— Горго, мразь вонючая! Будь я проклят, если не разделаюсь с этим пидором!

Между тем Горго давно уже исчез, проскочил между домами и растворился в переулке. Притормозив на минуту где-нибудь на помойке, он разобрал «Тек-9» и аккуратно положил в рюкзак. Теперь он просто тощий, жилистый подросток, раскатывающий на своем велике, каких тут сотни, и ничем не выделяющийся из массы.

Где-то вверху скрипит оконная рама.

— Надеюсь, вы все, вонючие бандитские ублюдки, перестреляли друг друга и подохли! Мерзавцы! Жду не дождусь этого. — Голос женщины очень хорошо слышен в холодном утреннем воздухе. — Надеюсь, вы сдохли. Только посмотрите, что вы натворили!

— Вызови «скорую», сучка! — кричит он.

— Я уже сделала это, а заодно вызвала и полицию. Они упрячут твою сраную задницу в тюрьму, туда, где ей и положено находиться, Хардкор.

При упоминании его имени окно захлопывается. Так быстро, что Хардкор не успевает заметить, откуда именно кричала женщина. Лавиния по-прежнему стонет.

— Я помогу тебе, девочка, — повторяет он.

Белая леди, он теперь хорошо видит это, мамочка Нила, тоже валяется на земле. Голова вся в крови, половина рыжеватых волос отсутствует. Она совсем не двигается. Все, кранты, думает Орделл. Он уже видел мертвецов и знает, когда и что. Без балды.

Баг совсем плохо. Она разваливается на глазах. А чего еще ждать при таком ранении? «Тик-таки» как-то раз забрали ее в участок, ну и дальше все, как положено, по полной программе. Приковали руку выше головы наручниками к водопроводной трубе и так продержали девчонку весь день, тыкая в нее иногда своими дубинками. А она хоть бы хны, держалась молодцом, даже не пискнула, как будто это ее вовсе и не касается. А теперь вон рыдает, как грудной малыш. В ней словно что-то сломалось. Она не выдержит, нет. И Нил тоже. Нил в первую очередь. Его папаша, должно быть, уже знает обо всем, дерьмо собачье! Когда «тик-таки» начнут приставать с вопросами, все сразу выползет наружу. Все рухнет, мать твою!

— Полиция скоро будет здесь, — говорит он Баг.

Нужно быстро соображать, что делать. Чертовой бабе известно его имя.

Позвонить адвокату. Позвонить адвокату Айресу, думает Хардкор. Теперь нужно позаботиться о себе.

Он встает. На белую «нову» страшно посмотреть. Все окна, кроме того, что было открыто, прострелены; часть стекол выпала, а оставшиеся покрылись сетью мелких трещин. Колеса с той стороны, откуда стрелял Горго, спустили, и машина накренилась. В передней дверце под окном виднеется отверстие от пули с посеревшей по краям белой краской. Чтоб он сдох, думает Хардкор. Проклятый недоносок, этот Нил, из-за него заварилась такая каша.

— Лучше отдай мне дурь, подружка. Тебе и так досталось.

Баг открывает рот и пытается залезть в него рукой, но сильная боль не дает ей это сделать.

— Здесь? — спрашивает он и, запустив на секунду палец между зубом и десной, достает оттуда маленький пакетик из фольги. Черт, как бы не подцепить какую-нибудь заразу, мало ли что там у нее во рту. — Короче, слушай. Была какая-то разборка, — говорит он ей. — Слышишь? «Изгои» решили продемонстрировать силу. Полиция начнет расспрашивать. Вот что ты должна сказать: просто появились «Губеры» и принялись косить всех, кто попался им под руку. — Он прикоснулся к ее щеке. Вряд ли она выдержит. «Тик-таки» раскрутят ее. — Ладно, мне нужно бежать. Пока.

— Пока, — повторяет она.

Больше всего в жизни Орделл ненавидит именно такие ситуации, когда приходится уходить помимо своей воли.

Ее честь судья Сонни Клонски входит в свой кабинет, отягощенная разными пакетами и грустными раздумьями об одиночестве, посетившими ее во время ленча. В приемной она застает двух полицейских, которых, как обычно, в отсутствие судьи принимает секретарь, Мариэтта Рэйнс. Оба полицейских, дюжие ребята, пыхтят над желтым бланком, заполняя аффидевит для получения ордера на арест. Белый, Любич — человек застенчивый, любитель бодибилдинга. Он превратил свое тело в настоящий ландшафт мускулатуры с гороподобными плечами и шеей, похожей на обрубок дерева. Любич снял спортивную куртку и устроился за письменным столом Мариэтты. По мере того как Любич пишет, его напарник Уэллс смотрит через его плечо и различными звуками выражает свое согласие или несогласие.

Проходя мимо, судья бросает беглый взгляд на лицевую сторону ордера, который полицейские уже заполнили и который теперь ждет ее подписи. Из двух коричневых бумажных мешков исходят соблазнительные ароматы выпечки, свежего хлеба и других продуктов, которые судья купила, мотаясь от одного магазина к другому среди маленьких лавчонок, коими изобилуют обшарпанные улочки в районе, где находится центральный суд округа Киндл. Ленч — самое важное время дня для Сонни, единственное время, когда она не несет никакой прямой ответственности перед другими. До пяти часов она должна сменить няню, сидящую с Никки, и тогда начинаются часы кормления, купания, разговоров — обычные материнские заботы. По мнению Сонни, это и есть настоящий труд. Теперь, еще не успев освободиться от своей ноши, она начинает думать о… точнее, где-то на задворках ее сознания сохраняются расплывчатые образы шести нектаринов, которые она выбрала своей рукой, чья прохладная гладкая кожица и чувственные расщелины почему-то, как ни смешно, вызывали в ней подобие желания.

В ордере значится некий Делил Лав, проживающий в квартире 9-Джи, 5327, Грей-стрит, Дюсейбл. В субботу, десятого сентября, указано в ордере, обвиняемый совершил преступление, выразившееся в сексуальных домогательствах по отношению к некоей Суните Коллинз, двенадцать лет, несовершеннолетней. Его действия следует характеризовать как растление. Обвиняемый Делил Лав прикасался к грудям, ягодицам и влагалищу вышеназванной Суниты Коллинз, несмотря на ее сопротивление.

Уэллс тычет пальцем в имя обвиняемого.

— Сдается мне, этот парень полностью оправдывает свое имя, — говорит он.

Коренастый здоровяк Уэллс улыбается слишком широко. У него темные венозные десны и зубы неправильной формы. Любич продолжает писать. Значит, он уже слышал эту ремарку.

В последний раз Уэллс был здесь пару месяцев назад. Тогда он долго рассказывал Сонни о своем сыне, который принимал участие в школьных олимпиадах. Однако преступление и связанные с ним последующие формальности тут же заставили судью повернуться лицом к реальности. Есть полицейские, которые напоминают Сонни о дяде Мойше, в доме которого ей приходилось часто и подолгу жить в детстве. Эти люди представлялись воплощением всего спокойствия, какое только есть в мире. Они тихо и уверенно отделяли зерна от плевел, никогда не теряя оптимистической убежденности в полезности и необходимости своего труда. Однако ни Уэллс, ни Любич на них не похожи. Сразу видно, что каждое дело, каждое преступление воспринимаются ими как нечто личное, будя раздражение и неудовольствие.

И в этом они, конечно, больше похожи на нее, Сонни. Раньше, когда она работала прокурором, а затем адвокатом, казалось вполне естественным ощущать непосредственную связь с каждым делом, со вселенской необходимостью наказать преступников, защитить пострадавших и их право на получение компенсации в любой форме, какой бы скудной она ни была. Становясь судьей, Сонни надеялась, что ей удастся дистанцироваться от этой вовлеченности, однако, напротив, она нередко не только проявляет личный интерес, выходящий за рамки профессионального, но и ощущает глубокую сопричастность, что озадачивает ее саму. Бывают случаи, когда она глубоко сопереживает пострадавшим. Хотя гораздо чаще — слишком часто, чтобы это не тревожило ее, — именно обвиняемые, подсудимые, бедняки, всегда вызывающие жалость, пользуются ее симпатиями. Они каким-то неуловимым образом напоминают Сонни ее саму.

Судья делает жест, из которого следует, что полицейские могут продолжить заполнение ордера. Их присутствие не вызывает у нее раздражения. Скорее наоборот, поскольку из всех посетителей этого здания они принадлежат к числу немногих, кто, похоже, полностью доверяет ей. Служащие канцелярии, судебные приставы, прокуроры и судьи видят в Сонни чужака, бывшего федерального прокурора из числа полудюжины юристов, чья неподкупность не вызывала сомнений и кто был назначен на должность судьи штата решением комиссии по судебной реформе, созданной в результате последнего скандала с взятками. Тогда в коррупции были изобличены четыре различных суда. Сонни подозревает, что коллеги считают ее недостаточно опытной — ведь у нее за плечами всего двухлетний судейский стаж, — чтобы рассматривать дела о тяжких уголовных преступлениях. С их точки зрения, это жирный кусок. Само собой разумеется, что здесь, среди людей, которые годами доверяли друг другу свои секреты, она белая ворона.