— Гарри говорил, что когда на втором курсе он дрался с василиском, там был какой-то дневник, в котором, по его словам, находились воспоминания Риддла, — сказал я. — Профессор Снейп однажды принес на наше занятие Омут памяти… — я кивнул на чашу, стоявшую на одной из полок директорского кабинета, — и объяснил, что воспоминания можно хранить в этой чаше или во флаконах, но ничего не говорил о том, что их можно помещать в такие предметы, как дневники… то есть в вещи, которые не являются емкостями. Но получается, воспоминания все же можно так заколдовывать?

Дамблдор снова провел ладонью по бороде, немного помедлил и сказал:

— Это были не воспоминания, Линг.

Я хотел спросить, а что же тогда, но вовремя остановил себя. Дамблдор не продолжал, и судя по тому, как развивался наш разговор, его молчание свидетельствовало, что я вполне способен самостоятельно сделать выводы из его ответа. Но на основе чего? Я никогда не встречал упоминаний о подобной магии… Дамблдор выжидающе смотрел на меня, словно я был на экзамене и только что вытянул билет.

— Но это действительно был Том Риддл? — уточнил я.

— Да, — кратко ответил Дамблдор.

«По части загадок директор легко бы переплюнул Риддла, — подумал я. — Почему нельзя просто взять и все объяснить? Ладно, что мы имеем? Мы имеем Волдеморта, который вселился в Квиррелла, однако в дневнике, судя по словам Поттера, обитал Риддл-подросток. И, тем не менее, это все равно был Темный Лорд — точнее, будущий Темный Лорд».

Воспоминания было невозможно запечатать в вещь, но в дневнике находилось то, что являлось Волдемортом и могло оставаться в предмете благодаря неизвестной мне магии… часть Темного Лорда — подростка, уничтоженная при разрушении дневника… Молния Плутона!

— Там было его сознание! — воскликнул я. — Точнее, его часть!.. Я читал о молнии Плутона, когда человек, обращенный в камень, сохранял при этом сознание и мог умереть, только если камень разрушали.

— Сознание невозможно разделить, — ответил Дамблдор. — То, что мы называем сознанием, является совокупностью, отражением, синтезом многих отдельных составляющих — функционирования нашего организма и его внутренней структуры, нашего опыта, памяти, и так далее. Без всех этих внешне обусловленных факторов никакого «сознания» не существует. Но в своих рассуждениях вы стоите на правильном пути. Я, конечно, мог бы вам подсказать, однако будет лучше, если вы разберетесь в этом сами. Все, что для этого нужно, у вас есть.

«Часть Волдеморта… часть Риддла… — думал я, испытывая ужасную досаду от того, что снова, как и с василиском, не нахожу ответа, несмотря на наличие всей информации. — Сознание не делится, воспоминания не хранятся…» Все это крутилось у меня в голове, как бешеная мельница, превращаясь в бессмысленный набор фраз, до тех пор, пока я вдруг не вспомнил слова Снейпа, сказанные мне в конце первого курса, когда я выразил сожаление относительно того, что не смогу попасть летом в Лондон. «Все, что вам нужно, находится здесь», произнес тогда профессор; почти то же сказал сейчас Дамблдор. И эта сцена, словно магические рельсы, вывела меня к другому воспоминанию — моему боггарту.

«Знаете, что происходит с душой волшебника, если он кого-то убивает — особенно если убивает так? Она раскалывается. Расщепляется. Перестает быть целой. И это не метафора. Не метафора».

— Душа?! — потрясенно прошептал я, уставясь на Дамблдора и чувствуя, как кровь отливает от лица, а руки холодеют. — Там была часть его души?

Судя по выражению, появившемуся на лице директора, я заслужил «превосходно».

— Совершенно верно, Линг, — с удовольствием произнес он и поудобнее устроился в кресле. — В дневнике действительно хранилась часть души Волдеморта. Расщепление собственной души и помещение ее отделенной части в предмет — один из самых жестоких ритуалов Темных искусств, поскольку требует для своего исполнения убийства другого человека… Я знаю, о чем вы сейчас подумали, но самого факта убийства недостаточно. Создание крестража — сложный ритуал, к которому необходимо готовиться, исполнять его осознанно и взвешенно. Осколок души запечатывается в предмет и остается там до тех пор, пока проводивший его маг не погибает. После этого запечатанный фрагмент, скажем так, просыпается и… — Дамблдор сделал паузу, подыскивая нужное определение, — поддерживает существование волшебника, который в это время ищет возможность воплотиться телесно.

«Именно это я и видел в воспоминаниях Поттера, — мелькнуло у меня в голове. — Как он вылезал из котла».

— Но зачем кому-то вообще разделять душу? — спросил я. Дамблдор, кажется, удивился.

— Разделение души позволяет магу выжить после разрушения тела, — ответил он.

— Да, — кивнул я, — это понятно. Но я имел в виду не в техническом смысле, а… в философском что ли.

— Ах, в философском, — Дамблдор улыбнулся. — Ну, с этим все просто. Волдеморт боится смерти. Это его самый главный страх.

Если я думал, что в процессе нашего разговора уже пережил самое сильное потрясение, то испытанное мною сейчас не шло ни в какое сравнение с догадкой о разделенной душе. Я был разочарован так, как никогда раньше. Самый могучий темный колдун Британии, нагоняющий страх на все магическое сообщество, боится смерти и поэтому расщепил свою душу пополам?

Я начал смеяться.

— Этого не может быть, — сквозь смех проговорил я. — Разве можно бояться телесной смерти?

Дамблдор смотрел на меня с улыбкой.

— Вы разочарованы, — мягко констатировал он.

— Еще как, — ответил я. — Не ожидал от Волдеморта такой… банальности.

— У каждого есть свое уязвимое место, и часто не одно, — произнес Дамблдор. — Но нельзя недооценивать Темного Лорда лишь потому, что у него такие, как вы выразились, банальные страхи. За известную историю магического сообщества к сотворению крестражей прибегла лишь пара десятков волшебников — по крайней мере, в Европе и Северной Америке. Учитывая, что этот ритуал был изобретен или занесен в Европу в раннее средневековье, можете представить, насколько редко к нему обращаются… по разным причинам, конечно, но как бы темен он ни был, создание крестража требует мастерства и своего рода… — Дамблдор немного подумал, — своего рода отваги, каким бы странным вам это не показалось.

Пожалуй, директор был прав. Чтобы сотворить такое с собственной душой, надо было испытывать переполняющий ужас перед смертью или такое отчаяние от невозможности ее избежать, что ради избавления от него можно было пойти на все, и даже на такой абсурдный шаг, как лишение себя полноценной бессмертной души ради поддержания бренного телесного существования. Вероятно, для этого действительно требовалась своеобразная отвага отчаяния, поскольку маг, хотя бы в общих чертах, должен понимать, что разделив душу и вложив ее в мертвый предмет, на самом деле лишает себя жизни, а не обретает ее.

— А как же он теперь, без своего крестража? — спросил я. — Он ведь знает, что дневник разрушен, и что теперь у него только половина души.

Дамблдор молчал, не сводя с меня глаз. Опять? Что я такого сказал — или что я сказал неправильно?

— Он не знает, что дневник разрушен? — с сомнением произнес я. — Мне кажется, если он хранился у Малфоя, Волдеморт первым делом поинтересуется у него о судьбе такой драгоценности…

Дамблдор слегка кивнул.

— Безусловно, об этом он знает, — проговорил он. Я недоуменно молчал, пытаясь сообразить, к чему директор меня подталкивает.

— Не половина? — спросил я на всякий случай, хотя не был готов поверить, что кому-то может придти в голову кромсать свою душу на множество кусочков и распихивать их по разным предметам.

— Полагаю, много меньше, — ответил Дамблдор.

Какое-то время я пытался представить себе эту картину, но возникающие образы были настолько расплывчатыми и неуловимыми, что мне пришлось смириться с неспособностью своего пусть и больного воображения охватить столь дикую идею.

— Но как тогда он может чувствовать себя полноценным существом? — спросил я. — Разве он не испытывает… — мне долго не удавалось подобрать нужных слов, — внутренней пустоты из-за такого разделения?