— Дамблдора убили, — сказал я. — Его убили, а потом он упал.

— Убить такого, как Дамблдор, совсем непросто, — произнес Нотт со скептицизмом.

— А я и не говорил, что это было просто, — пробормотал я. Пирс поднял брови.

— Это ты его убил? — удивленно спросил он.

В первые секунды я онемел от изумления, и Пирс не преминул воспользоваться паузой, чтобы пояснить:

— Ты же сказал, что это было непросто, вот я и подумал — ты мог бы сделать это для повышения своей репутации в глазах Темного Лорда.

— Репутации? — наконец, вымолвил я, потрясенный еще больше. — Пирс, я и не предполагал, что ты такой циник! Ты серьезно считаешь, что я мог бы убить человека для повышения репутации?

— Я реалист, — ответил Пирс, ничуть не обидевшись. — И хотя до сих пор я не считал, что ты способен на подобные вещи, люди, знаешь ли, меняются… как и времена.

— Да не он это, — сказал Нотт все с тем же скептицизмом. — Он бы тогда тут не сидел.

— Вообще да, — легко согласился Пирс. — Ну хорошо, и кто же сделал Темному Лорду такой подарок?

— Снейп, — ответил я, мысленно пообещав проанализировать мнение однокурсников о своей персоне чуть позже. — Его убил Снейп.

Репутация нашего декана в глазах Нотта и Пирса была куда выше моей, поскольку на их лицах возникло такое же потрясение и недоверие, какое наверняка было написано и на моем около часа назад, когда в больницу в сопровождении Джинни вернулся Поттер и рассказал о том, что произошло на вершине Астрономической башни. Вполне естественное в таких случаях отрицание возникло во мне лишь на доли секунды и тут же исчезло — не один я видел, что Поттер говорит правду.

Однако на смену отрицанию пришла не скорбь, не злость и не печаль. На меня накатил самый настоящий ужас, какой бывает при ночных кошмарах, холодный, почти ощутимый и рождающий понимание безнадежности любых попыток его избежать. Он знал! Дамблдор знал, что так случится! Возможно, не именно так, не на башне и не сегодня, но однажды, когда-нибудь, это должно было произойти. Об этом он говорил со мной в нашу декабрьскую встречу и поэтому спрашивал, доверяю ли я Снейпу. Дамблдор знал, что настанет час, когда Снейп убьет его, и вопрос о моем доверии к нему не был праздным. Его очевидно удовлетворил мой тогдашний ответ, иначе директор не взял бы с меня обещания не рассказывать о нашей последней беседе.

Но если я должен был доверять Снейпу, значит, Дамблдор спланировал свое убийство вместе с ним? Наверняка дело здесь было в крестраже. Дамблдор мог бы дождаться смерти от проклятья — по его словам, уже приближающейся, — но предпочел умереть, что называется, с пользой для дела. Убив Дамблдора, Снейп безусловно займет более высокое положение в иерархии Пожирателей, и Волдеморт станет больше доверять ему, делиться важной информацией… Вот только в глазах Ордена Феникса, где и так не слишком любили слизеринского декана, он окончательно дискредитировал себя, превратившись в убийцу человека, вокруг которого была выстроена вся борьба, кто доверял ему и защищал от недовольства других. Какой смысл в том, что Снейп теперь будет лучше информирован, если все равно не сможет никому передать полученные сведения?

Хотя все эти умозаключения казались слишком скороспелыми и поспешными, сомнений в планировании Дамблдором своей смерти у меня не возникало. Многочисленные обещания, данные директору, связывали меня по рукам и ногам — я не мог рассказать ничего, поскольку, хотя наша последняя с Дамблдором беседа состояла из одних намеков, их было вполне достаточно, чтобы породить в способных к анализу умах легкие сомнения в простоте поттеровских объяснений убийства, а затем, возможно, и привести к правильным выводам, особенно если кто-то знал, что Дамблдор умирает от проклятья. Однако директор не хотел, чтобы Орден пришел к этим выводам: в глазах его членов Снейп должен был утратить все то небольшое доверие, которое у него было. Но почему, какой в этом смысл? И какой смысл в том, что ему продолжал доверять я?

Сидя на больничной кровати, едва слушая, о чем говорят Люпин, появившаяся чуть позже Макгонагалл и гриффиндорцы, я вдруг подумал, что если мне и надо кого-то бояться, так это, конечно же, Дамблдора. То, что он мертв, ничего не меняло: его планы реализовывались, поскольку были столь выверены, что для их исполнения не требовалось живого присутствия директора — процесс был давно запущен, и они инициировали себя сами, или мы воплощали их в жизнь, даже не подозревая об этом. Помня о причудливом ходе его мыслей, выводы, к которым я пришел в первые минуты после известия о его гибели, являлись наиболее очевидными и самыми простыми. Директор знал, что об этом я догадаюсь сразу. Но я не верил в простоту — только не сейчас, и только не с Дамблдором.

Истощив последние запасы мыслительной энергии и чувствуя себя опустошенным из-за такой траты сил, я встал. Хотя все это время мой мозг активно обрабатывал полученную и уже имеющуюся информацию, краем уха я все же слышал, о чем говорили другие присутствующие в больнице. Сказать, что я был разозлен, означало не сказать ничего. Создавалось впечатление, будто оправдались их худшие ожидания и многолетние сомнения, подтвердилось все то, о чем они болтали за спиной у Снейпа. Никто не анализировал, никто не задавал вопросов. Стратег Дамблдор оказался наивным, доверчивым стариком, добросердечным и заблуждавшимся; он, видевший людей насквозь, пригрел на груди змею.

Тонкс описывала один из фрагментов битвы, но замолчала, заметив, что я поднялся с кровати. Кажется, до сих пор никто не обращал на меня внимания, а теперь все словно ждали моих слов. Но что я мог сказать? А даже если б мог, разве поверили бы они мне сейчас?

— Вы все не правы, — проговорил я, сдерживая эмоции. — Прав Дамблдор.

Не знаю, собирались ли мне ответить или нет, но не успел я закончить фразу, как в больницу ворвались Артур и Молли Уизли в сопровождении светловолосой девушки, чье лицо которой мне показалось знакомым. Вероятно, это и была та самая Флер, невеста Билла, о которой всего час назад рассказывала мне Тонкс. Воспользовавшись возникшей суетой, я, ни на кого больше не глядя, покинул помещение и отправился на улицу.

Похороны Дамблдора должны были состояться через несколько дней, и на них начали стекаться волшебники со всех концов страны. Занятия отменили, равно как и экзамены для всех курсов, кроме седьмого: жив директор или мертв, но аттестаты выпускникам требовались сейчас, а не в конце лета; колледжи и университеты не станут их дожидаться. Младшие классы радовались раннему началу каникул и отсутствию испытаний — что им чьи-то похороны! Старшекурсники, гораздо лучше представлявшие себе последствия гибели Дамблдора, вели себя сдержанно, проводя большую часть времени за разговорами на улице, подальше от преподавателей и министерской делегации, поселившейся на время в замке.

— Поговаривают, Хогвартс теперь могут закрыть, — как-то раз сказал Нотт. Мы сидели на траве у озера, жуя пирожки и запивая их прохладной газировкой.

— Будет интересно, — усмехнулся я, представив, как выхожу за ворота с рюкзаком на плечах прямо в руки поджидающих меня Пожирателей Смерти.

— И куда ты тогда? — поинтересовался Нотт.

— Я над этим подумаю, — ответил я.

— Он подумает! — фыркнул Пирс. — Сваливать, да подальше. В Америку или в Китай, например. Может, родственников там отыщешь.

— Свалить всегда успеется, — сказал я. — И потом, сомневаюсь, что Хогвартс закроют. С чего бы вдруг? Назначат нового директора и всё. Может, даже Макгонагалл оставят.

— О-о, ну тогда держись! — простонал Нотт.

«Да уж, — мысленно согласился я. — С ней будет непросто».

Через пару дней после визита Пожирателей, Макгонагалл, временно исполнявшая теперь обязанности директора, отыскала меня в библиотеке, где я просматривал новый каталог от «Флориш и Блоттс», мечтая однажды попасть в этот магазин со всеми накопленными деньгами и скупить треть его ассортимента.