Я ехал вниз по зеленому холму и улыбался: похоже, мое путешествие по Англии началось удачно.

Мне рассказывали, что в беркширском Ньюбери дети до сих пор приносят цветы на курганы, под которыми вместе лежат «кавалеры» и «круглоголовые»: некогда заклятых врагов похоронили рядом — так же, как они остались лежать на ратных полях гражданской войны. Ньюбери — типичный маленький городок, в котором появление на улицах скаковых лошадей и кривоногих щеголей-жокеев — обычное зрелище. Этот город словно две капли воды похож на Ньюмаркет: так и кажется, что оба зажали нос и недовольно косятся на близлежащие конюшни [6].

Я отправился в старинный Клот-холл, который ныне превратился в музей, и полюбовался на египетские древности. Эти экспонаты являются даром последнего графа Карнарвона, человека, который пожелал быть похороненным на голой вершине мелового утеса Бикон-Хилл, — трудно представить себе более одинокую могилу во всей Англии…

На исходе дня я наконец добрался до известковых холмов Гемпшира. В мои планы входило пересечь их, нигде не задерживаясь, и к ночи уже быть в Винчестере (полагаю, вы успели понять, что я не слишком лихой водитель). Однако очень скоро я обнаружил, что совершенно запутался в неразберихе сельских дорог: они взбирались по склонам и круто устремлялись вниз, петляли, перекрещивались и никуда не приводили. Остановившись, чтобы сориентироваться, я заметил на верхушке самого высокого холма нечто, с первого взгляда похожее на флагшток. Но с какой стати флагштоку торчать на пустынной вершине высоченного холма? Заинтригованный, я решил прибегнуть к помощи своего полевого бинокля. Можете представить себе мое удивление, когда таинственный предмет оказался виселицей. Возведенная на такой высоте, что была видна жителям нескольких графств, она стояла — темная и непреклонная, как бы изъявляя готовность послужить своему предназначению.

Ничего себе… Настоящая виселица!

Я тут же решил, что должен непременно разглядеть ее поближе. Но перед долгим и крутым подъемом не мешало бы порасспросить местных жителей. С первым вопросом я обратился к рабочему на велосипеде.

— Что это такое на холме?

— Ну, виселица, — ответил он, глядя на меня с подозрением.

— И кого же там повесили?

— А я почем знаю?

— Ну ладно… а когда ею пользовались в последний раз?

— А я почем знаю?

— Может, вы слышали какие-нибудь истории, связанные с этой виселицей?

— Не-а.

Как выяснилось, парень родился и вырос у самого подножья Инкпен-Бикон (именно так назывался этот холм), но ничего не знал. Со вторым и третьим собеседником мне повезло не больше. Тем временем начало смеркаться, и я решил больше не тратить время на пустые разговоры. Дорога опоясывала холм по широкой спирали, уходя все выше и выше. Справа открывалась великолепная, слегка затянутая туманом панорама. Далеко внизу расстилались зеленые поля, виднелись темные купы деревьев, между ними протянулись белые тоненькие ниточки дорог. Сверху пейзаж ограничивался низко плывущими темными облаками. Я оставил машину там, где дорога кончалась, и дальше пошел пешком, по щиколотку в траве.

Вскоре на бледном фоне ненастного неба четко обозначилась перекладина виселицы. Я продолжил свой путь и четверть часа спустя уже стоял на самой вершине холма. Высота составляла не менее тысячи футов, где-то внизу лежал Гемпшир, похожий на ровный зеленый стол.

Все виселицы, о которых я когда-либо читал, имели одну неприятную отличительную особенность — в них всегда самым мерзким образом завывал ветер. Здешняя кумская виселица не была исключением: порывы ветра с жутким воем обрушивались на нее и на меня, стоящего рядом, — так что мне даже пришлось ухватиться за столб, чтобы сохранять равновесие. Я почувствовал, как дрожит и вибрирует старое дерево под моей рукой. Было что-то зловещее в том, чтобы вот так, в полном одиночестве, стоять на вершине холма: низкие облака проплывают над головой, вокруг ни души, лишь ветер треплет и гнет кустарник, да редкие дождевые капли падают с небес.

Что за мрачное преступление связано с этим старым крестом? Приглядевшись, я заметил, что кое-где дерево выглядит поновее — виселицу, очевидно, ремонтировали, причем совсем недавно. Это показалось мне странным. Затем я обратил внимание на клочок бумаги, трепыхавшийся на четырех гвоздях. Может, в нем изложена история загадочного преступления? Напрягая зрение (уже почти стемнело), я прочитал: «Ужины с чаем подаются в Куме».

Увы, все скелеты так и остались по своим шкафам. Рассмеявшись, я побрел по высокой траве к своей машине.

Позже мне удалось раскопать историю кумской виселицы в ходе посещения Винчестерской библиотеки. Привожу эту историю в том виде, в каком прочитал на страницах пожелтевшего альманаха. Седьмого марта 1676 года некая пара — мужчина и женщина — была подвергнута казни через повешение, а их тела остались висеть в назидание будущим грешникам. Повешенных звали Джордж Браунмен и Дороти Ньюман, а преступление их заключалось в том, что они жестоко убили двоих детей Дороти от первого брака. Тела несчастных жертв обнаружили в небольшом пруду на вершине холма, неподалеку от того места, где позже и возвели виселицу.

Собственно, пруд этот находился на территории Инкпенского прихода, но тамошние власти не пожелали нести расходы по задержанию и казни преступников. Они предпочли отречься от этой жалкой лужи, где были найдены тела детей. Тогда за дело взялся соседний округ Кум, в котором проживала упомянутая парочка. Границы округов были в спешном порядке пересмотрены (так, что к Куму отошли лишние двадцать пять акров земли вместе со злополучным прудом), выстроена виселица, и тела злоумышленников вывесили на всеобщее обозрение.

Во всей этой истории присутствует один довольно странный аспект: дело в том, что кумская виселица обязана своим столь долгим существованием одному из пунктов арендного соглашения на Иствичскую ферму, стоящую у подножия холма. Договор был составлен на двести пятьдесят лет, в течение которых арендаторы обязались содержать виселицу в порядке и осуществлять ее текущий ремонт. Нынешнее сооружение являлось уже третьим по счету, возведенным на прежнем месте. Более того, как я узнал, Кумское благотворительное общество напрямую зависит от состояния виселицы. Если она исчезнет, то пропадет сам смысл существования общества. Впрочем, все это лишь одна из версий местной трагедии. У. Г. Хадсон, например, в своей книге «Пешком по Англии» рассказывает совсем иную историю.

До Винчестера я добрался только в восемь часов, когда с ратуши доносился вечерний звон — этот колокол звучал уже восемьсот шестьдесят лет. Позже к нему присоединились и колокола местного собора. Вот таким и запомнился мне Винчестер — маленький старинный городок, уютный, дружелюбный, наполненный колокольным звоном.

К полуночи город затих, погрузился в ночное безмолвие. Я высунулся из окна, почти уверенный, что вот сейчас увижу призрак короля Альфреда, шествующий мимо гостиницы. Но снаружи шел дождь, и улицы были пусты.

Ночью дождь прекратился, и, проснувшись рано поутру (как это всегда бывает в непривычном месте), я увидел яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь жалюзи. Винчестер еще спал. А зря; стояло то восхитительное время года — ранняя весна, — когда весь мир, казалось, умылся, принарядился и замер в ожидании праздника. Я прогуливался по пустынным улицам и гадал, когда же горожане — те самые, которые в настоящий момент укрылись в полутемных спальнях и пытались удержать последние остатки сна, — поймут свою ошибку, распахнут настежь двери и шумной толпой высыплют на улицу радостно встречать весну. Одинокий дрозд самозабвенно распевал свою песню в липовой аллее перед собором. Солнце, еще наполовину скрытое за горизонтом, играло волшебные шутки с городом, отбрасывая фантастические тени и расцвечивая золотом совершенно непривычные уголки. Оно окрасило в теплый медовый цвет небо над старой школой, которая подарила миру многие поколения высококлассных специалистов. Вы можете узнать их с первого взгляда, особенно в зале суда, когда они встают, чтобы произнести безукоризненную обвинительную речь, или же — с особым холодным удовольствием — излагают неопровержимые доводы в защиту подсудимого. И все это при помощи безотказного интеллектуального оружия, отлитого в Винчестере, — «aut disсе, aut discede, mane sors tertia caedi» [7]. Некто, хорошо знакомый с Винчестером (возможно, сам Кристофер Рен), высек эти слова на стене школы в 1683 году.