Ну вот. Выхожу из телефонной будки и держу путь дальше.

Пока все шло как по маслу. Но. Тут я оплошал.

Не судите меня строго. Мне было всего восемнадцать. Такое случается, когда тебе всего восемнадцать.

И даже когда тебе двадцать восемь.

А у некоторых это вообще пожизненно.

ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ – ДЕНЬ

Винс заходит в отдел парфюмерии.

ПАВИЛЬОН: УНИВЕРМАГ, ОТДЕЛ ПАРФЮМЕРИИ – ДЕНЬ

Винс растерянно смотрит на флаконы с духами, выставленные на прилавке.

И тут.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (за кадром)

Вам помочь, сэр?

Винс поднимает голову и видит перед собой АЙРИС РОТЕРХЭМ, высокую светловолосую продавщицу, очень симпатичную.

У Винса отвисает челюсть.

И он влюбляется. В который раз.

ВИНС

Ээ…э… Духи.

АЙРИС

Для кого?

ВИНС

Гм… Для моей мамы.

АЙРИС

Сколько лет вашей маме?

Винс зачарованно смотрит на Айрис. Его даже пошатывает.

Глупо, я понимаю. Но у меня даже голова закружилась. Столько вопросов. Правильно ли я поступаю? Покупать духи для Джоанны, когда жизнь вдруг так резко перевернулась? Я это перерос. У нас с Джоанной все шло нормально, но жизнь сложная штука: сегодня Джоанна, завтра Айрис Ротерхэм. Нужно честно признаться себе, что любовь прошла.

И все же, и все же.

Я виноват. Разве я не должен бороться за нас с Джоанной, за нашу любовь, попробовать еще раз, дать шанс? Стоп, а что Айрис? Любит ли она меня? А что, если у нее есть молодой человек/она помолвлена/замужем? Достаточно ли сильны ее чувства, чтобы бросить своего молодого человека/жениха/мужа?

АЙРИССэр?

ВИНС

Да?

АЙРИС

Так сколько ей лет?

ВИНС

О. Двадцать один.

АЙРИС

Вашей матери?

ВИНС

Да. То есть нет! Разве я сказал, что духи для мамы? Нет, для моей девушки. Вернее, бывшей девушки. Между нами все кончено. Раз и навсегда.

Все-таки я купил флакончик духов.

Что касается моего романа с Айрис Ротерхэм, он развивался по нарастающей.

О, эта пьянящая страсть, которая зародилась с ее первого же вопроса «Я могу вам помочь, сэр?», а потом она так мило удивилась, подумав, что моей маме двадцать один год.

Чувство накатило шквалом, но ничто не вечно под луной.

Наши отношения вступили в более зрелую, спокойную стадию ровного горения. Любовь приелась, когда Айрис предлагала мне на выбор уже третий флакон духов и бесплатный подарок – карандаш для подводки глаз. Но любовь еще тлела во мне – тихая привязанность к человеку, которого давно знаешь.

А потом наступила третья стадия – необъяснимо, печально. Я еще выбирал, «Шанель» или «Гивенши», а потом заплатил за покупку. С какой же болью ощутил я, что огонь любви погас, осталось пепелище, и мы стали чужими друг другу, как два незнакомца, как продавец парфюмерного отдела и покупатель, который приходит и уходит. Такова жизнь, да.

Но поехали дальше.

Духи купил. И подарочную упаковку купил – красную в белый горошек. Еще одна загвоздка: следует приложить открытку? А может, не стоит?

Если стоит, что написать? Что-то сентиментальное? Остроумное? Самоуничижительное?

Я перебил всех зайцев, написав кучу вариантов, начиная с:

Дорогая Джоанна.

Это тебе подарок. Потому что ты такая красивая, и я безумно тебя люблю.

С любовью, Винс ХХХХХ

К вашему удовольствию, сообщаю, что этот вариант с самого начала не котировался.

И кончая прямолинейным вариантом:

Джоанна,

Подарок прилагается.

Ваш коллега Винс Дж. Смит

По-моему, самую чуточкусуховато.

Я свел большое количество вариантов к двум. На каком остановиться? И я бросил монетку, и мне выпал второй вариант, и я был не согласен, поэтому снова бросил монетку, и выпал первый вариант, который теперь показался мне хуже второго. Поэтому я снова бросил монетку.

Первый вариант.

Я списал текст с черновика красивым каллиграфическим почерком, обернул флакончик бумагой, красной в белый горошек, прикрепил маленькую открытку и отправился с подарком на работу. Последний день перед Рождеством. Я предполагал нанести подарочный удар примерно в 5.03, когда мы вместе направимся к автобусной остановке.

Ну и.

5.01. И я застрял под арестом, и на столе моем громоздятся несчастья.

Ч-черт.

Вот уже целый час я прорабатываю возможные варианты на непредвиденный случай, способы отступления и прочее. Но я должен сделать это, я должен подарить ей духи: не потащусь же я с ними домой. Нужно ее задержать. Как-то. Но как? Что придумать? Думай, Винс, думай. Ты дотянул до последнего, уже 5.02, Джоанна прибирается на столе, пора. Она надевает пальто. Винс, ты сможешь. Она направляется к выходу, вставай, Винс, окликни ее, подзови. Ну же. Нет, что это, она оборачивается, сама, по собственному почину, она идет к тебе. Винс, не смотри, опусти голову, подожди, подожди, выбери момент, чтобы поднять глаза и будто случайно увидеть ее, будто вспоминая – кто это, что это, будто ее существование не терзает тебя каждую секунду бодрствования, так, спокойно, рано, рано, вот она зависла над твоим столом, давай!

– О, привет, Джоанна. Прости, не заметил.

– Вы задерживаетесь?

– А, ну да. Увы, увы.

– Вам помочь?

– Нет, спасибо, я справляюсь.

– Давайте помогу, быстрее дело пойдет.

– Нет, не стоит.

– Ну, как хотите. Да, тут я для вас приготовила. Вот.

– Что это?

– Угадайте.

– Рождественская открытка?

– Счастливого Рождества, Винс.

И ушла.

На Рождество мы устраивали большой семейный праздник.

Итак, о нашей семье.

Это сейчас я понимаю, что мои папа и мама были довольно странной парочкой, но тогда мне казалось: родители как родители. Они просто были, день за днем. Жили дома, передавали друг другу кетчуп за столом, проходили из комнаты в комнату, смотрели телевизор, портили воздух в туалете… Они были как ходячая мебель, порой с ней сталкиваешься, порой обходишь: они старели, ветшали, и никто не замечал, и всем было все равно.

Да, папа с мамой были, можно сказать, странной парочкой, только их и парочкой нельзя было назвать. Нет, никакой вражды, крика, они не кидали друг в друга тарелки. Но и ничего, как бы это выразиться, приятнее между ними тоже не наблюдалось: никаких тебе шоколадок, цветов, комплиментов, теплых взглядов и так далее. Между ними вообще ничего не наблюдалось. Они просто жили друг с другом, и, я так думаю, просто жить друг с другом – это почти ничего.

Мама была намного моложе отца. Наверное, она была привлекательной, но у какого сына язык повернется сказать такое про собственную мать. Криво как-то выходит, нет? Да, мама была привлекательной, но не только внешне. Хохотушка, очень жизнерадостная, хотя, если задуматься, поводов для радости у нее было немного.

По крайней мере, отец уж точно не приносил ей никакой радости.

Помнится, я уже пытался – без особого успеха – рассказать про отца. Попробуем снова. Мой отец, Гарольд Смит, был человеком загадочным. А может, и нет. Может, если заглянуть глубже, он был самым что ни на есть заурядным человеком. А может, и нет.