Мне почему-то вдруг захотелось выглянуть наружу, только не в Город — за его черту. Какое-то предчувствие гнало. Я встал, и следом за мной поднялся Шут.

— Ты куда? — спросила мать.

— Скоро вернусь, — ответил я.

Шут тенью последовал за мной. И если, войдя в таверну, он привлекал к себе внимание, то сейчас старался сделаться абсолютно незаметным. Даже одежда его потускнела, в облике появилась какая-то обыденность. Вряд ли марсиане, не побывавшие на Плутоне, могли бы так. Эта планета метит всякого, кто ступил на ее поверхность, метит душу. И вот какой-нибудь познавший таинства учится крутить мельницы двумя боевыми топорами, а гордый сокрушающий врагов — красться, маскироваться, бить в спину.

Я распахнул дверь, ведущую за город, и замер на пороге. И было от чего: везде, докуда доставал глаз, колосились хлеба…

Я никогда не видел этого раньше, я не знал, как это выглядит, это просто понимание. Это не могло быть ничем другим, этого вообще не могло быть.

— Так не бывает, — озадаченно пробормотал я. — Год назад всего пару кусков распахали! Я не думал, что пахари те еще живы.

— Да-а-а, нам предстоит немало работы, — задумчиво проговорил Шут. — Что-то здесь происходит, и нам надо узнать что, а потом возглавить либо разрушить.

Меня не покидало странное чувство. Такое, словно кто-то подталкивает меня в спину, ведет, направляет. Я по-прежнему оставался на грани перехода в Мир Видений. Никогда раньше не испытывал ничего подобного, но сразу понял: ведут меня именно оттуда. Я прикоснулся к топору. Почему-то казалось, что это именно он. Вот мне показали засеянные поля, так преобразившие лик Плутона: «Смотри, Миракл, смотри и думай». Но не дали ничего толком рассмотреть и тем более обдумать. Только в памяти четко отпечатались золотистые нивы, колосья, наливающиеся полновесным зерном. Дикая земля, прирученная плугом и дающая обильные урожаи, пока хлеборобы ее не истощат. Только кто они, хлеборобы? Плутонцы, повесившие оружие на стену, снявшие темные одежды. Это они выходят в беленых рубахах под палящее солнце? И не боятся оставлять клинки дома: ведь пять самых сильных банд гарантируют безопасность. Не дали мне додумать мысль, дальше потащили.

И я уже не удивился, краем уха поймав разговор, который вряд ли смог бы расслышать среди шума, стоящего в таверне:

— Да, да, Северный домен, по матери я прихожусь родственником самому Бьярни, хотя, конечно, общей крови в нас нет.

Привычно я выловил говорившего взглядом. Разговор велся у стойки. Потрепанного вида человек, слегка полноватый, в затасканном балахоне, на поясе тяжелый прямой меч. Правда, судя по тому, как висело оружие, пользоваться им он не любил и не умел — это сразу заметно. Хозяин меча вызвал у меня лишь полупрезрительную улыбку. Тело рыхлое, явно слишком много лишнего жира, лицо простоватое, нос картошкой, глазки маленькие и все время бегают. То и дело он оглядывался по сторонам, и в каждом жесте был виден страх. Он словно бы выискивал кого-то. Овца в стае волков. Удивительно, как его не прибили, едва он ступил на Плутон. Он что-то рассказывал троим мужчинам, сидевшим рядом.

— Это который Бьярни? — уточнил один из собеседников.

— Бьярни Сноррисон. Тот самый, который освободил Зеленый домен.

— Ерунда, — рассмеялся его собеседник, видимо, старший из троих. — Всем известно, что Зеленый освободил Хансер с Плутона. А если там и был какой Бьярни — так точно у него в подчинении.

Для толстяка лучшим выходом стало бы согласиться. Но видимо, он уже достаточно выпил, и хмель хоть и не убил страха, но осторожность победил.

— Зеленый домен освободил Бьярни сын Снорри, — заспорил он. — Это подтвердит даже самый сопливый юнец в Северном домене. А кто такой этот ваш Хансер?

Большей ошибки он не мог бы совершить. Слишком уж трепетно плутонцы относились к славе моего отца, слишком импульсивно — к умалению его заслуг. Результат был предсказуем. Мощный удар отбросил толстяка на ближайший стол.

— Ах ты, гнида! — взревел его собеседник.

Сверкнул нож. Вокруг дерущихся сразу образовался круг пустоты. Видимо, такие происшествия были здесь не в новинку. Плутон — он Плутоном и останется, хоть деньги сюда введи, хоть полпланеты засей, а за год ничего не изменишь: решаться все будет клинками.

Из толпы вынырнул какой-то юркий паренек.

— Эй, ребята. — Он вцепился в руку с ножом. — Да за что ж вы его так сразу? Он же тут недавно, дурачок из Внешнего Мира, зачем ножом-то?

И вновь ничего удивительного не произошло. От одного удара заступничек увернулся, но второй отбросил его прямо мне под ноги. Я опустил взгляд. Щупленький вроде бы, но я знал, что скорее поджарый, голова непропорционально большая, круглые щеки, знакомое озорное выражение глаз.

— Привет, дядя Миракл, — бросил он, перед тем как вскочить, обнажая короткий меч.

— Ну здравствуй, Кот, — буркнул я, уже ничему не удивляясь.

Я не знаю, почему меня потянуло на руины Крепости, где в свое время я встретил Пантеру. Она ушла не так давно, и, должен признать, я скучал по ней. Скорее всего, просто хотелось вернуться на место нашей первой встречи, вспомнить те времена. Провел я там около недели, ночевать уходил в рощу неподалеку, а утром опять возвращался. Это произошло в самом конце, когда я пришел в последний раз. Завтра я собирался возвращаться в свое убежище.

Был тихий осенний день. Солнце в этом году грело слабо, трава не успела высохнуть, а потому не шуршала под ногами. Серые руины навевали тоску. Звон клинков я услышал издалека. Картина, представшая моим глазам, оказалась весьма интересной. Трое подростков напали на одного. Всем четверым не было четырнадцати. Нападавшие — постарше, лет двенадцать на первый взгляд. Их жертва — щуплый паренек с непропорционально большой головой. Он отступал под натиском противников, неплохо используя валявшиеся повсюду обломки для того, чтобы не дать им навалиться втроем со всех сторон. Я вышел на открытое место, не таясь. Дети еще не были плутонцами в полной мере, мне они неопасны. Странно, защищавшийся вызывал у меня симпатию. Он цеплялся за жизнь до последнего, и я решил немного помочь.

— Многовато вас на одного, — заметил я.

Бой прекратился. Трое разом повернулись ко мне.

— Отвали, жердяй, — бросил один из них, видимо, заводила. — Нам нет четырнадцати. Ты не можешь нас убить.

— Я и не собираюсь.

Они не могли даже уследить за моим движением. Мне не нужно было оружие. Говоривший и один из его подручных вдруг разлетелись в разные стороны. Они не поняли, как я успел к ним приблизиться, почувствовали только удары кулаков. Встали, подобрали короткие мечи, которые выронили при падении.

— Дядя, ты чего? — спросил заводила.

— Я тебе не дядя.

Два новых удара вновь бросили их на землю.

— Спасибо, — пробормотал тот, на которого они нападали.

— Урок первый, — произнес я. — Жизнь обычно не предоставляет больше одного шанса выжить. Я дал тебе уже два. Третий будет последним.

Одновременно с тем, как двое его обидчиков вновь упали на землю, щуплый паренек бросился на третьего. Он убил их одного за другим. Так вот я и познакомился с Котом. Естественным образом он увязался за мной, а я не стал его гнать. Мне показалось, в нем есть неплохие задатки.

— Привет, Кот. — Я протянул ему руку.

— Здравствуй, дядя Миракл. — Он сжал мою ладонь и повалился на землю, корчась от боли.

В рукопожатии таилась ловушка — шип, смазанный ядом. Организм Кота смог побороть отраву лишь к вечеру. Это было на следующий день. Придя в себя, он посмотрел на меня ошеломленно и как-то обиженно.

— Урок второй, — произнес я. — Доверять можно только себе. Иногда смерть таится в самых неожиданных и, казалось бы, безобидных действиях. А порция яда твоему телу сейчас пойдет только на пользу.

Я взялся учить его. На Плутоне сейчас такое бывало часто. Старшие брали в обучение младших, тем самым приобретая благодарного последователя. Как я и говорил, у нас тоже есть определенный кодекс чести. Учитель — человек, достойный уважения. Нельзя убивать того, кто чему-то тебя обучил. На этом строилось согласие адептов других планет делиться своими знаниями, покупая тем самым жизнь. Было бы иначе — все они предпочли бы смерть.