал Форд в следующем письме, что Дезире нашла слугу, которому можно доверить передачу писем. Конечно, каждый раз ей приходилось давать ему немного денег, но ведь парень рисковал, нося их письма.

«Хороший парень», — писал Форд про Мейпса, которого Дезире использовала в качестве посыльного. Шелби чуть не задохнулась. Наконец-то ей открылось, в чем состоит давняя связь между Фордом и Мейпсом. Она почувствовала смутную тревогу. Спустя шестьдесят лет после того, как было написано письмо, эти двое по-прежнему чем-то связаны. Совпадение? Шелби продолжала читать.

Письма, написанные в последующие недели и месяцы, говорили о растущей любви Форда к Дезире. Форд пел дифирамбы совершенству Дезире и настойчиво убеждал ее вступить в борьбу с отцом. Он писал, что этот человек стал «ее тюремщиком». Форд хотел забрать ее из этого «дома, полного ненависти», но не знал, как это сделать. Он планировал выкупить со временем ферму, которую брал в аренду, но на это ушли бы годы.

Мнение Шелби о Форде Траске постепенно менялось. До сих пор он был самой загадочной фигурой во всей этой истории. Почему он так сильно хотел получить назад эти письма, что сначала попросил Клея, а потом приказал Мейпсу добыть их любым путем? Почему так боялся, что их прочтут, что скрывал? Однако в письмах Форд Траск представал перед ней открытым, трогательно-прямым человеком. Его преданность Дезире сквозила в каждом письме, так же, как и возрастающее отчаяние.

Получив право называть ее своей невестой, он стал бы «счастливейшим из живущих. Вчера ночью, держа тебя в своих объятиях, я вдруг понял, что ни за что не могу потерять тебя».