— Как же вас не может затронуть драма, если ваши дети являются потомками Нигейроса? — недоумевающе спросил он.

— Это не мои дети, — ответил господин Кенидес и даже потёр руки от удовольствия. — Это дети моей жены от первого брака.

— Но вы несёте за них ответственность! — вскричал Гонкур.

— О какой ответственности можно говорить в подобном случае? Здесь действует рок, а против него человек бессилен.

— Но неужели у вас ни к кому нет любви, жалости? Неужели вас не опечалит ничья смерть? — не унимался Гонкур.

— Не опечалит? — переспросил господин Кенидес спокойно. — Наверное, опечалит. Я уверен, что опечалит. Но ведь никто не может горевать до конца жизни. Человеческой природе свойственно сначала искать утешение, потом находить его и утешаться и, наконец, забывать об утратах. Зато, подумайте, какая драма может произойти на моих глазах! Как это обогатит мою жизнь! Мне будет что вспомнить и рассказать.

Гонкур почувствовал гадливость к этому тихому и незаметному человеку.

— Ну, и что же, вы с нетерпением ждёте этой драмы? — прищурив глаза, спросил он.

— Жду? — переспросил господин Кенидес и невесело рассмеялся. — Я буду говорить с вами начистоту, господин Гонкур. Вы ведь не могли не заметить, что здесь со мной не считаются. Со мной не разговаривают, меня не слушают, меня презирают за то, что я не принадлежу к подобному роду. Меня нет, я пустое место.

Гонкур припомнил, что, действительно, никто, в том числе и он сам, не обращал внимания на хозяина дома. Он как-то не вписывался в общую довольно яркую компанию, был лишним, ненужным, но не выделялся своим отличием от остальных, а терялся в своей исключительной неприметности. Даже севший в стороне от всех старик Вандесарос, почти не принимавший участие в разговоре и лишь иногда подававший язвительные реплики, был более значимой фигурой, чем сидевший тут же рядом, на виду хозяин дома. На старика сердились, но игнорировать не могли, а этого просто не замечали.

— Я вижу, что вы меня понимаете, — обрадовано забубнил господин Кенидес. — Я верил, что вы поймёте, когда шёл к вам.

— Почему вы решили мне это рассказать? — не понял Гонкур.

— Мне не с кем поговорить в этом доме, — просто ответил господин Кенидес. — Даже господин Медас меня не поймёт, хоть и не принадлежит к выдающемуся роду. Я очень рад, что познакомился с вами, господин Гонкур, и надеюсь, что вы погостите подольше. Доброй ночи.

Гонкуру не польстило, что этот внушающий жалость человек избрал именно его в качестве поверенного своих нечистоплотных чувств.

"Как он озлоблен и как несчастен! — подумал он. Прислушиваясь к удаляющимся шагам. — И по-моему, он немного не в своём уме".

Гонкур прошёлся по комнате, не в силах освободиться от мутного осадка, оставшегося в душе после разговора с господином Кенидесом. Он подошёл к окну, отдёрнул занавеску и засмотрелся на сплошную стену дождя, озаряемую молниями. Электрический свет красиво серебрил мощные струи, стекающие с крыши, и Гонкур, как заворожённый, глядел на них, пока резкий звук грома не отвлекал внимание, а яркая вспышка не открывала бесконечный поток воды за окном.

"Небо готовилось утопить мир в неслыханном водопаде, низвергнувшемся с вышины", — вспомнилось ему.

Он отошёл от окна и взглянул на часы. Уже два часа ночи, а надежды на то, что ему удастся уснуть, не было. Более того, неприятное чувство так прочно им овладело, что если бы ему и удалось уснуть, ему бы привиделись лишь самые омерзительные кошмары. Находиться в комнате и смотреть на кресло, где только что сидел крайне неприятный Гонкуру человек, казалось невозможным. Хотелось прогуляться, проветриться и забыть последнего посетителя, тем более, что на шкафу красовался резной медный подсвечник с толстой, почти не обгоревшей свечой. Молодой археолог зажёг её и выключил свет в комнате, ещё не решаясь открыть дверь и выйти в коридор. Блуждая по пустому нижнему этажу, он смахивал бы на лунатика или героя легенды, имеющего стойкую многовековую привычку бродить по дому без всякой цели.

"А пойду-ка я, поищу его, — решил Гонкур, радуясь и предлогу покинуть комнату, и предстоящему приключению. — Где-то висит его портрет. Кажется, в том конце дома".

Он тихо, на цыпочках прошёл по тёмному коридору в тёмную гостиную, где услышал начало легенды, осветил мраморную статую у двери и покачал головой, вспомнив старика Вандесароса. Было приятно сознавать, что спальни хозяев и гостей находятся на втором этаже, так что, благополучно миновав комнату деда, он никому не помешает и никого не напугает своими поисками.

Гонкур не знал планировки дома и, выйдя из гостиной, запутался, хотя и старался держаться одного направления. Попав в очередную проходную комнату, он огляделся, но не увидел портрета, хоть сколько-нибудь похожего на тот, о котором говорил дед. Молодой человек подошёл к двери и уже хотел было взяться за кованую ручку в виде рассерженного дракона, но она повернулась сама, дверь стала медленно открываться и из-за неё показалась чья-то рука, держащая подсвечник с горящей свечой. Гонкур быстро отступил в сторону, чтобы открывающаяся дверь скрыла его от входящего, и прикрыл пламя свечи ладонью. Страшно ему не было, но сердце трепетало от возбуждения перед неведомым. К нему ни на миг не пришла мысль, что входящим мог оказаться кто-то из постоянных обитателей этого дома, слишком уж тихи, неуверенны и осторожны были крадущиеся шаги неизвестно. Это мог быть только чужой. Гонкуру никогда ещё не приходилось ловить воров, и ему не хотелось упустить свой шанс пережить новые впечатления, а заодно спасти имущество гостеприимных хозяев.

Дверь открылась окончательно, и в комнату вошёл мужчина. Он медленно, изучающе повернул голову, и Гонкур узнал жениха Мигелины. Однако вёл себя господин Медас крайне подозрительно. Он зловеще огляделся, но, как видно, не заметил ничего настораживающего и прошёл прямо к конторке.

"Он вор, — неуверенно подумал Гонкур. — Он ухаживал за девушкой, чтобы войти в доверие к родителям и ограбить их. Выследил, где хранятся деньги, и сейчас взломает замок".

Молодой археолог мысленно прикинул расстояние и приготовился быстро поставить подсвечник на пол и броситься на негодяя, но господин Медас остановился перед конторкой, поднял свечу и поднёс её к портрету. Появилась важная чопорная дама с розой в руке. Предполагаемый вор перешёл к другому портрету.

— Это опять не он, господин Медас, — громко сказал Гонкур, выходя из своего укрытия.

Жених Мигелины вздрогнул и испуганно обернулся, а незадачливый сыщик хохотал.

— Это вы, господин Гонкур? — нервно спросил Медас.

— Вы меня извините, господин Медас, но сперва я принял вас за грабителя и спрятался за дверью, решив вас задержать после совершения вами кражи с взломом, а потом понял, что вы пришли сюда за тем же, что и я.

— Даже если бы я был преступником, меня не могли бы наказать более жестоко, чем вы, — смеясь, пожаловался Медас. — Я так испугался, словно…

— Словно увидели Нигейроса, — подсказал Гонкур.

— Что-то в этом роде. А вы тоже им заинтересовались?

— Бессонница, — объяснил археолог. — Надо же как-то рассеяться.

— Так и у вас, героя стольких рассказов, бывает бессонница? — с добродушной насмешкой спросил Медас.

— Мучает больше, чем простого смертного, — в тон ему ответил Гонкур, — ибо это явление для меня малознакомое.

— Господин Гонкур…

— Господин Медас…

— Оставим церемонии? — с улыбкой предложил Медас.

— Конечно! Ведь мы не старые дамы из древнего рода, овеянного легендами, — согласился Гонкур. — Что вы хотели сказать, Медас?

— Я хотел сказать, что это предание может нас немного развлечь. Мы не знаем конца и вправе предположить такие ужасы, каких не может быть в действительности. Поэтому нам будет интересно искать портрет героя легенды именно сегодня ночью. Завтра многообещающая история может закончиться банально, и поиски уже не доставят удовольствия.