Я сел обратно.

— Личные мотивы присущи любому человеку, но цель этого собрания — не их обсуждение. Есть у кого-то вопросы, не касающиеся моей персоны?

Ответом было молчание.

— В таком случае все свободны.

Первым гостиную покинул разгневанный Малфой; следом потянулись ученики, из-за стола один за другим начали подниматься старосты. Дождавшись, пока народу станет меньше, я тоже встал, желая только одного — добраться до постели, занять, наконец, горизонтальное положение и отдохнуть.

В комнате я обнаружил Флетчера: скрестив ноги, он сидел на кровати и читал какой-то журнал, делая пометки в лежащей рядом тетради. Судя по всему, занимался он этим давно и в гостиной не был.

— Привет прогульщикам, — буркнул я.

— Только не кусайся, — усмехнулся Флетчер, отрывая взгляд от журнала. — Вряд ли бы я услышал там что-то новое… Между прочим, ставку сделать не хочешь?

— Какую еще ставку?

— Лошади, собаки, квиддич, бои гиппогрифов… — Флетчер помахал журналом.

— Ты что, букмекерством занялся? — удивился я.

— Надо же как-то зарабатывать на мороженое. Ну так что?

— Нет, и не мозоль этим глаза профессорам. — Взбив подушку, я скинул кроссовки и лег на постель, уставившись в потолок. — Вообще правильно сделал, что не пошел. Получилось хреново.

Последние слова услышали появившиеся в комнате Нотт с Пирсом.

— Ну-ну, не прибедняйся, — снисходительно проговорил Пирс, подходя к моей кровати. — Мы думали, все окажется гораздо хуже. С Малфоем у тебя пока поровну — два-два, — а если будешь продолжать в том же духе, может, когда-нибудь и отыграешь пару-тройку очков.

— А я считаю, что два-один в пользу Малфоя, — вставил Нотт. — Ди не ответил на последнюю реплику про грязи и князи.

— Он перевел разговор из плоскости конкретного в сферу общего, — обернулся к нему Пирс. — Этот прием всегда срабатывает, если кому-то надо заткнуть рот.

Они продолжали издеваться до тех пор, пока мы не легли спать и не погасили свет. Несмотря на усталость, сон не шел; я лежал, отвернувшись к стене и книжным полкам, глядя в темноту и пытаясь разобраться, что произошло сегодня вечером.

Слова Малфоя — а точнее, Беллатрисы, — о моих родителях и об отсутствии к ним интереса оказались вполне справедливыми, но я до сих пор не испытывал желания вкладывать даже минимальные усилия в их поиск. Кем бы они ни являлись, без них я чувствовал себя свободным, появившимся здесь словно ниоткуда (как сказала Балстроуд), ни с чем не связанным, а потому способным на все, чего ни пожелаю. Семейные ценности не имели значения и смысла, и я не намеревался сооружать своим предкам алтари, так что речь Малфоя не произвела на меня впечатления… но, возможно, произвела его на других, на тех, у кого были семьи, кто не понимал моего равнодушия и в это время непредсказуемости держался за бегущую по их венам кровь волшебников как за последнюю соломинку стабильности.

В конечном итоге мой ум занимало не это. Только сейчас я понял — и даже прочувствовал, — истинное значение слов Снейпа, сказанных после встречи с Темным Лордом, его предупреждение о том, что друзей у меня больше нет, и хотя дружеские связи в моей жизни были не слишком прочны — я без труда мог от них отказаться, не считая, что приношу тем самым большую жертву, — относиться к этому легкомысленно было нельзя.

Прежде, до Темной Метки, я мог себе позволить интересоваться другими, беспокоиться за них или помогать. Сейчас же любое мое действие, пусть самое невинное, несло потенциальную угрозу, привлекая внимание враждебных или завистливых глаз и ушей; каждый поступок мог быть использован против меня путем воздействия на человека, которому я решил бы помочь или к кому проявил чуть больше внимания. Окружающих следовало отпустить, сделать незначимыми, избавиться даже от самой слабой привязанности, что, конечно, легче было сказать, чем сделать (как, например, считать незначимым Флитвика?). Однако я никому не хотел навредить своими вероятными ошибками, да и практика непривязанности входила в обязательную программу обучения тибетских магов. Я уже дал обещание во всем слушаться Снейпа, он был моим наставником — об этом говорил даже Волдеморт, — а слово мастера для любого ученика являлось законом.

Я погрузился в размышления и не заметил, что «Кабанья голова» постепенно наполняется людьми. Аберфорт уже разливал в кружки пиво; с другой стороны стойки, прямо перед ним, сидело несколько человек, а за моей спиной раздавались голоса только что прибывшей компании. Чья-то рука опустилась мне на плечо; я обернулся и увидел улыбающегося молодого мужчину, лицо которого оказалось очень знакомым.

— Не узнаёшь?

— Нордманн? — удивился я.

Прошло около полутора лет с тех пор, как Эд Нордманн закончил Хогвартс, но сейчас я узнал его с трудом. Он отрастил бороду, раздался в плечах и носил теперь аврорскую форменную мантию. Никто не сомневался, что Нордманн пойдет в аврорат, но в то мирное время подобный выбор лишь немного удивлял — для слизеринца это была не слишком обычная карьера, — а сейчас его появление в Хогсмиде наводило на некоторые интересные предположения.

— У меня двухмесячная практика, — объяснил Нордманн, усаживаясь на стоявший рядом табурет. — Всех стажеров периодически гоняют сюда на дежурство, так что… — Он снова посмотрел на меня и усмехнулся. — Я, кстати, тебя тоже не сразу узнал. Ты изменился.

— За дементорами приглядываешь? — поинтересовался я, желая поскорее прояснить ситуацию и не терять время на пустые обмены любезностями.

— Нет, — легко ответил Нордманн. — За дементорами Пожиратели следят.

— А ты, значит… — я вопросительно глянул на бывшего однокурсника, однако Нордманн лишь покачал головой.

— А я, значит, собираюсь еще два года учиться, и учиться хорошо, чтобы потом не магглам мозги промывать, не сидеть у них резидентом, а заниматься розыском преступников.

— Типа Поттера, — уточнил я.

Нордманн, наконец, перестал улыбаться, и его взгляд стал более пристальным.

— Во-первых, официально Поттер — подозреваемый, а не преступник, и если меня отправят его искать, я, разумеется, выполню приказ. А во-вторых, насколько я понимаю, Ди, если тебя пошлют на его розыски, то и ты сделаешь это безо всяких возражений.

Немного помолчав, он спросил:

— Думаешь, меня шпионить за тобой прислали?

— Мне все равно, — сказал я. — Шпионить тебя прислали или правда дежурить — без разницы.

Нордманн несколько секунд смотрел на меня, затем отвернулся и махнул рукой Аберфорту, который в это время наполнял пивом очередную кружку. Входная дверь то и дело хлопала — в «Кабаньей голове» становилось все более людно и шумно. Компания, устроившаяся в задней части бара, громко хохотала над какой-то историей.

— Ты параноик почище покойного Хмури, — сказал мне Нордманн. — Помнишь, был у нас такой препод?

Покойного?! Я едва не спросил, как случилось, что Хмури умер, но, к счастью, присутствие Аберфорта, который принес Нордманну пиво, удержало меня от неосторожного вопроса. По идее, знать самого Хмури мне было неоткуда.

— Так это же вроде не настоящий Хмури оказался, — осторожно заметил я.

— Насколько я понял из того, что о нем рассказывали, разница была небольшой, — хмыкнул Нордманн и сделал несколько глотков.

Время приближалось к шести, и мне пора было возвращаться в замок. Я полез в карман за мелочью, высыпал деньги на стойку, однако Аберфорт отрицательно качнул головой и пробурчал:

— Убери. Я тебе счет открыл.

Пивший пиво Нордманн со стуком поставил кружку на столешницу и расхохотался так, что на него стали оборачиваться соседи. Невозмутимый Аберфорт отошел к очередному клиенту, а я сгреб деньги и сунул их обратно, в недоумении поглядывая на смеющегося аврора.

Наконец, Нордманн перестал веселиться, хлопнул меня по плечу и сказал:

— Поздравляю, Ди, ты попался. Дела с ним какие-то завел? Ну так лучше простись с деньгами — он никогда не платит наличными. Тут у половины местных охранников счета открыты, и до сих пор никто своих кровных в глаза не видел.