Поэтому засечь Нила не так-то и сложно. Он в самом далеком загоне и, похоже, потолстел с тех пор, как Сет видел его в последний раз три года назад. У всякого парня его возраста такой животик показался бы признаком слабости. У Нила длинные, спутанные волосы мышиного цвета, он курит сигарету. Беседуя с тремя-четырьмя молодыми черными, покачивается с пятки на носок. Как всегда, вид у Нила совсем не тот, какого можно ожидать. Где же мрачное, упавшее настроение, вполне естественное для человека, попавшего в тюрьму по ложному обвинению или пережившего внутреннюю драму после организации убийства собственной матери?

Так или иначе, этот высокий молодой человек чувствует себя здесь как дома. Однако это же Нил. Да и, кроме того, Сет по собственному опыту знает, что из всех великих эмоций самой непредсказуемой в своих проявлениях является скорбь.

Охраннику Эдди приходится окликать Нила дважды. Сотрудник тюремной администрации в форме цвета хаки открывает запертую калитку и выпускает его.

— Привет! — говорит Нил. Он смущен. Порывается было обнять Сета, но тут же отказывается от этого намерения. Сет представляет его Хоби; прошла целая эпоха с тех пор, как они с адвокатом виделись. — Рад встрече, — говорит Нил.

— Я тоже.

Нил слишком уж усердно трясет руку Хоби. Даже Сет не знает, с чего начать в такой ситуации. С выражения соболезнований по поводу смерти матери? Солидарности и возмущения допущенной несправедливостью?

— Ну как ты? — спрашивает Сет. — Как тебя здесь приняли?

— Он великолепно проводит время, — отвечает Эдди, — ведь здесь город забав. — И смеется, чрезвычайно довольный собственным юмором.

Нил — человек особенный, почти неописуемый. Вблизи он выглядит самим собой, до болезненности нерешительным. Где-то в глубине глаз его душа всегда казалась легко и быстро скользящей по льду сублимированного ужаса. Теперь Нил пожимает плечами.

— Я здесь работал, — произносит он. — С большинством своих подопечных в первый раз я встречаюсь именно здесь. Я знаю правила.

Эдди проводит их в седьмой блок. Стены и лестницы покрыты блестящей красной краской. Здесь стальные двери открываются ключом, и посетители попадают в огражденное решеткой фойе, где сидят несколько охранников — среди них две женщины. За стеной из железных прутьев видны ярусы, мостки. В нос бьют запахи казенной кухни и хлорки. Играет радио. Где-то вверху хлопает дверь камеры, слышны звуки шагов по металлическому полу. Единственным и притом скупым источником естественного света служит одинокое окно в дальнем конце блока. Отсюда Сет может разглядеть ближайшие камеры, через которые протянуты бельевые веревки. С обратной стороны решеток прикреплены почтовые открытки и семейные фотографии. Они красуются также над узкими откидывающимися от стены кроватями, здесь именуемыми нарами. На одной из них лежит темнокожий мужчина в шортах, на которого заключение, очевидно, действует угнетающе.

Заключенный, обнажая мощный торс с бугристыми мускулами, подходит к решетке и, исступленно сверля взглядом охранников, издает пронзительный вопль. Сет ничего не понимает. Нечесаные и давно не мытые волосы этого существа превратились в огромный ком, испещренный гнидами.

— Убери свою задницу от решетки, Туфлак, — говорит ему кто-то. — Мы тебя уже три раза предупреждали.

Эдди разводит руки жестом гостеприимного хозяина, приглашая Нила, Хоби и Сета войти в кафетерий — место свиданий. За столиками уже сидят четверо или пятеро заключенных, к которым пришли гости. Один мужчина в галстуке явно адвокат, остальные — родственники и подружки, почему-то выбравшие для посещения рабочий день недели.

— Хорошо, теперь нам нужно поговорить, — заявляет Хоби. Он жестом просит Сета удалиться, объясняя: — Беседа должна быть строго конфиденциальной, чтобы не нарушать право подзащитного на сохранение в тайне информации, сообщаемой им адвокату.

Сета отсылают к маленькому столику, намертво привинченному к полу, а Хоби с торжествующим видом отводит Нила в дальний угол компактного кафетерия с глазурованными кирпичными стенами, на которых нет ни единого пятнышка грязи. Да и вообще здесь царит практически идеальный порядок, если не считать символов различных банд, вырезанных на белой ламинированной поверхности столиков. В условиях тюрьмы это место можно считать почти приятным. Из ряда зарешеченных окон вливается дневной свет, мягкий и успокаивающий, как теплое молоко, а три-четыре торговых автомата несколько разнообразят цветовую гамму.

За соседним столом сидят сухощавый, смуглый мужчина, похожий на испанца, и приехавшая его навестить подружка или жена. Пышная высокая прическа из взбитых кверху кудрявых, черных как смоль волос должна была, очевидно, произвести на него неотразимое впечатление, особенно если к этому добавить красный в обтяжку топик без рукавов и черные джинсы, которые, казалось, трещат по швам, не в состоянии выдержать напора здорового женского тела. Ее глаза накрашены так сильно, что невольно вспоминается театр Кабуки. Этой женщине не сидится спокойно. Она то и дело встает и бегает за всякой ерундой: кофе, сигаретами, кока-колой. Каждый раз, проходя мимо своего приятеля, она старается потереться об него, а тот тискает ее между ляжками. Это страстное блудодейство не может пройти незамеченным. Они явно нарушают правила, однако четверо охранников в хаки остаются безучастными. Удовольствие, тем более такое короткое, заслуживает прощения.

Эдди, который тоже не знает, как убить время, подходит к Сету.

— Так о чем все-таки вы пишете? — интересуется он.

Сет выдает обычное клише: статьи для одновременной публикации, распространяющиеся через агентства печати, в этом городе публикуются в «Трибюн».

— О да, да, — говорит Эдди, но по всему видно, что он никогда не слышал о Майкле Фрейне и слегка разочарован.

Оба понимают, что их беседа зашла в тупик. Порывшись в уме в поисках темы, Сет спрашивает, не было ли у Нила здесь каких-либо неприятностей.

— Не похоже. Он поступил к нам только вчера, и я поместил его в отдельную камеру, однако он сам попросил перевести его туда, где побольше людей. Конечно, если бы он был во втором блоке… Я называю его крылом гладиаторов. Но здесь парень в полном порядке. Похоже, он ладит с «УЧС». Они не дают никому приставать к нему, отнимать у него еду.

— «УЧС»?

— «Ученики черных святых», будь они неладны. Знаете, у нас тут как в семье, ничего не скроешь. Мы тут все родственники. — Эдди, очевидно, любитель пошутить, опять испытывает приступ веселья и хохочет. Затем вынимает зубочистку и катает ее между пальцев, прежде чем продолжить рассказ. — Понимаете, инспекторы по надзору, копы, ну и мы, охрана — в общем, все могут находить общий язык с этими птичками, если они знают, что ты за человек, чего от тебя ждать. Когда я начинал, только пришел в систему, я работал в федеральной тюрьме, в Редъярде. Так вот тамошние ребята, ну не все, понятное дело, любят подначивать зэков. К примеру, приходят к тем бабы на свидание, охранник обязательно подойдет, потискает ее за корму, ощерится, как будто ему поставили новые зубы, а парень, который сидит по другую сторону стекла, все видит, а сделать ничего не может. Так можно когда-нибудь и заточку в спину схлопотать. Что же до меня: «Не давай слабину, но и сам не будь дерьмом», — вот мой девиз. Предположим, я сам попаду сюда. Так вот, у меня все будет в порядке, как у Нила. Кто-нибудь из них, «УЧС» или «ГИ» — «Гангстеры-Изгои», — кто-нибудь да прикроет меня. Как мы ни стараемся, а эти банды все равно здесь заправляют. Вы понимаете?

Сет согласно кивает головой. Он не хочет ничего говорить, чтобы не сбивать Эдди с темы. Пусть продолжает, здесь есть за что зацепиться. Колонка, где он напишет об Эдди и тюрьме, будет иметь бешеный успех.

— Так вот. — Эдди кладет на стул одну ногу, и Сет замечает на его брюках коричневый кант. Охранник подается вперед, принимая доверительную позу. Он чувствует, что тема заинтересовала собеседника. — В первый же день, когда ты заявляешься сюда на работу и проходишь инструктаж, тебе говорят, что это учреждение может существовать, только если заключенные будут с нами сотрудничать. Если возникали проблемы, мы находили среди «Святых» или «Изгоев» авторитета и договаривались с ним. Зачем нам лишний шум, верно? Мы хотим, чтобы все было тихо и спокойно. Чтобы никого не порезали в душевой, чтобы не было войны во дворе, чтобы тройка зэков не оттяпала какому-нибудь охраннику башку, как это случилось в Редъярде. Вот что нам нужно.