— Почему ты так напугана? — Он заглянул ей в глаза, словно проникая в ее мысли. А затем очень-очень медленно наклонился к ней, не сводя с нее взгляда. Его холодные губы прижались к ее губам…

Желание пронзило Кэролин, но ей стало еще страшнее. Она ведь не хотела этого, не так ли?

Его язык неторопливо проник в теплую сладость ее рта. Женщина почувствовала, что слабеет, была не в силах сопротивляться, ее тело изнывало по его прикосновениям. Форрест никогда не целовал ее так! Да и у Эвана не было возможности подарить ей такой поцелуй!

Вайлдмен медленно прижимал ее к себе, запустив руки под плащ Кэролин, который тут же соскользнул с ее плеч. Женщина так и стояла на холодном ветру, прижимая к груди драгоценную тетрадь отца.

Казалось, она не чувствует холода: хотя ее трясло от ледяного ветра, внутри разгорался огонь страсти.

Но когда она захотела ответить на его поцелуй, Вайлдмен отпрянул от нее, однако потом вновь впился в ее губы с неистовством страсти. Женщина поняла, что он не хотел, чтобы она отвечала на его ласки.

— Подожди меня, — наконец прошептал он, отступая назад.

— Но почему?.. Почему я должна ждать? — Она протянула к нему руку. — Чего?

Вайлдмен повернулся к Кэролин, пригвоздив ее к месту взглядом:

— Когда придет время, я приду за тобой. Мы будем вместе. А до тех пор забудь, что видела меня здесь. Если ты станешь с кем-то говорить обо мне, то причинишь вред и мне и себе.

Кэролин покачала головой:

— Ты ошибаешься, если думаешь, что местные жители ненавидят тебя.

Вайлдмен яростно взмахнул рукой, приказывая Кэролин замолчать:

— Ты не должна ходить в лес!

Резко повернувшись, он пошел к лесу и быстро скрылся среди деревьев. Кэролин опять осталась одна…

Подобрав с земли плащ, она стала искать свой костыль. Ее пальцы, прижимающие тетрадь к груди, оставили на мягкой обложке глубокие следы. Иди я к дому по колено в снегу, Кэролин все спрашивала себя, не приснилось ли ей произошедшее…

Ее силы были на исходе, когда она поднялась на веранду. Стараясь не шуметь, женщина на цыпочках прокралась в кухню. Лиза с детьми по-прежнему спали у очага.

С облегчением вздохнув, Кэролин повесила плащ на спинку стула, вымыла руки и подошла к двери. Сверху раздавался тихий храп Сайлеса. Женщина прислонилась к стене, дрожа всем телом.

Но вот она заставила себя подняться наверх. Фанни спокойно спала на кровати, прижимая к себе розового младенца. Сайлес уснул, сидя на стуле, стоящем у очага.

На глаза Кэролин навернулись горячие слезы. Впервые в жизни она по-настоящему поняла, какую ответственность брали на себя ее отец и Форрест. Да, они ликовали, когда им удавалось вылечить больного, но вот в случае ошибки… Каково это — чувствовать себя ответственным за смерть, пусть даже эта смерть и помогла спасти другие жизни?.. Сможет ли она вынести это?

Выйдя из спальни и спустившись вниз, Кэролин растянулась на полу рядом с Лизой. Повернувшись к огню, она с жадностью раскрыла драгоценную тетрадь. На первой странице темнела надпись, сделанная бисерным почерком отца. Дату разглядеть было невозможно.

Очень осторожно женщина перелистнула страницу. На второй странице чернила почти выцвели, и нельзя было ничего разобрать. Третья страница, влажная и покрытая плесенью, рассыпалась в ее руках.

Женщина судорожно листала страницы, но нельзя было разобрать ни слова — все записи расползлись, в тетради было немало чистых листов. Последние страницы слиплись, и она не смогла разлепить их. Из корешка выполз маленький черный жучок, и Кэролин содрогнулась от отвращения.

Она ничего не прочла! Кэролин была разочарована. Ей лишь стало известно, что у отца были не только те семь тетрадей, что она хранила в Филадельфии. Ей так никогда и не узнать, чего она лишилась.

Бросив тетрадь в камин, Кэролин с грустью наблюдала, как пламя постепенно лижет переплет, глотает пожелтевшие страницы и превращает тетрадь в пепел. Бедный отец! Его карьера оборвалась в Тимберхилле из-за чьего-то невежества!.. Несчастный Форрест, погибший в катастрофе… А она сама? Что станет с ней?

Кэролин хотела засмеяться, но вместо этого из ее глаз покатились горькие слезы.

— Сегодня я спасла две жизни. Подумай об этом и порадуйся за них и за себя, — прошептала она, обращаясь к себе.

Кэролин устало закрыла глаза и заснула тяжелым сном. Ей снилось, что она разыскивает в темном лесу плачущего младенца. А рядом с нею стоит Сайлес, грозящий ей пальцем.

Следующие дни были так полны заботами, что Кэролин и не вспоминала тех недель, что они провели с Лизой вдвоем в Тимберхилле.

Сайлес позаботился о лошадях. С помощью Ноа он построил удобный загон, который спасал животных от непогоды.

Через два дня после приезда Сайлеса в дом вернулась Óна. Ничем не объяснив свое долгое отсутствие, она принялась за дело, даже не поинтересовавшись тем, что в доме появились новые люди. Óна безропотно выполняла новые обязанности, свалившиеся на ее голову.

С помощью волшебного чая Óны Лиза быстро забыла о том, что была ранена. Ни молодая негритянка, ни Кэролин никогда не вспоминали трагического эпизода. К радости Кэролин, Фанни быстро поправлялась, силы возвращались к ней с каждым днем.

Через неделю Сайлес съездил в Юдоксию и привез оттуда достаточно провизии, так что они могли безбедно прожить до окончания снегопада. Ему одолжили сани, на которых Сайлес и вернулся в Тимберхилл. Этим же вечером он окрестил своего новорожденного сына, дав ему имя Илиаким.

Казалось, одним своим присутствием Сайлес изгнал из дома все таинственные тени. Его крики и приказы то и дело звучали в комнатах Тимберхилла. Его планы привести дом в порядок, похоже, оживили жилище, населенное привидениями да грустными воспоминаниями.

Фанни быстро выздоравливала. Требовательные вопли маленького Илиакима никого не оставляли без дела — постоянно надо было что-то мыть, стирать, подносить.

Но лучше всего были дети — Элва и Парси. Их милая болтовня и бесконечные вопросы, как ничто другое, занимали Кэролин и помогали хотя бы на время забыть о сводящем ее с ума поцелуе Вайлдмена и о его странных словах.

Смерть второго близнеца постепенно уходила в забвение, и временами женщина верила, что сумеет забыть его. Поскольку она не сказала Сайлесу и Фанни о смерти новорожденного, то все были веселы и счастливы и не носили тоскливого черного траура.

Казалось, темная полоса в жизни Кэролин Клур наконец-то кончилась. Она очень подружилась с Фанни и почти не вспоминала своей тети Верити и ее дочери Эннети, живших в Юдоксии.

Когда все убедились, что Фанни сумела пережить две самые опасные недели после родов, Сайлес решил, что может приступить к своим обязанностям.

Все вечера он проводил в столовой за столом, на котором лежали горы всяческих бумаг. Корпя над Библией, он готовил свою первую проповедь. Близились Святки, и Сайлес надеялся, что сумеет провести большую церковную службу, которая соберет грешников со всей округи.

И Святки удались! Хоть дом все еще был в плачевном состоянии, многое в нем изменилось в лучшую сторону. Посреди гостиной стояла голубая ель, украшенная орехами, фруктами и маленькими птичками, сделанными из веточек и стручков молочая.

У каждого камина висели гирлянды из сосновых ветвей, благоухание которых напоминало всем о Рождестве. Вся мебель была отмыта и натерта до блеска, обивка почищена, окна вымыты, ковры выколочены. В доме наконец-то стало тепло и запахло вкусной едой.

Óна, на которой похрустывал накрахмаленный и отглаженный фартук, наготовила столько всяких блюд и сладостей, что Кэролин начала сомневаться в том, действительно ли эта женщина когда-то травила ее. Хоть она и держалась замкнуто, видно было, что она с удовольствием выполняет приказания Сайлеса.

Тот самый чай, которым Óна подпаивала Кэролин, подавался теперь и Фанни.

— Тебе тоже надо выпить немного, — настаивала Фанни. — Я чудесно себя чувствую. Ты — святая.