Отец Сета живет в доме, который я мысленно именовала не иначе как бунгало округа Киндл. Мне нигде больше не доводилось видеть подобных домов: одноэтажная, похожая на гриб постройка из коричневого кирпича с шатровой крышей и окнами из витринного стекла, типичными для двадцатых годов, когда такие дома строили здесь тысячами. Они располагались кварталами, в центре которых находились церкви, школы, магазины. Это был своеобразный местный вариант одноквартирных домов с общими боковыми стенами, в которых могли содержать свои семьи те, кто имел постоянную работу. Тяжелая дубовая передняя дверь, покрытая темным лаком и оборудованная маленьким зарешеченным окошечком, открывается, когда мы нажимаем кнопку звонка, и на пороге возникает высокая молодая женщина. Ее стиль одежды сразу же бросается мне в глаза, заставляя почувствовать себя старухой. Жилетка без карманов, шерстяная юбка свободного покроя, цвет которой соответствует сезону, и черные носки, спускающиеся на высокие ботинки-берцы военного образца, выше которых видны небритые ноги. Сет сразу же заключает ее в объятия.

— Я уж и не думал, что мы застанем тебя, — говорит он.

— Я забежала на минутку. У меня назначена встреча с Филом в музее.

— Задержись, пожалуйста, чтобы я хоть представил тебя.

Сет знакомит меня с дочерью Сарой, студенткой четвертого курса Истонского университета.

— Судья Клонски, — произносит Сет.

Я тут же поправляю его:

— Просто Сонни.

Сара — высокая, цветущая девушка, для красоты которой характерна свежесть молодости. Ее сухощавое телосложение невольно наводило на мысль, что она совсем недавно еще миновала ту подростковую стадию, через которую проходят все рослые девочки; тревожный период, когда не знаешь толком, на каком расстоянии твоя кисть от плеча, когда ты на четыре дюйма выше всех мальчишек. Каштановые волосы Сары свободно падают на плечи. За ее спиной видна гостиная, прозябающая в тусклом свете: потертый ковер с восточными узорами на полу, тяжелые шторы из шелка-сырца, когда-то бывшие зелеными, но теперь почти совсем выцветшие, и старая мебель с протертой до ниток обивкой. Двадцать пять лет назад я была здесь, и хотя такие вещи плохо сохраняются в моей памяти, я почему-то уверена, что здесь ничего не изменилось. Сара накинула на себя куртку и взяла рюкзак.

— Он слышал звонок и ждет тебя. Хочет, чтобы ты еще раз позвонил в полицию.

— О Господи… — уныло вздыхает Сет и без особого энтузиазма спрашивает, как себя чувствует его отец.

— По-разному, — отвечает она. — Я сходила за продуктами и подготовила счета к оплате.

— Ты умница. Этот ребенок просто сокровище, — сообщает мне Сет.

— Он тебя заслуживает.

— Почему ты всегда говоришь это? — произносит Сара.

— Правда — оружие защиты. Не так ли? — обращается он ко мне. — Ведь так нам обычно говорят.

— Все зависит от характера обвинений, — отвечаю я.

Сара недовольно кривит губы:

— Он очень стар. Нужно быть снисходительными к его возрасту. — Она целует отца. — Веди себя хорошо, — предупреждает Сара и уходит, выпрастывая рукой длинные волосы из-под воротника куртки.

Мне приходит в голову одна мысль, и я не могу сдержать улыбку.

— О чем ты? — спрашивает Сет. Я трясу головой, но он не отступается, пока я не отвечаю.

— У нее твои волосы, — говорю я.

— А-а… Я думал, ты насчет «веди себя хорошо».

Мы все еще смеемся, когда вдруг клацает дверная ручка и в дверном проеме опять показывается Сара. Она вернулась сообщить, что приехали полицейские. Сет просит дочь составить мне компанию. Я протестую и говорю, что она должна идти, не то опоздает в музей на свидание. Однако Сара — первый ребенок в семье, который уже познал все условности общения взрослых и, похоже, вовсе не возражает, чтобы задержаться еще на пару минут. Когда Сет выходит, она спрашивает о наших планах.

— Планы? — удивляюсь я и объясняю, как я здесь оказалась, отправившись кружным путем в бакалейный магазин.

— О! — Она нервно закусывает губу. — Значит, я все перепутала. Наверное, я не так поняла дядю Хоби, с которым разговаривала позавчера вечером. — Нарисовав пальцем окружность в полутьме старого дома, Сара спрашивает: — Стало быть, у вас двоих ничего такого не намечается?

— У твоего отца и меня? — Я смеюсь и в то же время начинаю понимать, откуда возникло неправильное представление о моих теперешних отношениях с Сетом. — Мы встречались, — осторожно выражаюсь я, — но это было много лет назад, еще до того, как твои родители сошлись и решили пожениться.

— О! — еще раз произносит Сара, и на сей раз на ее лице играет слабая улыбка. — Ну, что касается моих родителей, то в истории их отношений для меня нет особых секретов. Вообще-то немного странно, когда начинаешь думать о своих родителях как о друзьях, — добавляет она.

Сначала у меня возникает впечатление, что она подразумевает некую слишком фамильярную близость, которую допускают родители в отношениях с ней. Я знаю это по себе. Даже когда мне было всего восемь-девять лет, Зора обращалась со мной как с ровней, товарищем. Я думала, что это чудесно — называть ее по имени, выслушивать ее беды. Но, повзрослев лет на десять — двенадцать, почувствовала себя обманутой. На дороге оказался поворот, в который все остальные сумели вписаться, а я проскочила. В конце концов до меня доходит, что Сара имеет в виду нечто иное: Сет и Люси изводят себя такой же неопределенностью и нерешительностью, как и молодые люди, которым едва перевалило за двадцать.

— Вы знаете мою маму? — спрашивает она.

— Да, я знала ее, но это было давно, очень давно.

— Готова держать пари, она была такой же, как и сейчас. Она очень серьезная, понимаете, и невероятно искренняя. А мой папа, он всегда любит сказать что-нибудь смешное. Они так замечательно дополняют друг друга. Другой такой пары просто не найти. Я не могу представить их врозь, живущими отдельно друг от друга.

Она отвела взгляд куда-то в сторону, пытаясь осознать собственную противоречивую реакцию на событие, ставшее результатом тех потрясений, которые, словно волны от брошенного в воду камня, распространились после смерти ее брата.

Вскоре Сет возвращается и говорит, что, по мнению полиции, машину угнали подростки, решившие покататься, и что скорее всего машина найдется. Сара обнимает отца, а заодно, под влиянием момента, и меня. Затем Сет на минуту исчезает и, появившись вновь, ведет меня в маленькую комнату справа от гостиной. Там за огромным старинным письменным столом, на котором высятся стопки пожелтевших от времени бумаг, восседает старый мистер Вейсман. Похоже, ему стоит огромного труда собраться с силами, чтобы поприветствовать гостью. Он поднимает голову и настороженно смотрит на меня. Сквозь редкие бесцветные волосы просвечивает череп. Тусклые, безжизненные глаза слегка косят. И все-таки, несмотря на все эти признаки упадка и разрушения, от него веет той же суровостью и рациональностью, как и в последний раз, когда я его видела. На нем та же одежда, что и сорок лет назад: серый шерстяной пиджак с тонкими лацканами, припорошенными на плечах перхотью, надетый поверх желтого кардигана. Косо повязанный галстук торчит набок под воротником рубашки, слишком широким для его усохшей шеи.

— Ты помнишь Сонни, папа? — пытается завести с ним разговор Сет. — Калифорния. Давние дела.

Старик не в состоянии продраться сквозь дебри воспоминаний. Он думает, что Сет имеет в виду недавнюю поездку, да к тому же я оставила слишком бледный отпечаток в его памяти, чтобы сохраниться там.

— А где же Хоби? — спрашивает старик. У него очень сильный венский акцент. — А кте Хопи?

— Он скоро наведается, папа. Хоби был здесь на днях, помнишь? У него теперь дел по горло. Он выступает сейчас адвокатом в здешнем суде. Сара подготовила счета для тебя. Можешь просмотреть их и оплатить, если хочешь. Я хотел поговорить с тобой насчет машины. Полиция разыскивает ее.

— Полиция? Ты разговаривал с полицейскими?

— Они только что были здесь. Я разговаривал с детективом. Очень толковый парень. Дело у него на контроле.