Весна началась внезапно — снег, пролежавший весь март, растаял за несколько первых дней апреля, обнажив черную, сырую землю. Тепло сменило промозглые ветреные дни, и моя горка скоро превратилась в небольшую кучу льда, стекая широкими ручьями к озеру. Однако нам было не до красот природы — с каждым днем экзамены становились все ближе, а заданий — все больше. Я никак не мог закончить курсовую для Снейпа, набрав столько материала, что оказался попросту не в состоянии его обработать. Черновые записи накапливались, но мне никак не удавалось их систематизировать. Едва ли не каждую ночь мне снились стимулирующие вещества, распределенные по таблицам и графикам, вселяя еще большее отчаяние при пробуждении. Казалось, что к середине мая, когда курсовик надо будет сдавать, я попросту не успею переписать его набело.

Однажды утром, мысленно планируя свой сегодняшний распорядок дел, я направлялся в Большой зал на завтрак, не обращая внимания на то, что творится вокруг, и лишь когда уселся на свое место, с удивлением заметил, что вместо Дамблдора во главе учительского стола восседает Долорес Амбридж. Зрелище это было довольно комичное — коротышка Амбридж почти терялась на фоне величественного кресла с высокой резной спинкой. Преподаватели угрюмо поглощали свои завтраки. Ученики оживленным шепотом переговаривались.

— Что случилось? — спросил я, посмотрев на Нотта. Тот в изумлении поднял брови:

— Ты не читал объявлений?

— Я их даже не видел!

— Он весь в мечтах, — съязвил Пирс.

— Амбридж теперь директор, — сказал Нотт. — А где Дамблдор — неизвестно.

После первого урока мне с трудом удалось отыскать Луну — с гриффиндорцами я решил больше не связываться. Она стояла в одиночестве, прислонившись к подоконнику неподалеку от класса, где Макгонагалл вела трансфигурацию, и отстраненно глядела в окно, за которым спустившиеся с гор низкие серые облака проливались на землю мелким дождем.

— Привет, — сказал я, останавливаясь рядом. Луна посмотрела на меня так, словно мое появление вернуло ее сознание из каких-то далеких, одной ей доступных пространств. Все еще пытаясь сконцентрироваться на окружающей реальности, Луна меланхолично произнесла:

— О, привет… Как дела?

— Дела? — поразился я. — Какие еще дела! Ты знаешь, что произошло?

— Ты имеешь в виду ОД?

— ОД? А причем тут ОД? — насторожился я. — Только не говори мне, что вас засекли!

— Еще вчера, — сказала Луна таким тоном, словно это был общеизвестный факт. — Нас сдала Мариетта… это такая девочка… ты, наверное, ее не знаешь.

— И знать не хочу, — бросил я. — А Дамблдор, с ним что стряслось?

— Ну, Мариетта отнесла наш список Амбридж, и сюда явился Фадж с двумя аврорами… хотя, наверное, это были не настоящие авроры, потому что…

— Луна, пожалуйста, давай без теорий. Просто расскажи, что тебе известно, — попросил я. Луна пожала плечами.

— Как хочешь. В общем, вчера мы занимались — это ты, наверное, знаешь…

Я кивнул — днем монетка действительно нагрелась, сообщая о вечерней тренировке.

— А потом появился Добби — это эльф…

Я снова кивнул — кто такой Добби, объяснять мне было не надо.

— … и сказал, что сюда идет Амбридж. Мы побежали кто куда, но ей удалось схватить Гарри. Фадж обвинил Дамблдора в создании неподконтрольной министерству вооруженной группировки и даже попытался арестовать. Думаю, ты представляешь, что из этого вышло… А Мариетта сейчас в больнице.

— Надеюсь, Гермиона придумала что-нибудь такое… чтобы на всю жизнь, — мстительно проговорил я, имея в виду чары на пергаменте. Луна покачала головой:

— Зря ты так — ведь каждый может совершить ошибку.

Я промолчал, потому что возразить тут было нечего, тем более мне.

После того, как Амбридж заняла директорский пост — но не директорский кабинет, куда горгулья ее так и не пустила, — в замке начался полный бардак. Близнецы Уизли решили, что настало, наконец, время показать все свои фокусы, и наводнили школу множеством волшебных фейерверков разной формы и величины, которые то и дело залетали в классные комнаты, рассыпая вокруг разноцветные искры. Весь день от них некуда было деваться, и этот детский сад бесил меня не меньше, чем факт, что теперь, по милости какой-то дуры, которой ни с того ни с сего взбрело в голову продать своих товарищей, я лишился возможности посещать Выручай-комнату как минимум до лета. Я не испытывал к Амбридж той ненависти, которую, судя по всему, чувствовали к ней гриффиндорцы, и воспринимал ее как неизбежное зло, чье время уже сочтено. Впрочем, мне было любопытно, что она подумала, прочтя список ОД и увидев там мою фамилию — как-никак, в Хогвартсе Амбридж опиралась на слизеринцев, из которых сколотила нечто вроде собственной полиции, куда, к моему удовольствию, не вошел ни Пирс, ни Нотт, ни Флетчер.

Возможность более тесно пообщаться с новым директором возникла у меня сразу же после пасхальных каникул, когда на доске объявлений вывесили расписание собеседований с деканами по поводу выбора будущей профессии.

— Зачем это надо? — спросил я, второй раз читая объявление и пытаясь найти в списке свою фамилию. — Я же не собираюсь уходить после пятого.

— В основном для того, чтобы выбрать предметы, — сказал Нотт. — Например, если ты хочешь стать целителем, то берешь зелья, гербологию и трансфигурацию…

— А если я не знаю, кем хочу стать?

— Никто не знает, Ди, — ответил Нотт. — Думаешь, все тут спят и видят, чтобы в шестнадцать лет отправиться спину гнуть?

— Тогда зачем это надо? — повторил я, ткнув пальцем в объявление.

— Вот и спроси у Снейпа, зачем, — усмехнулся Нотт. — Тем более, ты идешь в первый день… вслед за Крэббом, ха-ха.

В шесть часов вечера я подходил к дверям кабинета Снейпа, так и не придумав, что говорить ему о своих карьерных замыслах. Я не знал, чем хочу заниматься после школы, а те брошюры и буклеты, что были разложены на столе в нашей гостиной, вызвали во мне только отвращение. Поскольку собеседование Крэбба начиналось в пять, я решил, что Снейп уже закончил с ним беседовать, а потому пару раз стукнул в темную дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в кабинет.

Обычный полумрак, всегда царивший во владениях зельевара, сменился на этот раз ярким белым светом. Под потолком парил какой-то сверкающий шар, освещая квадратное помещение и представляя его в непривычном для меня виде. Здесь оказалось гораздо больше предметов, чем представлялось мне ранее. Декан сидел на своем обычном месте, а у его лабораторного стола расположилась Амбридж с неизменным блокнотом на твердом планшете, в который были заправлены какие-то желтоватые бумаги.

— Заходите, заходите, Линг, — проговорила она, увидев меня в дверях. Снейп, откинувшись на спинку стула, перекатывал по столу пустой прозрачный флакончик; на лице его было написано выражение смертной скуки. Судя по всему, беседа с Крэббом оказалась крайне утомительной.

Амбридж выдала традиционную приторную улыбку, всегда вызывавшую во мне двойственное ощущение. С одной стороны, зрелище это было противным и даже противоестественным из-за своей слащавости, а с другой — ее улыбка притягивала именно потому, что была лжива, неестественна и отвратительна. «Как Темная Метка», подумал я, проходя в кабинет и усаживаясь на стул перед Снейпом. Тот на меня даже не посмотрел, рассеянно катая флакончик между пальцами.

— Итак, Линг, — начала Амбридж, — было бы очень интересно услышать, какие у вас планы на будущее.

— Учиться еще два года, — ответил я.

— Ну разумеется, — произнесла Амбридж так, будто всячески желала успокоить мои возможные волнения на этот счет. — Однако два года — не такой уж большой срок, и вы должны хотя бы приблизительно представлять, в каком направлении будете, так сказать, двигаться дальше. Есть у вас какие-нибудь соображения по этому поводу?

— Нет, — честно ответил я. — Поэтому я хочу оставить все предметы, которые изучаю сейчас. Мало ли что пригодится…