Я засмеялась. Ник держался очень мило и искренне, но так заблуждался!..

— Я не бегу от проблем и не прогуливаю работу. Мы с тобой берем отгулы на остаток недели. — Подойдя к машине, я открыла дверцу: — Залезай. До вечера нужно проехать много миль.

В глазах Ника появился огонек — не озарения, он по-прежнему не понимал, что происходит, — но догадки, что на этот раз для него припасено нечто новенькое. Это явно не был заурядный невроз. Рядовые психозы Таллулы Уэст не предусматривали прокат машин.

— Что происходит?

— Дорожные приключения [23].

— Дорожные приключения? — повторил Ник, словно иностранный термин.

— Ага, поездка на старом автомобиле. Ты, я и автомагистраль номер девяносто пять, лежащая перед нами, как усыпленный эфиром пациент на операционном столе.

Ник с силой сунул руки в карманы: он колебался. Дорога, манящая вдаль, — очень соблазнительная штука: свобода, свежий воздух и солнечный свет, ослепительным блеском отражающийся от ваших «Уэйфареров» [24].

— Лу, я не могу ехать познавать Америку прямо сейчас. Мне нужно на работу.

В голосе его звучало сожаление, острое горькое сожаление. Я подлила масла в огонь.

— Capri diem [25]Ник, — ободряюще сказала я, украв строчку у поэта прошлого. Строка Горация.

Прежде Ник не слышал от меня этой фразы. Он внимательно посмотрел мне в глаза, разглядел радостное головокружение, безумное счастье, возбуждение, бьющее через край, и оттаял настолько, что улыбнулся:

— С каких пор Таллула Уэст научилась ловить мгновение?

— Я землевладелица, — гордо заявила я. Слово ласкало слух, я подавила искушение повторить. — Знаешь, что это означает?

Ник считал, что знает, но сегодня все шло кувырком, и он счел за благо уточнить:

— У тебя появился земельный участок?

— Я. Владею. Землей.

— Ты владеешь землей, — ровно сказал Ник, хотя на самом деле это был вопрос: «С каких же пор?».

— У меня есть собственный земельный надел. Я землевладелица.

Ник облокотился на дверцу машины. Он еще не был готов опуститься на сиденье, но прогресс был налицо.

— Лу, какая великолепная новость! Где же?

— В Северной Каролине, в тридцати милях к востоку от Эшвилля. Я южанка, Ник, я владелица поместья на Юге!

Смеясь, Ник поздравил меня с новой родословной.

— И что ты собираешься делать?

— Встану на границе моей земли и буду хозяйкой всего, что увижу.

— А потом?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Перезнакомлюсь с соседями-сквайрами. Разведу турнепс и каждые три года буду чередовать культуры.

— Я счастлив за тебя, Лу, — сказал Ник, щурясь от солнечных лучей, пронизывавших крону дерева.

— Тогда поехали со мной. Пробегись на носках по моей траве. Испачкай каблуки в моей грязи. Вдохни полной грудью мой свежий южный воздух!

— Господи, как бы мне хотелось!.. Но как раз сейчас масса работы.

Работы у Ника всегда масса, его непомерная ответственность пустила глубокие корни, и я решила выдернуть ее, как сорняк. Выкорчевать, как и искоренить, можно все, что угодно.

— Позвони и скажись больным. Тебя не будет всего три дня — за это время мир не рухнет.

— Но у нас через три недели срок сдачи проекта! Мои подчиненные…

— На х… твоих подчиненных!

Услышав крепкое словцо, Ник уставился на меня вытаращенными глазами:

— Что?!

— Я сказала: «Пошел твой персонал на хрен!» Кучка неблагодарных, эгоистичных склочников, которые не ценят такого золотого начальника! Ну попашут в твое отсутствие, хоть вспомнят, что значит работать!

Мой ультрапристойный аргумент попал в самое больное место. Подчиненные Ника терпеть не могут, питая к нему самую горячую неприязнь и непримиримую злобу, какие обычно достаются диктаторам и злым мачехам. Что бы Ник ни делал, на какие бы уступки ни шел и что бы ни предлагал, они третируют его как последнее дерьмо. По иронии судьбы сын потомственного дипломата не в силах достичь компромисса с шестью вздорными мелкими сошками.

И это не его вина. Мужчины и женщины, работающие под его началом, патологически обожают противоречить и спорить, отличаются иррациональным поведением, и каждый фанатично верит, что именно ему полагается занимать кресло начальника и просторный угловой кабинет, а также пользоваться благами трехчасового перерыва на обед, ковыряясь на самом элементарном дот-комовском уровне, эти господа ухитрились отрастить чудовищных размеров претензии на всевозможные права. Это шесть уникальных медицинских случаев, не осознающих своего заболевания. Это люди, живущие с искусственными сердцами и обвиняющие кардиохирурга в том, что не могут покорить Килиманджаро.

Любой другой начальник давным-давно подписал бы шесть приказов на увольнение, но Ник искренне верил, что можно ощипать курицу, не взъерошив перьев. Еще грудным младенцем, спеленутый тактом, Ник питался млеком мирного урегулирования конфликтов. Следуя примеру отца, мальчик всю жизнь преклонял колени пред алтарем дипломатии, и на том единственном основании, что в его вере обнаружились изъяны, Ник не был способен от нее отречься. Горнило офисных испытаний лишь закаляло его дух.

Я смотрела на старого друга, прислонившегося к правой дверце взятой напрокат алой «тойоты». Ник соображал, приведет ли его отъезд к остановке нагнетания напряженности или будет воспринят как позорная капитуляция. На самом деле, конечно, предстояло ни то ни другое; просто поездка в Северную Каролину с целью поглазеть на маленький клочок земли. (Здесь можно подобрать глубокомысленные эпитеты-метафоры, но суть от этого не изменится. Символ — это ярлык, на сущность явления он не влияет.)

— Решайся, Ник, — немного подождав, сказала я. Жаль в такой прекрасный день торчать на солнцепеке, грустя о том, что мы не в силах изменить. — Я в любом случае поеду в Северную Каролину, составишь ты мне компанию или нет. Пожалуйста, не бросай меня одну. — Это еще не было полноценным нытьем, но в голосе появилась отчетливая вкрадчивая интонация. Я готова была начать перечислять поступки, совершенные ради Ника. Не хотелось давить на quid pro quo [26], но я была готова и на это. Если меня вынудят. — Пожалуйста!

Ник склонил голову набок, словно все еще колебался, но я видела — решение принято. Он широко улыбнулся:

— А кто будет выбирать радиостанцию?

— Ты, Ник, только ты, от начала и до конца поездки.

Оттолкнувшись от дверцы, он выпрямился:

— Ладно, только кое-какие вещи в сумку брошу и позвоню в офис.

Я завопила «ура» и исполнила краткий танец победы, получившийся неуклюжим и достаточно экстравагантным, чтобы привлечь внимание пожилой соседки, проходившей мимо. Указав на меня своей палкой, она прошептала что-то своей товарке, и, хотя полагалось смутиться, мне было все равно. Сегодня утром у меня практически не было неприятностей, а бурлящей энергии хватило бы и на марш-бросок до Эшвилля.

Я чинно взяла Ника под руку, и мы стали подниматься по ступенькам.

— Я упоминала, что стала землевладелицей? — осведомилась я. — Владею, знаете ли, наделом. Типичная проблема обедневшей европейской знати: земли много, наличных мало. Придется, пожалуй, выдать дочь замуж за злого фабриканта, чьи земли граничат с моими на юге, чтобы избавить ферму от недоимок…

Лишь когда впереди показалась заправочная станция «Томас Эдисон», Ник наконец проявил интерес к моему плану.

— Сколько времени, по-твоему, займет дорога? — спросил он, когда я въехала на заправку. Хотя я абсолютный профан в миграционных привычках «американус путешественникус», меня удивило количество автомобилей на стоянке — парковаться пришлось на обочине.

Выключив зажигание, я открыла дверцу и вылезла из машины на гудрон автомагистрали Нью-Джерси. Даже он казался мне сейчас восхитительным.