— Что — «это»?

— Не ты первый считаешь, что, глядя в лицо страху, сможешь его преодолеть, перестать бояться. Иногда даже кажется, что это получилось… — На лице Люпина промелькнула тень. — Но в следующий раз все повторяется вновь. Оказывает, страх никуда не делся. Не стоит себя обманывать — вряд ли боггарт поможет тебе справиться с этим воспоминанием.

Я молча смотрел на него и впервые в жизни испытал нечто, похожее на искреннее сочувствие. Мне никогда никого не было жаль по-настоящему: жалость казалась унизительной, как для того, кто ее испытывает, так и для того, кого жалеют. Но сейчас я так не думал. Мне хотелось сказать Люпину что-нибудь хорошее, но я не знал слов утешения, а если и знал, то вряд ли смог бы произнести их убедительно. Поэтому я сказал нечто другое.

— Малфой, — проговорил я, — просто дурак.

Краска сбежала с лица Люпина так стремительно, что я похолодел — вдруг он сейчас потеряет сознание, или у него случится сердечный приступ? Но профессор, как и тогда, при виде боггарта Малфоя, быстро взял себя в руки и только глубоко вздохнул.

— Что ж, — тихо сказал он, — Северус… профессор Снейп был прав. Но он, — Люпин слегка улыбнулся, — недооценил твоей проницательности. Он считал, что ты догадаешься после первого полнолуния.

— Моя проницательность здесь не при чем, просто я узнал вашего боггарта, — ответил я. — Ну и когда Малфой…

Договорить мне не дали — в этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникли Макгонагалл и Снейп. Они о чем-то негромко беседовали, но при виде нас замолчали.

— Что ж, — бодро сказал Люпин, хлопнув ладонями по коленям и завершая наш разговор. — В таком случае, мы договорились. Если ты передумаешь насчет воскресенья, сообщи мне, хорошо?

— Хорошо, — ответил я — Спасибо, что разрешили.

Я подхватил рюкзак и поскорее убрался из учительской, однако перед тем, как выйти, не удержался и глянул на Снейпа. Его лицо как всегда было непроницаемым. «Ха! — подумал я, идя по коридору, — До первого полнолуния!.. Интересно, они что, спорили, когда я догадаюсь, или, может, делали ставки?»

В воскресенье после завтрака я отправился в учительскую. Возвращение благополучно забытого эпизода из прошлого лишило меня душевного равновесия, и теперь вместо тренировок я посвящал время размышлениям о том, как же мне относиться к тому, что тогда произошло, и не согласиться ли на предложение профессора Люпина. Правда, думал я об этом не слишком серьезно — даже если предположить, что мне захочется обсудить свое прошлое, я не мог представить, с кем здесь можно разговаривать на подобные темы.

Люпин ждал меня, сидя в кресле и листая какую-то книгу. Больше в учительской никого не было.

— Здравствуйте, — сказал я, открыв дверь. Люпин отложил книгу и поднялся.

— Здравствуй, Линг, — ответил он. — Проходи.

Я подошел к столу, кинул рюкзак на пол и вытащил палочку из крепления. Люпин с интересом посмотрел на мое приспособление и спросил:

— Это ты сам придумал?

— Да, — ответил я. — Вот смотрите… — я заправил палочку обратно, — ее нужно класть рукояткой к локтю, и тогда в некоторых случаях можно стрелять, вообще ее не вынимая. — Я поднял руку и направил палочку на шкаф. — Поскольку она выходит за запястье, кисть просто опускается, и таким образом мы не рискуем ударить заклинанием самих себя.

— Хм, — сказал Люпин, внимательно осматривая крепление. — У меня есть один знакомый, который вполне мог бы одобрить такое приспособление.

Я улыбнулся. Люпин указал на шкаф и сказал:

— Что ж, прошу. Если ты не передумал.

— Я не передумал, — ответил я и подошел ближе. Боггарт внутри заскреб дверцу. Я вновь вытащил палочку, слегка махнул ею, и дверь раскрылась.

Мне навстречу вновь шел старик. Он был точно таким же, как и в прошлый раз, но я заметил, что теперь он шевелит губами, что-то бормоча себе под нос. Я ждал, прислушиваясь к своим ощущениям. Помимо знакомой волны страха, я хотел вытащить из себя что-то еще, то, что позволит мне изменить пережитый опыт, примириться с ним или изгнать любые связанные с этим эмоции. Но когда старик подошел ко мне ближе, и я услышал, что он шепчет, все интеллектуальные построения, которые я пытался сейчас реализовать, разрушились, словно карточный домик. Из глаз у меня потекли слезы, я закрыл лицо руками и уже не видел, как Люпин превращает боггарта в луну и загоняет обратно в шкаф.

К счастью, профессор не стал меня успокаивать и вообще не говорил со мной, пока я сидел на стуле, приводя в порядок свои взбудораженные чувства. Не знаю, продолжили бы мы занятие или нет, но не успел я вытереть последние слезы, как дверь в учительскую распахнулась, и на пороге возник Снейп.

Я вскочил. Не хватало только, чтобы Снейп начал свои допросы.

— Северус, — начал Люпин, — ты не мог бы… — но я не дослушал, чего не мог бы Снейп. Схватив рюкзак, я выбежал из учительской и помчался на улицу.

Небеса, подстать моему настроению, были закрыты темными тучами. Уже три дня без перерыва дождь шел. Я спрятал палочку в крепление и отправился к Хагриду, надеясь, что он один и не слишком переживает по поводу своих неудач.

Сейчас я спускался по лестнице навстречу профессору Люпину, держа у рта носовой платок и пытаясь придумать что-нибудь такое, что смогло бы убедить его не лезть не в свое дело. Но, судя по всему, видок у меня был еще тот, и Люпин без предисловий спросил:

— Что случилось?

— Я в порядке, — проговорил я, не отнимая платок ото рта.

— Ты весь в крови, — сказал Люпин, и я мысленно отругал себя за небрежность.

— Как раз иду в больницу, — ответил я и продолжил спускаться, чувствуя спиной взгляд профессора. К моему облегчению, он не стал ничего говорить, и я без происшествий добрался до мадам Помфри.

Та целую минуту водила передо мной палочкой, что-то бормотала под нос, а потом сказала:

— Что же все-таки с тобой произошло? Тебя как будто расклеили, а потом склеили заново…

— Расклеили? — ошеломленно проговорил я. Мадам Помфри недовольно покачала головой и бросила:

— Сиди здесь. Я даже диагноз поставить не могу, — после чего направилась к выходу. «Вот попал, — с отчаянием подумал я. — Сейчас позовет Дамблдора. Мне конец».

Но все оказалось еще хуже. Через полминуты мадам Помфри вернулась в сопровождении Люпина и Снейпа. Судя по всему, они и так шли сюда, и целительница встретила их на лестнице.

— Прости, Линг, — серьезно сказал Люпин, подойдя к моей кровати, — но я должен был сказать твоему декану, в каком ты состоянии. Если на тебя кто-то напал, — при этих словах Снейп скептически покосился на Люпина, — тебе лучше рассказать…

— Профессор, — бесцеремонно перебила его мадам Помфри, обращаясь к Снейпу, — на него наложены какие-то заклятия, но я с трудом понимаю знаки. К тому же, посмотрите, что с его внутренними органами…

По спине у меня пробежал холодок — что еще я с собой наделал? Снейп подошел ближе, нацелил на меня палочку и, как мадам Помфри несколько минут назад, стал водить ею вверх-вниз. С каждым таким движением его лицо становилось все более сосредоточенным и напряженным. Наконец, он опустил палочку, посмотрел на меня и холодно спросил:

— Кто это сделал?

— Никто, — сказал я. Снейп молчал, не сводя с меня глаз.

— Может, вы скажете мне, что с ним такое? — раздраженно спросила мадам Помфри. — Или хотите дождаться, пока он истечет кровью?

— Здесь работа не для вас одной, — ответил Снейп. — Тут впору звать Дамблдора.

Я побледнел — только не это! Словно в ответ на мои мысли, Снейп кивнул:

— Вижу, вы не слишком хотите видеть директора, что подсказывает мне единственно возможный ответ на поставленный ранее вопрос. А теперь, — Снейп слегка наклонился ко мне, — извольте объяснить, зачем вы это сделали.

— Северус! В конце же концов! — возмутилась целительница. Снейп выпрямился:

— На нем проклятье распечатывания тайных болезней.