– А-а… – протянула она, ее тоненький голосок снова обрел звук, и девочка расслабилась. – Тогда давай.

Он улыбнулся. Господи, она такая независимая. И такая упрямая, просто как осел. Но именно это в ней и нравилось ему.

Они молча сидели в темноте, и только шум дождя, барабанившего по крыше, нарушал тишину. Внезапно он осознал, что близость Пи-Джей и то, как доверчиво она прижималась к нему своим теплым худеньким телом, были удивительно приятны. Это открытие, а также искорки сексуального возбуждения, неожиданно вспыхнувшие в нем, заставили его убрать руку, обнимавшую плечи девочки, и отодвинуться от нее.

Он старался не винить себя за те мысли, что сейчас вихрем проносились в его голове. Черт, нельзя же не учитывать тот факт, что она женщина как-никак! Не говоря уже о том, что кругом так темно, хоть глаз выколи, а они сидят, прижавшись друг к другу… Вне сомнений, окажись любая девушка на ее месте, его реакция была бы точно такой же. И все же уж кому, как не ему, следовало знать, что он допустил ошибку, потому что Пи-Джей, несомненно, чертовски юна для него. Но даже если бы он ничего не знал о ее возрасте и о ее отношении к сексу, она все равно была такая худенькая, безгрудая, что больше подходила ему как сестра, чем как любимая девушка.

Однако у него за всю жизнь не было такого друга. Да, она была лучше всех. Когда молния снова осветила их убежище и Джаред увидел серебристые дорожки от слез на ее щеках, он вдруг почувствовал, как сжалось его сердце.

– Эй, послушай, – мягко проговорил он, снова придвигаясь поближе, но так, чтобы между ними оставалось небольшое расстояние. – Почему ты плачешь?

Кругом снова стало темно, но Джаред слышал, как она шевельнулась, и ему не надо было света, чтобы понять, что она сейчас ощетинится, как, видимо, делала всегда, когда кто-то смел уличить ее в слабости.

– Ты сказал «плачешь»? С чего ты взял? «Ну ладно, если начал, давай расхлебывай».

– А это что? – Пододвинувшись к ней, он снова обнял ее и свободной рукой смахнул слезы со щек. – Не плачь, Пидж. – Черт, он сам готов был заплакать!

– Ну и что? Подумаешь, большое дело! Какая-то пара жалких слезинок. – Она отбросила его руку. – Почему тебя это волнует? Ты же собирался бросить меня тут.

– Что? – Он старался разглядеть ее лицо сквозь темноту, но свет, проникавший с улицы, был слишком скудным, и только длинные тени бродили по стенам. – С чего это ты взяла?

– Ты знаешь.

– Не говори, что я знаю то, чего не знаю. Если бы я знал, то не спрашивал бы…

– Ты считаешь, что я глупая, потому что боюсь г-гро-зы. – Ее голос запнулся на последнем слове, и, чтобы скрыть свою слабость, она изо всей силы пихнула его в бок.

– Ты чего? Прекрати сейчас же! – Он схватил ее ладонь и зажал в кулаке. – Я сказал, что глупо бояться грозы, а не то, что ты глупая. Это просто шум. – Но, чувствуя, как затряслись ее плечи от беззвучных рыданий, он отпустил руку Присциллы и крепко прижал ее к себе. Она такая слабенькая! Черт, хотел бы он изменить погоду, лишь бы она не боялась. Их жизнь и так была полна дерьма, не хватало еще, чтобы эта дурацкая гроза окончательно все испортила.

– Да ладно, ты хреновый друг. Ты ушел и бросил меня, когда я свалилась с забора!

– Ты что, шутишь? Ты сама послала меня куда подальше. – Но тут он внезапно понял, что ей просто было стыдно от того, что она так неловко упала. Его раздражение как рукой сняло.

Словно прочитав его мысли и истолковав их как жалость к ней, она разозлилась, издала глубокий вздох и потерла кулаками глаза.

– Не ври! Я позволила тебе поднять меня, разве нет? И я позволила твоим паршивым рукам обнять меня, когда тебе стало холодно. И ты не очень-то торопился сделать это снова. Ну подумаешь, большое дело. Я не маленькая, и мне не надо ничего объяснять. Я понимаю, что надоела тебе и ты хочешь уйти. И мы оба знаем, что я готова говорить сколько угодно и о чем угодно, лишь бы не выходить в эту грозищу.

– Оба знаем? Черт, Пидж, я не знаю, о чем ты! Господи, ты просто болтаешь невесть что ..

– Я не болтушка, сам ты глупый сосунок, кре…

– Тогда не пори такую чушь. Я отодвинулся, потому что мне стало жарко, я перегрелся… черт, за одну минуту. – Он не хотел объяснять свое мгновенное умопомрачение, если она до сих пор сама не поняла, поэтому строго отрезал: – Послушай, кончай реветь, хорошо? Я не хотел никуда уходить без тебя. Господи, Пидж, ты единственная, кто держит меня на этой земле с тех пор, как я сбежал из дома.

Она прижалась головой к его груди, и даже сквозь темноту Джаред почувствовал ее взгляд.

– Да? – спросила она неуверенным робким голосом.

– О да. Абсолютно. – Он прижал ее покрепче к себе и почувствовал еще большее облегчение, когда она в ответном порыве сама притиснулась поближе. И тут она потерлась лицом о его грудь. – О Господи! Не вытирай сопли о мою рубашку.

Она захихикала сквозь слезы:

– Ах, простите… У меня нет с собой носового платка.

– Я прихватил рулон туалетной бумаги в «Волфганг-Пакс»[6] – Он потянулся к рюкзаку и шарил в нем, пока не нашел то, что искал.

Она привстала, взяла рулон, отмотала приличный кусок и стала вытирать нос, пока он засовывал бумагу назад в рюкзак. Когда он вернулся на свое место у стены, она тут же приняла прежнюю позицию: свернулась клубочком и прильнула к нему. Джаред обнял ее, стараясь не обращать внимания на бурчание в животе.

– Что ты думаешь делать завтра? – поинтересовался он.

– У нас завтра что, воскресенье?

– Да.

– Центр защиты детей будет раздавать бесплатную еду в Скайлайн-парке.

При мысли о еде его рот наполнился слюной.

– Это будет днем, да?

– Угу. – Она зевнула. – Может, нам даже удастся разжиться тюбиком зубной пасты.

– Было бы здорово. Хотя… – Он замялся, но все же спросил: – А как насчет денег?

Страх, что он знает ответ, оправдался, когда она сказала:

– У меня ничего не осталось.

– Черт, у меня тоже. – Он выдохнул. – Но по крайней мере у нас есть крыша над головой, а завтра мы наконец сможем поесть.

Пленительные звуки популярной мелодии, которую негромко наигрывал джаз-банд, наполняли просторный зал отеля, где проходила вечеринка по случаю помолвки Виктории и Джона. Виновники торжества были заняты беседой, когда увешанная бриллиантами женщина, кивнув на руку Виктории, поинтересовалась:

– Почему у вас нет кольца, дорогая?

Увидев замешательство на лице Виктории, Джон поспешил на помощь и, быстро обняв ее за талию, сказал:

– Вы представляете, мэм, она не захотела! И тогда мы решили приобрести кольца к свадьбе. – Он тихонько провел кончиками пальцев по ее боку вверх и вниз, одновременно послав любопытной даме самую обаятельную улыбку из серии «это-между-нами-мадам», какая только была в его арсенале. – Тори хочет простое кольцо, но что касается меня, я предпочел бы побольше блеска, что-то такое, что можно было бы разглядеть с другого конца футбольного поля. – Он рассмеялся. – Я пытаюсь уговорить ее на кольцо по крайней мере с тремя бриллиантами.

Дама ответила ему обожающим взглядом, и хотя он привык к подобной реакции, на сей раз повышенный интерес этой женщины к его персоне был ему неприятен.

– Что ж, великолепный выбор, – сказала она и, отведя от него глаза, обратилась к Виктории: – Вам стоит прислушаться к нему, дорогая. Ваш жених наверняка знает толк в бриллиантах. – Еще раз с любопытством взглянув на Джона, дама извинилась и поспешила за проходящим официантом, который держал в руках поднос с бокалами шампанского.

Молчание, нарушаемое только звуками музыки и негромким разговором гостей, собравшихся отметить их помолвку, вновь окружило Джона и Викторию. Улыбнувшись, он нежно приподнял подбородок Тори и заглянул ей в глаза. Как и полагается жениху, он сознательно использовал эти милые приемы ухаживания, так как все взгляды были направлены на них, но его голос звучал совсем не так мило, когда он пробормотал: