Усач вновь хохотнул.
— Как скажешь, мой повелитель, как скажешь. Надеюсь, твоя снисходительность не доставит тебе огорчений. — Он отшвырнул подушку и встал. — За ювелиром будут следить. Как, впрочем, и за инородцем. И если он вздумает пренебречь твоим приглашением…
— Да-да, хорошо, — брюзгливо буркнул раджа. — Но смотри не переусердствуй. Если с ним случится что-то плохое, твое положение пошатнется. — Он сложил руки на животе и примирительным тоном добавил: — Мы должны поступать по совести, Гюристар.
— Как повелителю будет угодно.
Гюристар дернул плечом и повернулся, чтобы уйти.
— И если вдруг инородец исчезнет, — негромко сказал Датинуш, — я тоже этому не поверю. Есть люди, способные сделать тайное явным.
Гюристар свирепо осклабился.
— Я никогда не обманывал тебя, господин.
Оба знали, что это не так, но один ничего не сказал, а второй, поклонившись, ушел. Датинуш погрузился в раздумье. Как управиться с Гюристаром? С инородцами, с разбойниками, с бунтовщиками и даже с послами султана он кое-как управляется. Но строптивый начальник тебя охраняющей стражи — это совсем другой, и весьма деликатный, вопрос.
* * *
Письмо Мей Су-Mo к Наю Юнг-Я и членам несторианской общины в Лань-Чжоу, так и не доставленное по адресу, ибо нарочного, выехавшего из Ло-Янга и везшего с собой свыше двух сотен других писем, постигла судьба пяти тысяч несчастных, убитых монгольскими конниками в Сай-Чу.
Праздник Голодных Коз, год Тигра, пятнадцатый год шестьдесят пятого цикла, одна тысяча двести восемнадцатый год от Рождества Христова.
Низкий поклон почтенному настоятелю и всем членам нашей общины!
Несомненно, вас удивляет, почему это письмо написано мной, а не братом, и посему спешу сообщить, что Мей Са-Фонг умер месяц назад от изнурительной лихорадки. Я не решалась писать вам раньше, ибо вокруг меня постоянно крутился Чанг-Ла, но теперь он уехал. Люди из Дели сманили его поднимать знамя ислама, он отрекся от истинной веры и поклялся им верно служить. Когда брат слег, этот олух возомнил, что ему все дозволено, и стал ко мне подъезжать с нескромными предложениями, словно бы позабыв о женах, ожидающих его дома. Брат бился в агонии, а Чанг-Ла делался все настойчивее, и мне пришлось разбить о его голову огромный кувшин. Видимо, этот удар окончательно помутил ему разум, ибо вскоре после нашей столь резкой размолвки он и сошелся с группой магометан.
А до болезни брата все шло хорошо. Мы добрались до местечка Та-Кар и намеревались отправиться дальше — по дороге, ведущей к Пу-На. Теперь мне придется продолжать путешествие в одиночку, и я это сделаю, как только позволит погода и небо пошлет мне подходящего проводника. Пока же я неустанно молю Господа наделить меня мудростью и терпением. Молите Его о том же и вы, когда барабаны призовут вас к молитве, ведь вы, я надеюсь, все еще помните обо мне.
Брат стремился в Пу-На — он слышал, что там проживают наши братья по вере, и слухи эти казались ему достоверными, хотя все наши прежние длительные скитания можно по праву бы счесть полосой неудач, ибо еще ни разу мы даже близко не подходили к тому, что мечтали найти много раньше.
Возможно, вам кажется, что столь неуспешное странствие пора бы и прекратить, но я, как говорят буддисты, уже встала на путь и не сойду с него до его достойного завершения. Иначе смерть брата будет напрасной, чего я, конечно, никак не могу допустить. Торжественно обещаю при каждом удобном случае посылать вам известия, но на их регулярность особенно не рассчитывайте. Есть ситуации, в которых отправка письма представляется делом практически невозможным, — одна из них, например, — пребывание на борту корабля.
Теперь о тревожном, то бишь о монголах. Они, похоже, везде. Брат еще был полон сил, когда нам встретился человек, вернувшийся из земель, именуемых Персией. Он сказал, что народы, там проживающие, пребывают в ужасе и тоске, ибо кочевники непрерывно их атакуют. Очевидно, Персия — это страна, которую мы зовем Бу-Са-Ин. Сам странник родом из города Сье-Ла-Ши, его еще называют Ширазом. Хотя он и не был на родине несколько лет, но письма от близких сказали ему об отчаянном их положении.
Я потом взялась наводить справки сама и поняла, что все обстоит много хуже. Монголы на деле уже в Персии, они разоряют ее. Кроме того, поговаривают, что эти разбойники захватили и Золотую Империю, но в это я что-то не верю. И очень жалею, что не имею возможности получать вести от вас, они бы, я знаю, меня подбодрили. Конечно, имперской армии ничуть не страшны нечесаные людишки на кудлатых лошадках. Да и Господь наш, разумеется, более поощряет порядок и благоденствие, чем тех, кто их разрушает. Он отвернется от варваров, втянувших народы в войну.
С молитвами и с любовью ко всем вам, а также с надеждой, что ваше благословение принесет утешение душе моего брата, я вручаю это письмо купиу из Браддура и попечению Господа нашего, по воле которого творятся все земные дела.
Мей Су-Мо, сестра Мея Са-Фонга, по дороге к Пу-На
ГЛАВА 10
Стражники, дошагав до тронного зала, уважительно расступились, позволяя чужеземному гостю войти.
— Ага, — протянул раджа, разглядывая незнакомца и отмечая, что шелк его одеяния очень хорош, — значит, ювелир сдержал свое слово.
— Сдержал, но я мог ему не поверить, — хладнокровно откликнулся Сен-Жермен. Привстав на одно колено, он поклонился в европейской манере, затем поднялся на ноги. — Достойному следовало послать с ним какой-нибудь знак.
Имеешь возможность атаковать — атакуй, хотя бы в форме упрека. Рискованный шаг, но, чтобы с тобой считались, можно пойти и на риск.
Датинуш озадаченно повернулся к придворным. Их было четверо. Ближе всех к трону стояли Гюристар и мрачноватый брамин, из-за которых выглядывал местный поэт Джаминуйя, однако раджа обратился к почтенному старцу, походившему на купца.
— Ну, Куангосан, что ты нам скажешь?
Торговец оторопел и вытаращил глаза.
— Великий владыка, конечно же… несомненно, это человек с Запада, — сбивчиво забормотал он. — О том говорят и его глаза, и цвет кожи… однако… — Старец икнул и умолк.
— Однако Запад обширен, — иронически подсказал Сен-Жермен, затем повторил ту же фразу по-гречески и по-арабски.
Куангосан, пришедший в совершенное изумление, растерял все понятия о приличиях.
— Ты последователь пророка? — вскричал он по-арабски. — Ты исповедуешь ислам?
— Нет, — сказал Сен-Жермен, подражая изысканному стилю своих арабских учителей. — Скорблю, что ввел вас в заблуждение, но это, поверьте, не входило в мои намерения. Разумеется, тот, кто вложил себя в руки Аллаха, дарует свое снисхождение тому, кто менее мудр.
Торговец кивнул и сказал, осторожно подбирая слова:
— Сам я не иду за пророком, но три моих брата вступили на этот путь. Хорошо, что ты почитаешь его слово, ибо Дели совсем рядом, и разговоры, что здесь ведутся, отдаются и там.
Раджа грозно посмотрел на торговца.
— Или пользуйся нашей речью, или молчи.
— Виноват я, — мгновенно откликнулся Сен-Жермен. — Меня подвела привычка общаться с людьми на родных для них языках, конечно в тех случаях, когда я их знаю. Я могу говорить на хинди, на персидском, тамильском и многих других наречиях, но владею ими не одинаково хорошо. — Он повернулся к торговцу: — Ты проявил доброту, указав на мои недочеты в арабском.
По лицу поэта скользнула улыбка. Арабский он знал и отлично понял, что чужак выгораживает купца, но не стал заострять на этом внимание, заговорив о другом:
— Ты много странствуешь, но и у странников имеется родина. Ответь, откуда ты родом?
— На Западе, — сказал дрогнувшим голосом Сен-Жермен, — имеются земли, где сейчас расположено Венгерское королевство. Там покоится прах моих предков. Я очень давно не бывал в тех краях и наконец решил навестить их. Однако если монголы действительно двинулись в Персию, то через эту страну дороги мне нет. — Он помолчал, размышляя. — Я мог бы переправиться через Арабское море в Египет, где сел бы на венецианское судно, идущее в Константинополь или в Триест. Но все это связано с массой хлопот, и притом мореплаватель я неважный.
