«Горячая поддержка валлийцами потомка их древних принцев, шедшего под штандартом Кадваладра, и память о предсказании помогли Генриху всего за неделю собрать армию ревностных сторонников в воинственной стране. С помощью нескольких французских и английских авантюристов он выиграл сражение на Босуортском поле против короля, за которого стыдились воевать его английские подданные. Такова одна из причуд фортуны: на земле Лестершира сошлись в рукопашной схватке несколько тысяч человек, в то время как другие несколько тысяч наблюдали за боем со стороны. Английский трон захватила величайшая из всех королевских династий, которая повела страну по новому пути, о чем и мечтать не мог человек, прекрасно осведомленный о древней ссоре Йорков и Ланкастеров».

Несколько миль — и я уже в древнем городе Кармартен. На улицах полно сельского люда. Вот я и снова в Уэльсе!

Кармартен — город с характером. Здесь есть и узкие старинные улочки, и широкие современные проспекты. То, что осталось от замка, превратилось в окружную тюрьму. Здание стоит на горе и смотрит на медлительную узкую Тауи. Мне показалось, что Кармартен — самый оживленный город Уэльса. Возможно, потому что я приехал в базарный день. Тут чаще смеялись и больше улыбались, чем в других местах княжества. Нет лучше зрелища — во всяком случае, для меня, — чем город, заполненный состоятельными фермерами, их женами, крепкими сыновьями и ясноглазыми дочерьми. Мне даже почудилось, что зеленая долина Тауи тоже улыбается. Как же все-таки отличаются люди, живущие в плодородных долинах, от мужчин и женщин в горных районах! В Карнарвоне и в базарный день чувствуется холодное дыхание Сноудона, а Кармартен довольно улыбается на фоне колосящегося поля. Я зашел в старинную церковь Святого Петра, постоял возле восковых фигур Рис ап Томаса и его супруги. Этот великий правитель Южного Уэльса помог Генриху VII взойти на трон…

Я

 стоял на мосту и вдруг увидел огромного жука, передвигающегося на задних лапах. А может, то была черепаха? Будь со мной Юлий Цезарь, он тут же узнал бы в этой диковине коракл древних бриттов. Чрезвычайно интересно своими глазами увидеть примитивные кораклы, до сих пор плавающие по реке Ди возле Лланголлена и по Тауи возле Кармартена. В отдаленных уголках Коннемары в Ирландии я видел каноэ, называемые куррах, изготовленные из шкур или парусины, натянутой на деревянную раму, но они не столь «первородны», как валлийские кораклы, похожие на почти круглую корзину, легко скользящую по воде.

Рыбак нес коракл на спине. В сезон охоты на лосося, длящийся с апреля по август, рыбаки ходят на реку и обратно с подвешенными на лямке историческими судами. Со спины они выглядят на редкость забавно — огромная неуклюжая раковина на гротескных ногах.

Я спустился с моста и заговорил с рыбаком. Он сказал, что на Тауи, возможно, около дюжины рыбаков, ходящих на кораклах. Это — наследственный промысел: сын наследует отцу, и посторонние не допускаются. Рыбаки платят налог в 3 фунта 4 пенса в год за лицензию. Во время сезона им разрешают ловить лосося сетью. Два коракла плывут параллельно друг другу с сетью примерно десяти футов шириной, натянутой между ними. Эти сети должны иметь достаточно широкие ячейки, чтобы рыба менее фунта весом в них не попадала.

— Вы позволите мне посидеть в вашем коракле?

Рыбак улыбнулся и, повернувшись спиной к реке, опустил свою неуклюжую корзину на спокойную воду. Она лежала на поверхности, словно яичная скорлупа. После минутного колебания я осторожно ступил в нее. Редко когда доводилось мне чувствовать себя столь ненадежно. Рыбак придержал суденышко рукой и вошел в лодку вслед за мной. Он взял весло, которым управляются эти лодки, и мы двинулись по реке. Мои ноги, робко попиравшие плетеное дно коракла, буквально ощущали воду! Неприятное ощущение. Рыбак держал весло одной рукой. Он уткнул конец весла себе под мышку и странными движениями шевелил лопастью в воде. Управлять кораклом — непростое искусство, да и сидеть в нем правильно тоже не так просто.

Рыбак сказал мне, что многие рыбаки на Тауи сами плетут свои кораклы.

— А для чего этот молоток? — спросил я, заметив деревянную киянку, подвешенную к сидению.

— Бить лосося, — ответил он.

Я ничуть не расстроился, когда древний бритт направил свою ореховую скорлупку к берегу.

Я проехал несколько миль по приятной дороге Кармартеншира, но, поднявшись на очередной холм, увидел сверху черный город. Дым из труб застилал длинные улицы, клубился над сланцевыми крышами мрачных домов.

Уэльс так красив и не испорчен, что первый же промышленный город привел меня в состояние шока. Этот город выглядел сумасшедшим пришельцем. Его окружало открытое пространство. Я проехал мимо группы мужчин в синих костюмах, суконных шляпах и шейных платках. Город оставил на них свое мрачное клеймо. Я остановился поблизости и, желая услышать их выговор, спросил:

— Это Лланелли?

— Да, Лланелли.

Какой заметный акцент!

Мы поговорили о погоде, работе и депрессии. Я был поражен (Уэльс меня часто удивляет) спокойными манерами, за которыми чувствовалось хорошее воспитание. Депрессия уничтожила красоту некоторых районов Англии и пагубно отразилась на характерах рабочих, но эти валлийцы отличались живостью, умом, хорошей речью, юмором и добротой. Вот как много удалось мне узнать из пятиминутного разговора. Вспоминая тот разговор с рабочими в Южном Уэльсе, я понимаю, что мое первое впечатление было верным.

В Лланелли я встретил людей, которых видишь в любом промышленном городе: коммивояжеров, менеджеров лудильного производства, молодых химиков-металлургов и тому подобное.

Один человек пригласил меня на самое эффектное и типичное зрелище в Лланелли — плавку стали. Я пообещал прийти ближе к вечеру.

Около десяти часов вечера горожане готовятся ко сну, но сталелитейный завод приступает к ночной смене. Свечение видно за несколько миль: оно исходит от четырех выстроившихся в ряд плавильных печей. Дверцы поднимают на шесть дюймов, и я отступаю, пряча глаза от белого жара жидкой стали.

Мужчины, обслуживающие печи, похожи на бесов: на фоне оранжевого свечения — черные как смоль, с длинными черпаками в руках. В темноту прямехонько из ада выскочила странная штуковина, которая скользила и виляла, точно огромная летучая мышь. Это по проложенным над головой рельсам движется электрическая вагонетка. Рабочий управляет ею с ловкостью таксиста на Пикадилли.

Спереди у вагонетки подъемный кран. Выгрузили металлолом — детали военных кораблей, покореженные рамы детских колясок, кровати и прочий отслуживший свой срок металл. Кран поднимает железную клеть, полную лома; вагонетка разворачивается и скользит к печи, дверца открывается, оттуда вырывается жар, клеть медленно входит в ад и осторожно опрокидывает металл в кипящее жерло.

Лишь на мгновение ты видишь кусок армированной плиты, обломок кровати, обод велосипедного колеса. Они изо всех сил пытаются сохранить себя, но тщетно: постепенно железяки теряют цвет, оседают и исчезают в булькающем месиве. Печь поглотила очередную порцию еды.

— Сейчас будет плавка в печи № 1… Идемте!

Печь № 1 готова и ждет. Мне выдают синие очки. «Бесы» встают на расстояние двенадцати ярдов от печи. Они тоже в синих очках. Ни один человек не может лицезреть расплавленные шестьдесят пять тонн стали незащищенными глазами.

«Бес» в очках подкрадывается к печи с черпаком на длинной ручке. Он засовывает черпак в сталь и крутит им в кипящем вареве. Вытаскивает. Образец стали изучается. Да, металл можно разливать.

— Всем назад!