Он замялся, а археолог насторожился, предчувствуя необычное продолжение.

— Я очень хочу, чтобы связь была.

Гонкур решил, что сейчас услышит что-нибудь крайне неприятное, однако спросил:

— Почему?

— Пусть это семейство расплачивается за свою гордость, за своих знаменитых предков, за тщеславие, за…

Догадка Гонкура подтвердилась, и ему стало до отвращения противно видеть этого тихого, незаметного и такого озлобленного человека. Чтобы сократить визит, он закрыл глаза и сделал вид, что засыпает.

Хозяин дома перечислял грехи семейства Вандесаросов ещё долго, и голос его, почти утратив монотонное звучание, выдавал, насколько он ненавидит родственников своей жены и её саму в придачу.

— Да вы спите, господин Гонкур?! — воскликнул гость.

Не слишком-то любезно притворяться спящим в ответ на страстные речи, пусть и тошнотворные, но глубоко выстраданные, однако этому можно было найти оправдание, а вот погрузиться в неподдельную дремоту и вовсе показалось молодому человеку непростительным поступком, обличающим душевную чёрствость.

— Нет-нет, — запротестовал он, с трудом отрывая глаза. — Мне очень приятно с вами разговаривать. — И тут же, испугавшись, что господин Кенидес поверит ему и задержится подольше, добавил. — Я почти не спал прошлую ночь, а перед этим устал в дороге. Извините, если у меня утомлённый вид.

— Что вы! Что вы! — господин Кенидес заулыбался. — Не извиняйтесь. Это я должен извиниться перед вами за то, что не даю вам отдохнуть. Я пойду. Доброй ночи.

— Доброй ночи, господин Кенидес. Заходите поговорить, — облегчённо вздохнув, пригласил Гонкур.

Не успела дверь закрыться, как он упал головой на валик дивана и погрузился в крепкий сон, уже забыв о своих покаянных мыслях и так и не попытавшись решить вопрос, питает ли хозяин дома чувство симпатии к нему ради него самого или как к потенциальному орудию Нигейроса, а может, испытывает к нему ненависть такую же, как к остальным, и лишь пользуется редко представляющейся возможностью поговорить.

— И красиво же вы спите, Гонкур! — разбудил его весёлый возглас.

Молодой археолог встрепенулся и сел, недоумённо глядя на стоящего перед ним Медаса. Явь и сон настолько перепутались, что отделить одно от другого требовало времени.

— Нет, в самом деле, — продолжал Медас, дружески кивая новому товарищу, — поза у вас была живописная. Видели бы вы себя со стороны! Одна рука картинно свешивается с дивана, тело изогнуто самым фантастическим образом, ноги затерялись где-то под столом… Положительно, Гонкур, в вас есть врождённое изящество. Вы всегда так спите?

— Первый раз в жизни и только для вас.

Гонкур встал, сделал два шага в сторону от дивана и грациозно поклонился. Медас сорвал с головы воображаемую шляпу и проделал сложный ритуал средневекового раскланивания.

— Притом учтите, Гонкур, что перо от моей шляпы волочится по земле, — немного запыхавшись, пояснил Медас.

— Страусовое? — присев на корточки и устремив взгляд на ту часть пола, где должен был покоиться конец пера, спросил Гонкур. — Ну что же, весьма изящно и нарядно. Только мне жаль страуса.

Он выпрямился и вызывающе взглянул на своего гостя.

— А ну-ка, признавайтесь, Медас, какую школу танцев вы кончали? Или вы блистали на сцене?

Медас рассмеялся.

— В ранней юности мечтал стать величайшим актёром века, — сообщил он. — Выучил наизусть три десятка ролей, отрепетировал их перед зеркалом, а, когда пришло время осуществить задуманное, пошёл в физики.

— То-то я и гляжу, что театр ныне испытывает период застоя, а наука расцветает на глазах. Ура Медасу! Кстати, почему же вы скромно промолчали, когда госпожа Кенидес сразила всех рассказом о таинственном перемещении портрета из угла около двери к кровати.

— А чем это объяснить? — заинтересовался Медас.

— Портрет отражался в зеркале! — гордо произнёс Гонкур.

— Чёрт!

— Что же вы, светило физики? — укоризненно спросил Гонкур. — И это после наших ночных приключений?

— Если легенду принять за истину, то это прекрасно всё объясняет, — согласился Медас. — Вы, Гонкур, достойны стать физическим светилом.

Молодые люди церемонно раскланялись.

— Готовы ли вы предстать перед Нигейросом? — спросил Гонкур.

— После вашего объяснения не только готов, но и стремлюсь, — заверил его Медас.

— Ну, так устремимся вместе.

Друзья повернулись к двери и замерли при виде господина Вандесароса, с царственным величием восседающего в своём кресле.

— Что это за танец вы исполняли? — спросил он. — Ну, прямо павлины!

— А… Дед, это ты? — смутился Гонкур.

— Конечно. Разве меня можно спутать с Ренатой?

Археолог слегка покраснел, а старик продолжал, как ни в чём не бывало:

— Я не напрасно не лёг спать. Без меня вы бы отправились в гости к Нигейросу, а это, я вам прямо скажу, ни к чему. Днём любуйтесь на него сколько душе угодно, а ночью он вас пускай не тревожит, и вы его оставьте в покое. Спите в одном конце дома, а он пусть висит в другом.

— И хитёр же ты, дед! — с чувством сказал Гонкур.

— Не хитрее тебя, дорогой. До чего же умно ты придумал с зеркалом! Прямо гениальная догадка!

— Вы всё слышали, господин Вандесарос? — спросил смущённый Медас.

— Да, Медас, слышал. Во всех подробностях слышал. И даже имел редкое счастье увидеть ваши расклинивания.

Медас покраснел.

— Вы согласны с догадкой Гонкура? — через силу проговорил он.

Старик усмехнулся.

— Был бы согласен, если бы не одно обстоятельство…

Молодые люди довольно долго ждали продолжения, но господин Вандесарос, подняв палец, держал их в напряжении.

— Не тяни, дед, — взмолился Гонкур.

— Дело в том, — медленно проговорил старик, — что около дивана не было зеркала.

— Не было? — разочарованно переспросил Медас.

— Не было. Описание комнаты Нигейроса сделано очень подробно. Если уж легенду считать правдой, то и эту деталь надо принять во внимание.

— В таком случае, получается, что Нигейрос, и в самом деле, перешёл к дивану? — тревожно пробормотал Медас.

Старик рассмеялся.

— Что это вы расстроились? — удивился он. — Вам рассказали сказку, местами скучную, местами занимательную, а вы принимаете всю эту чепуху всерьёз и ломаете над ней голову. К чему? Разве вам больше не над чем задуматься?

— Дед, что стало с ребёнком? — неожиданно спросил Гонкур.

— С каким?

— С тем, который устроил пожар.

Господин Вандесарос улыбнулся и сокрушённо покачал головой.

— Это очень печальная история. Моя сестра не случайно умолчала о будущем этого мальчика, потому что никому не приятно сознаваться в таких вещах.

— Сошёл с ума, — предположил Гонкур.

Ему стало понятно, но какой причине госпожа Кенидес не стала распространяться об этом предмете. Поступки Нигейроса никак нельзя было назвать поступками нормального человека, а если не утаить, что мальчик тоже лишился рассудка, то это означало признание сумасшествия в роду Вандесаросов. Кому же захочется, чтобы гости гадали, кому и в каком поколении передалась или передастся эта болезнь?

— Умер от потрясения, — предложил Медас свою версию.

— Не то и не другое. Такие дети не умирают от потрясения и не сходят с ума от ужаса. Вас не удивило, что совсем маленький мальчик не побоялся в темноте спуститься в нежилой этаж, чтобы посмотреть на страшный портрет? И ведь у него хватило смелости убрать принесённые вещи, а потом спуститься ещё раз.

— Что же из этого следует?? — спросил Гонкур. — Он стал великим полководцем?

— Или археологом? — подмигнул другу Медас.

— Нет, он не стал полководцем, а тем более, археологом. Всё вышло гораздо хуже. В двенадцать лет он убежал из дома, а в семнадцать его имя гремело в округе.

— Кем же он стал?

— Стал атаманом разбойничьей шайки и держал весь край в ужасе. На его счету было столько преступлений, что легенда о его злодеяниях затмила бы легенду о Нигейросе, если бы последнюю не украшал мистицизм.