Так или иначе, однако ему поручено его изучить, чем он и занялся, привязав лошадь к дереву, расхаживая по тропинке, зорко поглядывая во все стороны и делая время от времени записи в блокноте. Некоторые вещи сразу привлекли его внимание. Прежде всего то, что это не гудроновая дорога — всего лишь сельская тропинка. И если бы мистер Айрленд просто свалился с лошади, вряд ли получил такие повреждения, которые заставили врача и судмедэксперта так печально качать головами. Выходит, мистер Айрленд упал на камень, да с такой силой, что размозжил себе череп у самого основания? Помощник Мастерсон внимательно осмотрел травяной покров и нашел его на редкость мягким и шелковистым, камней же не было в помине. Как же Генри Айрленду удалось получить такой удар? Мистер Мастерсон сказал себе, что скорее всего это лошадь поработала, когда тащила сброшенного седока, но тогда отчего нашли ее спокойно жующей траву в нескольких ярдах от бездыханного тела хозяина? Чем больше думал помощник об этой ситуации, тем более загадочной она ему представлялась. Естественно, ему не могло не прийти в голову, что если человека, ехавшего на лошади по сельской тропинке, находят лежащим на обочине с разбитой головой, то это вполне может быть результатом нападения. Однако он понимал: прежде чем сделать окончательный вывод, надо рассмотреть все возможные версии.

Поэтому следующим его шагом стало возвращение в Вудбридж и разговор с тем самым капитаном полиции, отправившим дубинку в Лондон на рассмотрение капитана Мактурка. Но этот господин смог лишь повторить написанное в сопроводительном письме: дубинка найдена на дороге в Вудбридж, под кустом, ничего подобного в этих краях раньше не обнаруживалось и ничего такого, с чем можно увязать этот предмет, ему в голову не приходит. Мистер Мастерсон поблагодарил капитана и направился в Тебертон, чтобы найти какого-нибудь свидетеля, видевшего мистера Айрленда в начале этого последнего для него конного выезда: может, ему запомнилось, как выглядел наездник, как вела себя лошадь и так далее. С этой целью он провел в Тебертоне целый день. Вход в усадьбу был заперт, на воротах висел большой амбарный замок, и лишь листья деревьев трепетали над забором. Он выпил на местном постоялом дворе пинту пива и, не делая тайны из того, кто он и что ему здесь понадобилось, расспрашивал всех попадавшихся ему на пути.

Узнал он не много, но кое-что все-таки обнаружил. Или, вернее, кое-кого: работника, которого наняли осушать канавы и подстригать ивы у местных фермеров. Он утверждал, что в то утро, направляясь на работу, видел сквайра примерно в полумиле от ворот усадьбы. Не выдавая интереса, вызванного этими словами, мистер Мастерсон провел допрос с такой ловкостью, что он и допросом-то не выглядел.

— Не остановились, часом, поговорить со сквайром?

— Ну да, я приподнял шапку, а сквайр сказал, какая сегодня чудесная погода.

— А мистер Айрленд ехал на лошади, верно?

— Да нет. Он вел ее, словно она охромела.

— А в то утро никого, кроме вас и сквайра, на дороге не было?

— Только медник, — может, коробейник или кто еще, — он мула вел.

— А коронеру обо всем этом не говорили?

— Да не знаю я никаких коронеров, если бы захотел, сам мог спросить.

Мистер Мастерсон задал еще несколько вопросов, но по сути ничего больше не узнал. Поблагодарив собеседника, он развернулся и поехал назад в гостиницу, рассуждая сам с собой о том, что, как бы там ни разворачивались события в день гибели мистера Генри Айрленда, с лошади он не падал, головой о камень не ударялся, лошадь его не лягала, а скорее всего его убили.

16 января 1866 г.

Заходил Дикси, чем-то расстроенный, волосы растрепались на ветру. Он хотел поговорить. Приглашение пройти в дом отклонил, сказал, что предпочитает прогуляться. Ну мы и пошли вдоль ограды. Дикси извинялся. Хочу, говорит, объясниться по поводу вчерашнего. Сказал и замолчал, словно не знал, с чего начать. Промозглый воздух, холодно, на дорогах ни души. Молодая женщина, явно дальняя родственница, полностью тронутая умом («совершенно не в себе» — Дикси), живет в доме. Как правило, ведет себя, по его словам, мирно, но иногда впадет в неистовство, поэтому ее приходится держать взаперти. Естественно, эта женщина, миссис Айрленд (имя ее Дикси назвал очень неохотно), меня заинтересовала, но видя, что разговор на эту тему ему неприятен, я сдержал любопытство. Памятуя о своих обязанностях, я поинтересовался, не могу ли быть чем-нибудь полезным миссис Айрленд в духовном смысле. Дикси рассмеялся. «Ей кажется, что мир — это колодец, а Бог — ведро. Если ей вообще что-нибудь кажется». Рассказывал о шокируюших выходках со стороны миссис Айрленд, о том, как она умеет провести слуг. Дикси заметил, что собирается в Лондон, куда его призывают дела — с адвокатами надо встретиться, — но к весне вернется и тогда рассчитывает поговорить поподробнее. Жаль, что он уезжает.

24 января 1866 г.

Издатели вернули мою поэму «Аларик». Поспешно спрятал ее в ящик, перечитывать не хочется.

28 января 1866 г.

Ездил в Эли. Много разговаривал с А. Нашел ее более серьезной, чем мне казалось. Определенный взгляд на недавнюю войну в Америке и королевскую семью — гораздо основательнее, чем обычная женская болтовня по таким поводам. Вернулся затемно, дни стоят ясные.

31 января 1866 г.

Письмо от кузена Ричарда. Все, как я и опасался. Он ничем не может мне помочь.

2 февраля 1866 г.

Неожиданная встреча с Дикси — я думал, он в Лондоне. Прогуливаясь нынче днем по тропинкам, обдумывая проповедь на Сретенье, я обнаружил вдруг, что подошел к самой границе усадьбы. Здесь начинался крутой склон: густые купы вязов, за которыми давно не ухаживали, раскрошившаяся кладка стены. Если мне не изменяет память, дорожка, ведущая к правой части сада, выходит к фронтону дома. Отклонившись не меньше чем на милю в сторону, я решил, что по ней и стоит пойти. Я шел уже минут десять, никого не встречая (хотя лай, доносившийся с расположенной рядом псарни, да еще и усиленный ветром, слышен был хорошо), когда вдруг передо мной возник Дикси с огромным псом, рвущимся с поводка. Я было протянул руку, но он отмахнулся от моего приветствия и сердито спросил, почему это я разгуливаю по его имению, разве мне не известно, что посторонним вход воспрещен, и все такое прочее. Выслушав мои объяснения — я случайно сбился с дороги и никакого злого умысла у меня нет, — он немного успокоился и извинился за грубость: мол, слишком уж донимают браконьеры, в лесу то и дело на них натыкаешься. Пес тем временем надрывался от лая и, будь я дичью, наверняка съел бы меня с потрохами. Видя, что Дикси не в духе, я попрощался и поспешно двинулся дальше, чувствуя на себе его пристальный взгляд.

3 февраля 1866 г.

Не знаю уж почему, но я ждал весточки от Дикси, однако он молчит. Отправил А. экземпляр «Миссис Кодл», сборника смешных скетчей мистера Джерролда, первоначально печатавшихся в «Панче». А. они нравятся.

— Папа спрашивал про вас.

— Правда? Весьма, весьма польщен. И что же именно его интересует?

— Он говорит, что интересоваться вами — его долг.

— Может, мне стоит попросить свою хозяйку написать мне характеристику. Кажется, так нанимают горничных, верно?

Мисс Амелия Марджорибэнкс рассмеялась, хотя и не особенно весело. Мистер Кроли отхлебнул чаю. Дело происходило февральским днем, на земле еще лежал снег, они сидели в относительно скромно обставленной гостиной пасторского дома. Небольшое пианино, каминная решетка, герань в горшке, несколько столиков, расставленных так, что гостю, дабы пройти к стулу, приходилось пробираться через них, — вот и все предметы, которыми Амелия окружала себя, когда бывала «дома».