Джун наконец надоело слоняться по квартире, она опять подсела к маленькому столику, на котором стоял ее стакан с недопитым чаем, и закурила еще одну сигарету.

— И все же я не могу понять реакции копов, — сказал я. — С какой стати им обвинять Эдгара после того, что произошло вчера вечером?

Я рассказал ей, что творилось на Университетском бульваре. Там собралось больше сотни человек, прежде чем копы приехали и разогнали всех.

— Люди сильно обозлены. Так сильно, что дальше некуда. Ведь это могло случиться с кем угодно, правильно?

— Правильно, — уныло повторила Джун. Ее глаза смотрели куда-то в сторону. Между нами медленно поднимались к потолку и таяли кольца сигаретного дыма. — Послушайте. Это же просто курам на смех. Всем известно, что Эдгар под наблюдением. А им плевать. Хотя уж кому, как не им, знать, что за ним установлена слежка. Пусть думают, что им заблагорассудится. Что угодно. Те же самые люди, которые собираются внести за него залог, могут засвидетельствовать его алиби. В полиции наверняка знают об этом, но им все равно. — Она вытерла уголком шали глаза. — Как знать, может быть, они и за мной скоро придут. Надо считать, что мне еще повезло, если меня не забрали. Но если вдруг это случится, вы присмотрите за Нилом?

— Разумеется, но вряд ли в этом будет необходимость, — попытался я утешить ее.

Однако она прочно вбила себе в голову, что ей теперь угрожает опасность и что они с Эдгаром стали объектами необоснованных репрессий.

— А вы тоже были на совещании с адвокатами? — поинтересовался я.

— Большую часть времени. Я ушла оттуда около полуночи.

Бомба, сказала она, взорвалась в час ночи. Мы посмотрели друг другу в глаза, и через пару секунд Джун отвела взгляд в сторону.

— Ну и?.. — спросил я. — Вы лично сможете доказать свое алиби? — В эту минуту я, наверное, был похож на отца.

— Если потребуется, — ответила она, а затем кивком показала на стену, за которой жил Майкл. Джун на мгновение закрыла глаза, и ее рот искривился, как от боли. Очевидно, это было следствием мысли, промелькнувшей у нее в голове. — Наверное, вам нелишне будет знать, — сказала она. — Майкл был очень расстроен. Очень. Эта новость просто ошарашила его. Он упал духом. Вся его жизнь в этих лабораториях. Майкл мог быть там. И он знает этого человека. — Она охватила голову обеими руками и замолчала. Затем Джун встрепенулась и, подняв голову, посмотрела мне в глаза. Ее лицо осунулось от тревог. — Он думает, что его предали, — сказала она.

По пути на работу я решил сделать небольшой крюк и завернуть к Центру прикладных исследований, чтобы собственными глазами оценить масштабы разрушений. Ворота из кованого чугуна были закрыты, и около них снаружи стояли несколько полицейских. Подъехать туда не удалось, так как примерно в четверти мили от ворот на дороге находился полицейский кордон, который не пропускал посторонние машины к Центру. Впрочем, тех, кто решил двигаться туда пешком, стражи порядка не трогали. Выйдя из машины, я, к своему удивлению, обнаружил, что сейчас, в шесть утра, когда еще только начали пробиваться первые, слабые лучи солнца, я оказался не единственным зевакой. На гравийной подъездной дороге уже было припарковано не меньше полутора десятков машин. Десятка два, а то и три человек стояли, вцепившись руками в прутья железного забора, как в зоопарке, и смотрели внутрь. Я последовал их примеру. Это были люди, приехавшие из центра города и Аламеды, спального пригорода, посмотреть, что здесь случилось.

После взрыва в земле образовалась воронка внушительных размеров, в которой беспорядочно громоздились друг на друга остатки стен, кирпичи, битое стекло, штукатурка, искореженные трубы, большие куски линолеума. Несмотря на то что прошло уже несколько часов, в воздухе висели частицы пыли. Мелкие, микроскопические, они были невидимы для глаз, но ощущались при дыхании. Было полностью разрушено целое крыло здания. Если бы не знать, что все это результат взрыва бомбы, можно было бы запросто подумать, что строение пустили на снос. Местами из стен между этажами торчали изогнутые стальные балки, и такая же балка, только одиночная, торчала из стены уцелевшей части здания. Оттуда же, словно растрепанная прядь волос, свисали концы оборванных кабелей и проводов. В воздухе под углом в сорок градусов висели остатки третьего этажа: стояки, перекрытие и часть стены с тремя выбитыми окнами, а также половина лабораторного стола. Крыша отсутствовала напрочь даже там, где стены выглядели целыми, и поэтому здание напоминало лысого человека. Место взрыва было обтянуто желтой лентой на металлических стержнях.

Дородный седоволосый мужчина в рубашке из шотландки показывал жене рукой на обломок кирпича, валявшийся на лужайке, которую давно уже пора было скосить.

Я опаздывал, но меня это уже не волновало. Завтра мой последний день. Я взял с собой транзистор и в начале каждого часа останавливался, где бы я ни очутился, развозя журналы по точкам, и слушал новости. Речь Никсона вызвала бурную реакцию в кампусах по всей стране. В университете штата Огайо имели место серьезные волнения, для прекращения которых власти пустили в ход национальную гвардию, открывшую огонь резиновыми пулями по антивоенной демонстрации. В ходе последовавшего затем столкновения трое студентов получили серьезные ранения, семьдесят отделались легкими ушибами и сто были арестованы. В Нью-Хейвене должно было состояться массовое ралли, в котором, как ожидалось, примут участие около двадцати тысяч человек. Они намеревались выразить солидарность с Бобби Силом, сопредседателем партии «Черных пантер», которого судили там вместе с двадцатью другими «Пантерами». Их обвиняли в сговоре с целью убийства осведомителя Алекса Рэкли.

В местных новостях главной темой был взрыв здания Центра прикладных исследований. Пострадавший ученый-физик находился в хирургическом отделении дэмонского медицинского центра. Кроме того, сообщалось, что для допроса задержано более десяти человек. Слушая все эти сообщения, я чувствовал себя в какой-то степени отмщенным и почти радовался. Мир заставили платить за свое сумасшествие. Когда я был в городе, в Нью-Вэлли, заполняя журналами автомат на 18-й улице, по радио прозвучала новость, от которой у меня мурашки по коже побежали. При осмотре места происшествия специалисты из ФБР, военной контрразведки и полиции обнаружили ряд предметов, которые, как они считали, использовались для изготовления взрывного устройства. В их числе обгоревшие и деформированные остатки емкости из-под электролита.

Я не знал, как быть с Хоби. Мы не разговаривали вот уже несколько недель. Снова и снова я говорил себе, что он здесь ни при чем, что это дурацкое совпадение, но, конечно же, не мог заставить себя поверить в полную непричастность Хоби. По дороге домой, когда время уже близилось к трем, я остановился у коттеджа Грэма. В моей машине лежали последние пожитки Сонни. Первоначально я намеревался оставить эти две коробки у двери, но теперь Сонни была для меня единственным человеком, способным дать дельный совет, как поступить в такой ситуации. Я несколько раз нажал на кнопку звонка. Небо было чистым, без единого облачка, а воздух — прозрачным и свежим, и на большой клумбе между домом и гаражом к солнцу тянулись яркие цветы, названий которых я не знал.

— Сахиб. — Грэм открыл дверь и потер глаза. Очевидно, мой звонок прервал его сон. На нем были американские шорты. — Что угодно?

— Я хотел бы перекинуться парой словечек с Сонни.

— Клонски? Я не видел ее целую неделю, дружище, если не больше. Порхает, как мотылек. То здесь, то там. Она работает официанткой в баре «Робсон». В две смены. Хочет подкопить деньжат к отъезду. У нее вроде бы что-то вырисовывается с Корпусом мира. Ей предложили работу на Филиппинах.

Во время нашего последнего разговора по телефону Сонни поделилась со мной этой новостью.

— Красочное место действия, — продолжал между тем Грэм, словно анализируя литературное произведение. — Хотя в целом гамбит мне не совсем ясен, должен признать. Состояние крайнего возбуждения. Несмотря на все внешнее хладнокровие. По моей оценке, во всяком случае.