— Ходатайство мистера Хоргана удовлетворяется.

— Судья! — Хоби в буквальном смысле взвивается в воздух. Двухсотпятидесятифунтовое тело отрывается от пола легко, словно пушинка, и затем оказывается на целый фут дальше от того места, где было только что. — Судья Клонски, но это же вся моя защита. Главный камень преткновения в моем деле.

— Который вы обнаружили только вчера.

В моем взгляде столько откровенной неприязни, что Хоби умолкает. Он смотрит с жалостливым, душераздирающим видом, какой бывает у зарвавшихся наглецов, получивших достойный отпор.

— Ваша честь, я умоляю вас. Я прошу вас, судья. — Он тянется к металлическому шкафу, в котором хранятся дела, делая вид, что хочет ухватиться за него, чтобы не упасть, и со скрипом в коленях начинает оседать на пол.

— Не смейте, мистер Таттл.

— Ваша честь, делайте со мной что хотите. Накажите за неуважение к суду. Однако клиент не должен пострадать из-за меня. Ваша честь, если вы мне позволите, я все объясню насчет этого чека.

— Послушайте, Хоби, — я намеренно называю его только по имени, давая понять, что мой гнев вышел за все рамки, — я же сказала вам, что не потерплю второго такого эпизода. Я не желаю слышать никаких объяснений.

— Судья!

— Ни слова больше!

— Ну хотя бы взгляните на этот чек, ваша честь. Все, что от вас требуется, — это просто посмотреть на него. Пожалуйста. Хоть одним глазком. На нем строится вся защита. Вы сразу поймете, что здесь поставлено на карту. Пожалуйста, ваша честь. Судья, пожалуйста!

В деланном отчаянии Хоби сцепил свои руки перед собой, у него опять начали сгибаться колени. Несмотря на бороду и шикарный двубортный костюм, который на нем сегодня, он, как и любой мужчина, оказывающийся в безвыходном положении, превратился в мальчишку, потерявшего всякую надежду. Я вздыхаю и закрываю глаза, словно его вид мне невыносим, что, впрочем, недалеко от истины.

— Дайте мне чек.

Мольто пытается что-то возразить, его голос срывается на фальцет, но я уже протянула руку к Хоргану, который нехотя поворачивается к двум молодым юристам, стоящим позади него. Когда листок бумаги с розовым оттенком попадает мне в руки, я вижу, что это обычный бланк размером восемь на восемь дюймов. Чек выписан на счет Партии демократических фермеров на сумму в десять тысяч долларов. Получатель — организация под названием «Законопослушные граждане за Эдгара». На нем стоит дата — 27 июня 1995 г. и четкая подпись: «Мэттью Галиакос».

Имя отзывается в моей груди громким эхом. Брендон Туи — хитрейший лис. Мэттью Галиакос. У меня холодеют руки. На какое-то время я отключаюсь от действительности и ничего не помню. Наверное, я чем-то выдала себя. Ахнула или вздрогнула. Все пристально смотрят на меня.

— Мистер Хорган, — говорю я и надеюсь, хотя надеяться уже не на что, — назовите, пожалуйста, вашего клиента для занесения данных в протокол. Вы представляете здесь банк?

— Я здесь по поручению Мэттью Галиакоса, председателя местного отделения Партии демократических фермеров.

Так вот, значит, как разыгрывается эта партия. Мяч для первого удара кладет Брендон Туи. Затем на площадку выходит ведущий игрок, звезда, и наносит удар. Все получилось именно так, как я боялась. Чисто случайно я сделала то, что они хотели. Лучше не придумаешь. После выкрутасов Хоби ни один апелляционный суд в мире не пересмотрит мое решение. Если применить формальный подход, я имею полное право не увидеть в этом чеке ничего, что могло бы повлиять на ход процесса. Здесь нет ничего противозаконного. Вышестоящая партийная инстанция финансирует проведение предвыборной кампании, выделяя деньги выборному штабу своего кандидата. Все, что требуется от меня, — покачать головой и произнести: «Ходатайство удовлетворяется», — и я на долгие годы надежно закреплю за собой место в уголовном суде, а может быть, даже сделаю первый шаг на пути в вышестоящий суд. Однако относительно того, как мне следует поступить в этой ситуации, у меня, даже в моем хрупком состоянии, нет ни тени сомнения. Как я уже сказала себе нынче утром, я — дочь Зоры Клонски.

— Мистер Таттл!

— Да, ваша честь? — Он вытягивается в струнку. Язык на миг появляется между губами.

— По вашей просьбе, мистер Таттл, я исследовала чек. — Я описываю его для протокола. — Будучи практикующим адвокатом, вы, мистер Таттл, утверждаете, что этот чек и другие документы, на которые вы послали запрос в банк, имеют существенное значение для вашей защиты, не так ли?

При виде явной и резкой перемены в настроении судьи все присутствующие замирают в шоке. Первым приходит в себя Хоби.

— Я подтверждаю это, судья Клонски. Дело обстоит именно так.

— Ну что же, с учетом того, что процесс проходит без участия присяжных, я принимаю ваше заявление о существовании данного факта, отменяю свое постановление и отказываю в ходатайстве об аннулировании повестки. Мистер Хорган, передайте мистеру Таттлу документы, о которых идет речь. Мистер Таттл, ознакомьте с ними мистера Мольто. Я рассмотрю возражения, когда документы будут официально представлены суду.

Хорган медленно опускается в единственное свободное кресло, которое стоит рядом со мной, и простирает ко мне полную, веснушчатую руку.

— Ваша честь… — начинает он.

— Решение принято, мистер Хорган. — Я встаю.

Хорган настолько ошарашен происходящим, что ему требуется несколько секунд, чтобы последовать моему примеру.

— Судья, мне хотелось бы думать… я надеюсь, что буду иметь шанс по меньшей мере…

Это просто попытка ввести в заблуждение тех, кто не имеет к делу никакого отношения, попытка привнести политику в заурядное уголовное дело.

— Вопрос рассмотрен, мистер Хорган. Я вынесла по нему решение. Было приятно повидаться с вами.

Если начну копать глубже и поинтересуюсь, какое отношение к делу имеет чек, я только усугублю свое положение.

— Судья, тогда нельзя ли хотя бы не делать достоянием гласности, то есть сохранить в тайне от прессы, стенографический протокол этого закрытого заседания?

— Думаю, это только подольет масла в огонь, мистер Хорган. Нет никакого смысла держать это в секрете. — Я с огромным трудом заставляю себя улыбнуться. Мне бы очень хотелось думать, что он просто чье-то послушное орудие и, не будучи полностью посвященным во все нюансы, слепо выполняет просьбу, например, того же Галиакоса, однако никакой уверенности на сей счет у меня нет. — Мистер Таттл, — говорю я, — я доверяю вам, несмотря на то что весь мой предыдущий опыт предостерегает меня от этого. Я ожидаю, что вы будете действовать в рамках ваших обещаний. В противном случае горькое разочарование постигнет нас обоих.

Мариэтта пялится на меня с нескрываемым изумлением. Ей редко доводится видеть то, что находится за пределами ее понимания.

Когда я прохожу мимо нее, она едва слышным хмыканьем выражает свое восхищение то ли моей авторитетностью, то ли смелостью.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — шепчу я ей.

— Сенатор, у меня складывается впечатление, что между вами и Мольто существует какое-то недопонимание. Так ли это?

Сидящий неподалеку от меня в кресле для дачи свидетельских показаний Эдгар выглядит сегодня каким-то болезненно-хрупким. Ему требуется некоторое время, чтобы осмыслить вопрос защитника, и лишь через минуту он дает утвердительный ответ. На Эдгаре серая спортивная куртка из плотного твида и очки в квадратной золотой оправе, которых вчера я не видела.

— Может быть, причина в том, что вы не сразу сказали правду полиции? Ведь именно тогда между вами и представителями обвинения возникли разногласия?

— По правде говоря, думаю, когда я согласился с вами, что следует обеспечить связь моего сына с моим домом, а сделать это можно, лишь добившись его освобождения под залог…

— И это вызвало у Мольто раздражение?

— Еще какое, — отвечает Эдгар. — Очевидно, у него нет детей.

Естественно, Мольто не может стерпеть такой обиды и тут же вскакивает с места. Что ж, зал суда не то место, где рассыпаются во взаимных комплиментах. Томми ведет чрезвычайно скрытную и замкнутую жизнь, в которой страсть подвергается сублимации. Никаких подружек. Бывший семинарист, он получил кличку — Сумасшедший Монах. Я приказываю секретарю вычеркнуть последнюю ремарку Эдгара, и Хоби опять приступает к допросу: