Главной заботой Кэролин было устроить себе постель наверху, в одной из уютных спален. Оглядевшись вокруг, она увидела, что Óна месит тесто для хлеба, нахмурив от усердия темные брови.

К удивлению молодой женщины, по ее телу пробежала дрожь.

— Мне так хочется свежего хлеба, — промолвила она, надеясь втянуть Óну в разговор.

Но женщина не обратила на нее внимания, поглощенная своими размышлениями; на лице ее блуждала улыбка.

Вздохнув, Кэролин прошла на веранду и поглядела на заросший луг. Ее преследовали мысли о разрушенной приемной, а многочисленные вопросы роились у нее в голове, не давая уснуть.

Воспоминания так и манили ее, так и звали в прошлое. Сколько счастливых часов она провела в приемной отца, читая его ученые книги и наблюдая за тем, как отец пишет что-то странное в своих тетрадях.

Какие счастливые это были дни! Кэролин начала интересоваться занятиями отца лет в десять, и чем старше она становилась, тем больше увлекалась его книгами.

— Если я чему-нибудь обучу тебя, ты оставишь меня в покое? — спросил он однажды, взъерошив ее кудряшки и взяв дочь за подбородок.

— Да, папочка, и в один прекрасный день я тоже смогу стать доктором. Как ты!

— Нет, мое сокровище. Ты станешь хорошей женой и будешь растить детей.

Но Кэролин твердо решила стать врачом. Она помнила бисерный почерк отца, которым он овладел специально для того, чтобы экономить бумагу.

Однажды, в ее двенадцатое лето, отец сурово заявил ей:

— Сокровище мое, больше ты не будешь терять времени на мои книги. Пришла пора обучаться хорошим манерам. Ты должна стать настоящей леди. Теперь у меня есть ассистент, и ты не должна мешать ему. Он — серьезный парень, но в прошлом у него было немало несчастий. Однако, думаю, со временем он станет отличным человеком. Пообещай, что ты выполнишь мою просьбу.

Кэролин сделала, как просил отец, понятия не имея о том, что обещает.

Джон Раснер работал с ее отцом несколько месяцев. Ей много раз напоминали, чтобы она не беспокоила молодого человека, когда тот работает. Дорогой папочка дошел до того, что стал бранить девочку. Прошло совсем немного времени, а Кэролин уже от всего сердца возненавидела этого Раснера, который значил в жизни ее отца так много.

Кэролин вспоминала, что заброшенный луг возле их дома вскоре превратился в цветущий газон, на котором выросла уютная приемная. Она помнила, как горел огонек в одном из окон небольшого дома, а за стеклом виднелась златовласая голова папиного помощника, корпевшего над медицинскими книгами и тетрадями ее отца. Девочка вышла погулять, надеясь, что ей удастся оторвать Джона от его занятий.

Раснер поднял голову и, увидев дочь Адамса, приветливо улыбнулся ей. У него был усталый вид, и он явно был бы не прочь прогуляться.

Тот день был таким же сырым и мрачным, как и сейчас. Но когда Джон, с закатанными до локтей рукавами белой рубашки и всклокоченными светлыми волосами, появился на крыльце, Кэролин внезапно пришло в голову, что в ее жизни еще не было дня ярче.

Что-то, о чем она понятия не имела, пронзило ее душу. Вся злость, вся ревность испарилась, осталось лишь благоговейное восхищение молодым человеком. Она мгновенно забыла, что мечтала стать врачом, забыла, что хотела быть единственной папиной любимицей. Кэролин вдруг захотелось стать женщиной, той самой леди, о которой говорил ее отец. Она влюбилась!

— Пойдем погуляем! — позвала она Джона, направляясь к тропинке.

Хоть Кэролин и была в детском платьице с фартучком, в душе она в одно мгновение превратилась в женщину. Она была полностью покорена молодым человеком.

— Не могу, — ответил Джон. — Мне надо многому выучиться.

— Но тебе же надо отдохнуть, — настаивала Кэролин. — Прогулка поможет тебе отвлечься! А когда ты вернешься, то сможешь выучить вдвое больше.

Его было нетрудно уговорить. Хоть он и был предан делу, его самоотверженность дала трещину. Раснер мечтал стать хорошим врачом, но быстро понял, что усилия, которые требуются для достижения этой цели, ему не по плечу.

Джон направился в лес. Кэролин спешила за ним, ни на что не обращая внимания.

— Я здесь жил, — заявил он наконец, когда они добрели до одинокой хижины, затерявшейся в густых зарослях.

Задрав голову, Раснер посмотрел на солнце, слабо пробивающееся сквозь густые облака. Кэролин была в восторге от его таинственного жилища, от него самого!

— Ты был счастлив здесь? — набравшись смелости, спросила она.

— Нет. Мы почти что голодали. Мне приходилось охотиться и выращивать овощи и фрукты.

С горящими глазами, Раснер принялся за рассказ о том, как они жили в этом пустынном месте с матерью. Отца он не видел много лет: тот работал в Филадельфии.

Когда отец вернулся, они построили в городе новый дом. Там родилась сестра Джона — Элен.

— …Но здоровье моей матери было подорвано годами тяжелой жизни в лесу. Через несколько дней после рождения Элен мамы не стало. Я ничего не мог сделать для нее, — продолжал молодой человек. — Я ненавидел отца за то, что он убил ее — физически и морально. Чтобы отомстить ему, я отказался ехать в Филадельфию на учебу. Вот поэтому я и обучаюсь тут у твоего отца, Кэролин. Я хочу овладеть знаниями, которые в прошлом помогли бы спасти мою мать.

Тогда, как и сейчас, Кэролин задрожала, испытывая чувство гордости. Она таким и представляла себе Джона, помнила, как под тонкой тканью его сорочки играли крепкие мускулы. Она мечтала тогда, чтобы он наклонился и поцеловал ее. Но… Раснер был двадцатилетним мужчиной, а она всего лишь двенадцатилетней девчонкой.

Теперь, спустя шестнадцать лет, она все равно испытывала щемящую боль в сердце, вспоминая его. Джон был ее первой и, быть может, единственной любовью. Задумчиво вздохнув, она принялась размышлять о том, что мог бы Джон рассказать ей о той ночи, когда они убегали из Тимберхилла. Если бы только он не погиб на войне! Он больше, чем кто-либо другой, мог знать о том, почему местные жители так враждебно относились к Ориону Адамсу.

Но тут взор Кэролин упал на обгоревшие балки, торчащие из травы, и она отвернулась от окна, проведя рукой по безымянному пальцу в том месте, где прежде носила обручальное кольцо.

Как быстро она забыла Форреста, подумалось женщине. Его могилу еще не занесло снегом, а она уже мечтала о других мужчинах — о любви потерянной и о грядущей. Ей хотелось обрести то, чего у нее никогда не было, — физическую, может, даже примитивную любовь.

— Миз Клур, выпьете чаю, который вам приготовила Óна? — раздался у нее за спиной голос Лизы.

Тряхнув головой, чтобы отвлечься от воспоминаний, женщина повернулась к молодой негритянке.

— Да, Лиза. И как только мы осмотримся наверху, можешь быть свободной до конца дня. Я знаю, что заставляю тебя слишком много работать.

Лиза посмотрела на хозяйку долгим взглядом, а затем смущенно опустила голову.

— Я не хотела обижать вас, миз. Спасибо вам. Если уж мне придется подниматься наверх, я, пожалуй, прямо сейчас и сделаю это, чтобы покончить с делами. — Девушка потянулась за круглой лампой.

— А куда делась Óна? — поинтересовалась Кэролин, возвращаясь в кухню и попивая успокоительный, хоть и очень горький чай. — Это не полынный чай, не так ли?

Лиза лишь пожала плечами в ответ.

Кэролин не слышала, как Óна ушла. На столе лежало тесто, накрытое салфеткой. Вновь оставшись наедине с Лизой, Кэролин ощутила щемящее чувство пустоты. Когда в доме была Óна, казалось, что она занимает собою все пространство, что она везде.

Лиза, вздрогнув, огляделась.

— Может, она поднялась наверх, чтобы приготовить вам комнату? — предположила она.

— Тогда поспеши ей помочь. Надеюсь, Ноа быстро починит лестницу. Мне тоже хочется подняться туда. — Женщина прислушалась к стуку молотка, раздававшемуся с крыши — Ноа прибивал там что-то. — Я хочу спать в нормальной кровати — чем раньше, тем лучше. Я, знаешь ли, устала уже от моего походного тюфячка у очага.

— Думаю, для спанья места лучше не найти, — пробормотала Лиза, направляясь в коридор. — Во всяком случае, там вас не достанут привидения. Вам, наверное, известно, что они терпеть не могут огня.