Здравый смысл был на его стороне. Действительно, глупо стоять здесь и спорить, и она не удержалась от улыбки. И легонько толкнула eго в грудь.
– Договорились.
Удивительно, но вместо того, чтобы чувствовать себя в опасности, она широко улыбнулась ему. Джон нахмурился.
– Черт, Тори, я не хотел бы, чтобы ты делала это, – пробормотал он – У меня просто нет выбора, кроме как получить ответ на вопрос, который мучает меня всякий раз, стоит мне подойти к твоим дверям.
– И что же это за вопрос? – Улыбка не сходила с ее губ, пока она окидывала взглядом его сильную, высокую фигуру. И вдруг он обнял ее за талию и притянул к себе, зарывшись рукой в шелковистых кудрях на ее затылке.
Она недоуменно подняла на него глаза, чувствуя, как он всем телом вплотную прижимается к ней.
– Что ты делаешь, Мильо…
Губы Джона, твердые, горячие и уверенные, запечатали ее рот прежде, чем она успела договорить.
Полнейшее изумление на какой-то момент подавило ее способность к сопротивлению. Затем она ощутила вкус его губ, почувствовала гладкость его языка, и ее сердце отчаянно забилось при мысли, что она совершенно беззащитна перед этим мужчиной. И тогда, упершись ладонями ему в грудь, она попыталась оттолкнуть его.
Но он даже не шевельнулся, и тут она вспомнила его силу, вспомнила, как это привлекало и возбуждало ее. Она помнила, какое огромное впечатление это произвело на ту маленькую девочку, которой она оставалась в душе. И как она всегда тянулась к кому-то, кто мог бы защитить ее от всех невзгод мира.
Что ж, ей пришлось похоронить свои детские мечты в тот день, когда она поняла однажды и навсегда, что единственный человек, способный защитить ее, – это она сама. И, собрав всю свою волю, она снова уперлась руками в его мускулистую грудь, но за несколько секунд под влиянием убедительных поцелуев Рокета ее настойчивость ослабла.
И если в ней еще и тлели какие-то остатки сопротивления, он без труда мог сломить его. Ни намека на силу или грубость, но его решительность была несомненной. И он поцеловал ее так, что она забыла о всяком желании бороться. Боже, до чего же искусны были его поцелуи! Искусны и убедительны.
И такие знакомые… Господи, до чего же знакомые! Она помнила эти губы. Она целовала их прежде, изучала их, когда они произносили слова, когда раскрывались, чтобы принять кусочки еды из ее пальцев. Прошло шесть лет, но существуют вещи, которые не в состоянии забыть ни одна женщина.
И вот, перестав сопротивляться, она потихоньку начала таять от его поцелуев. И еще через секунду-другую поняла, что сама страстно отвечает ему. Наслаждение. Оно вспыхнуло и разрасталось. Она наслаждалась вкусом его губ, их необычайной гладкостью. Исследовала языком их изгибы и при этом упивалась силой его рук, обнимавших ее. Она льнула к нему, словно пыталась проникнуть в его тело, раствориться в нем.
И еще до того, как она успела сказать себе: «Опомнись, Виктория, что ты делаешь!», он внезапно оторвался от ее губ, отпустил ее и отступил назад.
– Черт! – Он провел тыльной стороной ладони по своей нижней губе. Затем опустил руку и с кислой миной посмотрел на нее. – Черт, все как тогда, правда? Я надеялся, что это прошло или по крайней мере превратилось в одно из тех воспоминаний, которые я старался заглушить все эти годы. Но ты такая же соблазнительная, как тогда. – Он окинул ее горящим взглядом с ног до головы. – Господи, еще этот красный лифчик… Ты как наркотик, Тори. Голова идет кругом.
Его признание свидетельствовало о том, что он сейчас испытал столь же сильные ощущения, как и она. Сексуальные опыты, которые были у нее за эти шесть лет, не приносили удовлетворения, и Виктория убеждала себя, что она выше всего этого – по крайней мере когда это случалось. Несколько раз она задумывалась, почему она так холодна и безучастна, но особенно не переживала по этому поводу, уверяя себя, что дело в том, что все ее мысли сосредоточены на дочери и попытках заработать на жизнь. Где-то в глубине ее сознания теплилась надежда, что у нее еще все впереди. Но только сейчас она осознала, что истинная причина ее неудовлетворенности и равнодушия кроется совсем в другом. Просто ни один из ее мужчин не был похож на него.
Поскольку она сильно сомневалась, что Рокет придерживался целибата, его признание говорило о том, что с ним происходило то же самое.
Лучше не думать об этом… Она проанализирует все это после, в более-менее спокойной обстановке. А пока… Потуже затянув концы рубашки, она прочистила горло.
– Похоже, что мы начали с того, чем закончили, – сказала она, с удовлетворением отмечая, что ее голос не дрожит, хотя нервы были напряжены до предела. Единственный знак, который говорил ей, что он чувствовал то же самое, – его пылающие щеки. – Поэтому как ты думаешь, куда это нас приведет?
– Никуда, просто будем хранить это в уголках нашей памяти, как хранили до сих пор.
Виктория подумала, какое место могла бы занять Эсме в этом уравнении, но коротко кивнула. Потому что он был прав. Они не могут сейчас позволить себе ничего, кроме деловых отношений. Если им удастся избегать физического контакта, они сумеют справиться и со всем остальным.
– Прекрасно, – сдержанно отозвалась она. – Прекрасно. Продолжай работать на меня, Мильонни.
Она перехватила его взгляд, направленный на ее ноги. Заметив это, он тут же отвел глаза и твердо посмотрел на нее.
– Отлично, – согласился он. – Именно так я и поступлю.
«Поостерегись, старина! – Джон ходил взад и вперед яростно меряя пространство огромными шагами. – Куда тебя понесло? Идиот!»
Тори всегда отличалась от других женщин, с которыми он имел дело. С самого начала она была особенной, не такой, как все, и ему следовало подумать, прежде чем снова целовать ее.
У большинства людей в жизни бывает одно или два судьбоносных события, думал он. Для него такой вехой стал день, когда он узнал, что более щедро одарен природой, нежели другие парни его возраста. До этого он был просто «кожа да кости», жалкий сынишка Фрэнка Мильонни, служившего на флоте США. Жизнь с отцом после смерти матери, погибшей во время несчастного случая на воде, была бесконечной сменой убогих комнатушек поблизости от той или иной базы, потому что приличное жилье на базе никак не подходило Фрэнку, неспособному ужиться с соседями. Джон часто оставался один, когда отец уходил в море, и был нередко бит, когда тот возвращался. И никого не было рядом, кто бы мог предложить ему какую-то другую, более интересную жизнь.
Потом, как раз достигнув полового созревания, Джон поступил в новую школу в другом городе. И однажды, когда после спортивного занятия он спустил штаны в раздевалке, половина одноклассников замерла, произнося на все лады нечто вроде «вот это да, парень». Впервые он ощутил уважение к себе, и это пробудило в нем страстное желание воспользоваться своей исключительностью. Этот момент был определяющим для всей его последующей жизни.
Потом он узнал, что существуют женщины, которые только и мечтают о парне с таким оснащением, как у него. И ни одна не забывала упомянуть, что размер его «петушка» особенный. Сначала девушки, а потом женщины ввели его в новый для него мир секса, захвативший его сильнее, чем все прежние дела и детские фантазии. Он овладел интимнейшими приемами, наслаждаясь опытом и не уставая экспериментировать, и однажды понял, что более преданного ученика и придумать трудно. Он не ограничивался тем, что дарил наслаждение женщинам, с которыми имел дело; нет, он еще и услаждал приятелей, подробно описывая им свои победы. И никогда не задумывался над нравственной стороной такого поведения.
Пока не встретил Тори.
Как только они познакомились, он сразу же понял, что она совсем не такая, как те девушки, с которыми он привык развлекаться. И все равно он даже представить себе не мог, что она так подействует на него. Он продолжал держаться установленных правил и рамок, не подозревая, что она перевернет всю его жизнь. В ней было что-то, заставившее его поверить, что он больше, чем просто реактивный снаряд, который быстро и безошибочно попадает в цель, за что его, собственно, и прозвали Рокетом[3]. И появилась сосущая боль под ложечкой при мысли о том, что любой сможет обсуждать ее, как он сам не раз обсуждал других девушек, не скупясь на подробности.
