— Не грусти, Малфой, — бодро сказал Пат, — ты разве ещё не понял? Мы будет копать светящихся ночных флоббер-червей для директорской рыбалки.

Тот его проигнорировал. Тем временем мы дошли до сторожки Хагрида. Сам хозяин сидел на ступеньках, ласково трепля за ухом прибалдевшего Клыка. На коленях лесничего лежал его огромный арбалет.

— Ты был не прав, Пат, — нервически хихикнул я, — мы будем охотиться на вампиров. Ты, надеюсь, прихватил осиновый кол?

— Нет, — сделал страшный глаза мой друг и хлопнул себя по груди, — но со мной всегда святое распятье!

Самое смешное, что оно действительно всегда было при нём. Как миссис Рэндом сумела заставить носить крестик неисправимого атеиста Пата — оставалось тайной.

— Ну, щас дождёмся профессора Дамблдора, и пойдём, — жизнерадостно кивнул нам головой Хагрид, — вы как?

— Отлично, — улыбнулся я.

— К-куда это мы пойдём? — уточнил Малфой, снизойдя до разговора с простыми смертными.

— В Запретный Лес, — гнусно усмехнулся Филч.

— Ах, чёрт! — воскликнул Пат, с выражением искренней досады стукнув кулаком по руке, — накаркал!

Малфой побледнел.

— В лес? — переспросил он, причем голос его звучал отнюдь не так равнодушно, как обычно, — нам туда ночью нельзя — там всякие эти… оборотни!

Тут меня проняло. Я резко развернулся к нему и почти закричал:

— Какие оборотни, придурок! — я ткнул пальцем в небо, — ты что, видишь полную луну?!

Пат хмыкнул. В небесах висел тонкий серп умирающего месяца.

— И вы абсолютно правы, мистер Поттер, — послышался за моей спиной умиротворяющий голос директора, — никаких оборотней бояться не надо. Но, тем не менее, бдительность нам совсем не помешает.

Профессор Дамблдор умел прекрасно ободрять окружающих…

…- я вообще вот так думаю, — продолжал разглагольствовать Пат, пока мы топали такой странной компанией по Запретному Лесу, который при близком знакомстве казался вовсе не таким страшным.

И, наверное, только Пат Рэндом мог спокойно, практически на равныхбеседовать с профессором Дамблдором на свою любимую тему по дороге в самую чащу. Собственно, директор слушал с неподдельным интересом.

— …если нет никакой принципиальной разницы между генетикой мага и маггла, то в принципе, делать то, что подразумевается под словом «магия», умеет каждый человек.

На этих словах мы с Малфоем синхронно споткнулись. Такой идеи я ещё не слышал. Дамблдор крайне изумлённым тоном произнёс:

— Это воистину революционная гипотеза, Патрик, и крайне занятная. Но если магглы способны на волшебство, то почему же они этого не делают?

— А кто-нибудь пробовал? — легкомысленно пожал плечами Пат, — но я, наверное, не совсем точно выразился. Я не о том говорю, что каждый маггл возьмёт палочку в руку, произнесёт заклинание… нет, вот так понятнее. Представьте, — решительно продолжил он, — все люди способны петь и учиться играть на музыкальных инструментах. Но у одних врождённый абсолютный музыкальный слух, другим нужно учиться, третьим нужно очень долго и упорно учиться, ну а четвёртым совсем медведь по ушам прошёлся. Ну и, кончено, есть глухонемые, например. И магией то же самое. Ведь магия — это есть процесс преобразования окружающей среды. Да взять те же Превращения — трансформации одного состояния в другое есть суть всего живого на планете. Мы своими усилиями лишь ускоряем это процесс, или направляем его в нужную сторону…

Я, как обычно, когда Пат говорил не сверхнаучными терминами, заслушался. Выстраивать красивые логические цепочки Пат умел мастерски. Я даже забыл, зачем мы шли в Запретный Лес. А шли мы по следу раненого единорога — их опять тревожили непонятные существа. Почему выслеживать раненое животное должны именно провинившиеся студенты, или почему гулять с нами напросился Дамблдор, я понятия не имел. А директор, кстати, тоже увлекся патовским повествованием — он слушал очень внимательно, изредка хмыкая в бороду. Даже Малфой, кажется, слушал.

…- и если предположить, что существует некий критерий — что-то вроде… порога чувствительности к природе. И этот порог чувствительности у волшебников на порядок ниже, чем у магглов. Поэтому мы можем намного легче, чем они, взаимодействовать и изменять природу вокруг нас. Но это не означает, что они не могут то же, что и мы. Да даже сами волшебники отличаются по своему уровню. Кто-то может больше, кто-то меньше. Так же, как и практически не бывает магов-самородков — всем нужно учиться. А магглам просто нужно дольше этому учиться… И, скорее всего, другими методами.

— Что же вы предлагаете, Патрик? — спокойно спросил директор, но когда я посмотрел на него, мне показалось, что на какую-то долю секунды за стёклами очков-полумесяцев мелькнул страх, — чтобы волшебное сообщество отменило Статус Секретности и открылось магглам?

— Вы что! Нет, кончено! — воскликнул Пат, и мне снова показалась, что Дамблдор вздохнул с облегчением, — этого нельзя делать ни в коем случае!

— Потому что начнётся война, — выдал я неожиданно для самого себя.

Все повернулись ко мне, и решил объявить эту мысль вслух, о которой размышлял уже давно.

— Вы хоть можете представить, что тогда начнётся? Если люди узнают, что мир до сих пор заселён магами и ведьмами всех мастей, а также вампирами, оборотнями, драконами, кентаврами и прочей нечистью? И что они все прятались и периодически стирали память и пудрили мозги обычным людям? Человек, конечно, разумен, и когда к нему приходят, машут палочкой и говорят, что их ребёнок — волшебник, он это воспринимает как сказку. Но не толпа. Потом поднимет голову церковь. Разом найдутся те, кто объявит нас всех виноватыми во всех бедах человечества — начиная от карманного воровства на вокзалах и заканчивая голодом в Африке. Мигом найдутся и охотнички за головами — особенно на удобрённой ужастиками почве. И поди объясни им, где хорошие ведьмы — а где плохие. Вот тогда и начнётся война. И не кривись так, Малфой, ты думаешь, волшебники выиграют? Ты понятия не имеешь о современном вооружении, да и это совсем уже не те запуганные людишки средневековья, боящиеся собственной тени. И вот это будет действительно Армагеддон. Такие Сумерки Богов начнутся, что старушке Европе и в дурном сне не снились…

Хагрид, идущий впереди всех, остановился. Сомневаюсь, слушал ли он нашу болтовню.

— Вот и всё, профессор Дамблдор, сэр, — проворчал он, хмуро глядя на раздваивающуюся тропку, — куда он раненый побёг — не знаю я. Делиться надо.

— А вам не кажется странным, — внезапно подал голос Малфой, — что нас — троих учеников — отправили идти одних?

Это был первый раз за вечер, когда наш белобрысый товарищ по несчастью сказал что-то в более или менее человеческом виде. До этого он только кривил физиономию и бормотал что-то на тему: «Когда отец узнает…». И сейчас, не смотря на мою нелюбовь к нему, мысленно я присоединился к этому вопросу.

— Если хочешь знать моё мнение, — ответил Пат, — мне тут всё кажется странным, включая тебя!

— Разве не понятно? — хмыкнул я, — как просто они решили избавиться он нас троих!

— Ушли в лес — и не вернулись, — мрачно подтвердил мой друг и первым увидел то, что мы искали, — о, вот и кровь единорога. Поздравляю, мы на верном пути.

— Меня это не радует, — угрюмо сообщил нам Малфой, — давайте пустим сигнальную искру и пойдём обратно.

— Ну уж если нам надо найти единорога, — запротестовал я, — значит будем его искать.

Пат с секундной задержкой согласился и Малфой остался в меньшинстве. Правда, я подозреваю, что мой друг в глубине души тоже не жаждал тащиться вглубь леса, но из солидарности поддержал меня. И мы втроём пошли по кровавым следам раненого единорога, что серебристыми лужицами попадались нам на глаза.

Мы некоторое время шагали молча по тропинке, которая делалась всё уже и уже. В лесу было намного темнее, чем около хижины Хагрида. Мрачные мшистые стволы обступали нас в сгущающемся сумраке, и мне всё казалось, будто кто-то следит за нами из глубины леса. Цепкие ветви так и норовили зацепиться за одежду, корявые корни будто специально выпрыгивали из земли, чтобы поставить подножку. Стояла гнетущая душу тишина, нарушать которую казалось преступлением, расплата за которое наступит немедленно и неотвратимо. Наверное, немного осталось вот таких вот лесов, жутких и таинственных, и где действительно водится нечисть…