Старик так разволновался, что его молодой друг ласково дотронулся до его руки.

— У нас дня не проходит, чтобы не упомянули имя этого негодяя, так что всё узнаешь сам и своими глазами убедишься, до какого безумия могут довести себя люди, — заключил господин Вандесарос, успокаиваясь. — Ты прости, что я начал этого разговор, но очень уж меня сегодня рассердили, а ты постарайся не судить их слишком строго и воспринимай их странности снисходительно, потому что в остальном они люди приятные. Пойдём в мою комнату, приведи себя в порядок, переоденься и причешись. Кстати, ответь мне на один вопрос: как тебе удалось приобрести такой ошеломляющий вид? Прежде я не замечал за тобой склонности к щегольству.

— С помощью захудалого парикмахера, — объяснил Гонкур, смеясь.

— В'итаса ты уже покорил.

— Витас, это кто?

— Мой племянник, мальчик, которому ты так картинно бросил узду. Я наблюдал из окна. Он был настолько потрясён твоими манерами, что долго не мог расстаться с лошадью, и, думаю, теперь будет ловить каждый твой взгляд и постарается во всём тебе подражать. Представляю, как он станет кривляться перед девочками, полагая, что усвоил твои манеры (откуда только они у тебя взялись?).

Молодого человека не смутил бы восторг мальчишки, перед которым он продемонстрировал свою ловкость, если бы не упоминание о каких-то девочках. Да и неизвестно, понравится ли матери Витаса, если её сын будет по-обезьяньи копировать гостя.

— Мне неловко, что я доставляю столько хлопот своей лошадью, — признался Гонкур, — но мне негде было её оставить, ведь я прямо из экспедиции и не заезжал домой.

Он тут же выругал себя за упоминание об экспедиции. Ему представилось, как тяжело это слышать калеке, всю жизнь проведшего в подобных экспедициях, а теперь лишённого возможности даже кое-как передвигаться на собственных ногах. Но фраза была произнесена, и молодому человеку оставалось лишь принять решение получше следить за своей речью.

— Успокойся, я же написал, что можешь пригнать с собой хоть целый табун — места хватит. У нашего соседа конюшня неподалёку отсюда, так что уход за твоей лошадью обеспечен первоклассный. Однако эта престарелая коняга доставляет тебе слишком много хлопот, не находишь?

— Не так уж она стара, — заступился за свою любимицу Гонкур.

Старик Вандесарос хмыкнул, но не стал распространяться на просившуюся на язык тему о сомнительной пользе верной спутницы его молодого друга, которую он брал в несложные и недалёкие походы.

— С Витасом ты, можно сказать, уже знаком, но мы с сестрой постараемся, чтобы он не слишком допекал тебя своим обожанием, пусть перенесёт его на лошадь. Кстати, он её уже почти боготворит и, наверняка, попросит у тебя разрешения покататься.

— Он его получит, — пообещал Гонкур. — В его возрасте я вёл бы себя точно так же. А что за девушка провела меня сюда?

— Миге'лина, племянница. А моего старшего племянника зовут Кар'емас. Мою сестру, их мать, зовут Орат'анз Кен'идес. Кстати, мой зять не принадлежит к древнему или знатному роду и не может похвастаться никаким даже самым завалященьким проклятием, поэтому сестре приходится гордиться за двоих. Пойдём, я провожу тебя. Твои вещи я велел принести в мою комнату.

Быстро работая рычагом и непрерывно говоря, старик покатил впереди, выехал из гостиной, пересёк коридор и открыл дверь напротив. Гонкур очутился в большой комнате, заставленной разнородной мебелью, заваленной книгами, бумагами, коллекциями, рисунками, завешанной картинами, схемами, приборами и самыми разнообразными предметами. Сначала его озадачил открывшийся беспорядок, но его спутник так быстро и непринуждённо передвигался из одного угла в другой, заботливо доставая для него разные вещи и не переставая при этом говорить о том, как он рад принять у себя дорогого мальчика, что Гонкуру стало очень легко и хорошо, а все эти разбросанные предметы даже придавали обстановке определённый уют.

Сменив походную одежду на недорогой, но очень приличный костюм, купленный специально для этого случая и привезённый в вещевом мешке, небрежно пригладив тёмные волнистые волосы, Гонкур сел в кресло и вытянул из кипы рисунков на столе один лист наугад. Лениво расправив загнувшийся уголок, он продолжал разговаривать с другом, не глядя на лежавший на коленях рисунок. Опустив, наконец, взгляд, он сразу замолчал, рассматривая строгие глаза и решительно сжатые губы молодой девушки на портрете.

— Кто это? — спросил он.

Старик подъехал к нему и, взглянув на рисунок, ответил:

— Мигелина. Ты её не узнал?

Гонкур ясно отдавал себе отчёт, что обладает слишком привлекательной внешностью, чтобы страдать от недостатка внимания со стороны девушек, и даже напротив, порой на него обращали слишком усиленное внимание, от которого нелегко было избавиться. Наверное, благодаря этому, а, возможно, из-за лёгкой застенчивости, невольно возникавшей у него в обществе молодых девушек, побороть которую он, несмотря на непрошенную помощь его деятельной сестры, так до конца и не смог и тщательно скрывал за непринуждённостью обращения, он не только не старался знакомится с девушками по собственному почину, но по возможности избегал их. На лицо девушки, которая встретила его на крыльце и проводила в дом, он не обратил ровно никакого внимания, но увидев её портрет, почувствовал, что она способна его серьёзно заинтересовать.

— Я не обратил на неё внимания, когда она меня впустила, — признался он. — Я больше смотрел на мальчика.

— Я нарисовал её пару месяцев назад, когда её родители и братья уехали, а мы остались одни и даже подружились. По-моему, портрет довольно удачен, но ты сам будешь судить о сходстве, когда увидишь Мигелину…Однако, посмотри в окно! Какая темень! И тишина! Ты ощущаешь духоту, или тебе всё нипочём? Наверное, ожидается не просто гроза, а настоящая буря. Хорошо, что все уже собрались.

— Кто все?

— За обедом будут ещё Рен'ата Гарс, моя дальняя родственница, она часто приезжает погостить, Верф'ина Васар, тоже родственница, её дочь Чор'ада и племянница Кл'одия, а также Эст'аб Мед'ас, жених Мигелины.

Гонкур быстро взглянул на рисунок и почувствовал к упомянутому Эстабу Медасу глухую неприязнь.

— Впрочем, это я говорю "жених", — поправил сам себя господин Вандесарос, — сама Мигелина его не очень-то жалует.

— Почему? — равнодушным голосом спросил Гонкур, отложив рисунок в сторону и еле удержавшись, чтобы не бросить на него ещё один взгляд. — Он так плох?

К отвергнутому Эстабу Медасу он испытывал теперь род снисходительной жалости, наполовину смешанной с удовлетворением.

Ехидно посматривая на молодого человека, старик объяснил:

— Она странная девушка, и понравиться ей трудно. Когда познакомишься с ней, попытай счастья, раз она тебя так заинтересовала. Я буду рад, если тебе это удастся.

Гонкуру стало очень жарко, но от продолжения неприятного разговора его спасло появление самой Мигелины.

— Дедушка, мама просит вас и вашего гостя к столу, — сказала она. — Все уже собрались.

Спокойно и строго посмотрев на гостя и хозяина, она вышла.

— Удачен ли портрет? — самоуверенно спросил старик.

— Очень похож, — заверил Гонкур, с огорчением обнаружив, что не произвёл на девушку никакого впечатления.

— Ну, так пойдём, дорогой, — сказал господин Вандесарос, ловко выезжая в своём кресле за дверь.

В огромной столовой так ярко светила хрустальная двенадцатирожковая люстра, что мрак за окном казался абсолютно непроницаемым. Все окна были открыты настежь, но даже это не спасало от влажной жары, затруднявшей дыхание, поэтому неудивительно, что общество, собравшееся за столом, не проявляло признаков оживления. Дети и молодые люди выглядели вялыми, мужчина, который, за отсутствием других мужчин его возраста, мог быть только хозяином дома господином Кенидесом, утомлённо поник в кресле и только две чинные старые дамы сидели неестественно прямо и казались невосприимчивыми к жаре.