* * *

Театр был маленьким. В лучшем случае — мест сто. Красный занавес. За десять минут до начала занята треть мест. С шорохом разошелся занавес. Декорации — в точном соответствии с авторскими ремарками. Проселочная дорога. Дерево. Здесь — маленькое, тоненькое. Голое. Эстрагона играл афроамериканец. Все остальные — белые. Поццо — высокий и толстый. В коже. Лаки — маленькая и худая. Разрешение на постановку дал сам Беккет. Как он написал, «permission granted». [187]Мелким неразборчивым почерком. «For my old friend» [188]— факсимиле в программке. И разрешение было дано не зря. Постановка буквально следовала тексту. До мелочей. Длинный разговор о смерти, как и хотел Беккет. Она сидела в темноте. Впервые она видела «В ожидании Годо» в шестидесятых. Или в семидесятых. И в каком театре — теперь тоже не вспомнить. В Вене, в Зальцбурге? В памяти не осталось ни одного лица. Сцена — и то смутно. Дерево было пышнее. А так — похоже. Больше ничего о спектакле не вспоминалось. Она только помнила, как сидела и ждала со всеми вместе. Текста она тогда еще не читала. Ничего не знала о пьесе и вместе со всеми ждала Годо. Прошла все стадии ожидания и разочарования. Надеялась, сердилась и старалась ждать дальше. Никогда прежде, никогда потом она не была так беспомощна перед текстом. Ее давили. Швыряли. Между самыми противоречивыми чувствами. Она никогда не испытывала такого слияния с действием. Словно беседуешь с автором. Она и он. Наедине. И вместе приходишь к выводу: какое все вокруг дерьмо. И вместе смеешься над этим. Над жизнью, где конец уже в самом начале. Она сидела далеко от сцены. Смотрела. Наблюдала за актерами. Светом. Все отлично. Отличный спектакль. Одновременно она вспоминала себя тогдашнюю. Трепетание в горле. Тогда хотелось плакать. Но тихо. О себе. О своем неведении. Невинности. О том, что все потеряно. Больше с ней такого не бывало. Не в театре. Впечатления от других постановок были отзвуками того первого «В ожидании Годо». Воспоминаниями о том, каким театр может быть. Она сидела. Грустила. Собственно, в этой пьесе можно найти ответы на все вопросы. Католик Беккет знал обо всем. Об ожидании. Если бы она тогда разобралась в тексте, она бы уже знала обо всем. Но как поверить тексту, если сломана вера в себя. В антракте она вышла на улицу. Смотрела с площадки перед театром на Лос-Анджелес внизу. Повсюду свет. Огни. Гирлянды огней. Гроздья огней. Отблески. Сияющие кристаллы небоскребов. Бледно-оранжевые облака. В них мигают огни самолетов. Маленькие. Далекие. Убегающие. Она была одна. Широкая панорама. Свет.

Она чувствовала, как поднимается надо всем. Вниз по склону — темные деревья лесочка. За ними начинаются огни. Во все стороны, до горизонта. Это утешало. Печаль и одиночество превращаются тут в утешение. Прохладно. Она вернулась в театр. Выпила еще бокал шардоне. Сходила в туалет. Во втором акте ей пришлось труднее. Усталость. Это из-за вина. Немного болит голова. Сильное кровотечение. И все время — мысль о том, что может сравниться с видом, открывающимся перед театром. Каким маленьким кажется все на сцене. Только ли ей пришло это в голову? Наверное, другие зрители не выходили, поскольку привыкли к этому виду или не хотели ослаблять впечатления от спектакля. Она снова опечалилась. Старалась следить за действием. Помогать актерам, которые вынуждены играть перед почти пустым залом. Как такое вообще возможно. Целый мир на сцене — и не нашлось и пятидесяти человек посмотреть «В ожидании Годо». Актеры — герои. Она изо всех сил аплодировала им. Долго. Какое-то время — вообще в одиночку. Потом остальные снова присоединились. Актеры еще раз вышли на поклоны. Потом все поспешили к парковке. Темно. Только фонари вдоль ступенек. На парковке темно. Она торопилась вместе со всеми. Ее подгонял страх остаться последней. Она села в машину. Закрылась и поехала. Съехала в потоке зрителей с холма. Надо было посмотреть карту. Выехала на автостраду. Двинулась в том направлении, откуда приехала. Ни одного знакомого названия на указателях. Не туда. Съехала с автострады в поисках въезда на противоположную полосу. Оказалась в тоннеле под автострадой. Никакого въезда. Поехала дальше. Темно. Фонари очень далеко один от другого. В промежутках — почти полный мрак. Только отражающийся от облаков свет. Можно различить лишь контуры жилых домов. Маленьких, деревянных. Темные окна. Похожи на дома в Брентвуде или Бевер-ли-Хиллз. Но меньше. Стоят далеко один от другого. Каждый — сам по себе. Веранды. Гаражи. Веранды — узкие. Качалки на них. Гаражи из гофрированной жести. Выгоревшие. Облупившаяся краска. Ни деревьев. Ни пальм. Ни кустов. Вокруг домов — голая земля. Пробежала собака. На углу — кафе. Свет падает на улицу. Мигает, как в дискотеке. Перед кафе — мотоциклы и машины. Мужчины вокруг мотоциклов. Она проехала мимо. Мужчины заглядывали в машину. Смотрели на нее. Наклонялись, чтобы лучше разглядеть. Она прибавила скорость. Свернула направо. Точно такая же улица. Снова тоннель под автострадой. Темнота. Снова свернула направо. Снова проехала мимо кафе на углу. Ее бросило в жар. Казалось, что руки уплыли куда-то далеко-далеко. Еле шевелились. Один мужчина отделился от группы. Что-то ей крикнул. Она свернула налево. Снова темные дома. Как будто в них никто не живет и никогда не жил. Сзади вынырнул мотоцикл. Она заставила себя ехать с той же скоростью. Видно плохо. В голове — пусто. Комок в горле. Страшно. Мотоцикл держится за ней. На мотоциклисте — шлем с темным стеклом. В стекле отражаются уличные фонари. Она ехала дальше. Добралась до улицы пошире. С чуть более оживленным движением. Поехала налево. Решив, что море — в той стороне. Больше света. Магазины. Сэконд-хенды. Гирлянды разноцветных лампочек. Мигающая неоновая реклама. Супермаркет «24 часа». Может, спросить там, куда ее занесло. Ее подрезали. Мимо пронеслась машина и умчалась вниз по улице. Она поехала дальше. Пыталась найти таблички с названиями улиц. Больших указателей тут не было. Она свернула направо. Снова темно кругом. Полицейская машина с синей мигалкой освещает вспышками дома. Никого. Поехала дальше. Свернула направо. Налево. Снова прямо. Бульвар Сенчури. Никогда не слышала о таком. Ехала. Испуг перешел в усталость. Согнулась над рулем. Приходилось заставлять себя держать глаза открытыми. Она готова была заснуть на месте. Боролась с искушением поставить где-нибудь машину и проспать до утра. Мотоцикл за спиной вырвал ее из летаргии. Это тот же? Преследует ее? Она начала всхлипывать. Где она? Надо посмотреть. Нельзя же ездить всю ночь. Представила себе, как сидит в машине с включенным светом. Единственное освещенное место на темной улице. Разозлилась. И зачем только она пошла в этот театр? Мотоциклист обогнал ее. Исчез. Она ехала дальше. Появился указатель «Los Angeles International Airport». Она ездит уже целый час. А предстоит еще проделать весь путь от аэропорта до Мари-на-дель-Рей. Но теперь понятно, куда ехать. Бульвар Линкольна. Фиджи-вэй. Налево. Потом направо. Налево на Виа-Марина. Как рисовала женщина в аэропорту, когда она прилетела. Фары освещали оранжевые цветы в высокой блеклой траве на откосах. Как и в первый раз. Как давно это было. Глаза закрываются. Она открыла окно. Прохладный влажный ветер. Она ненадолго проснулась. Запела: «Мальчик розу увидал». Несколько раз повторила первый куплет, пока не доехала до супермаркета. Она ничего не ела целый день. Есть хочется. Но спать — больше. Проехала мимо. В гараже с трудом выбралась из машины. Добрела до номера. Мигала лампочка автоответчика. Она опять накрыла его полотенцами. Содрала с себя одежду. Легла в постель. Лежала. Устала до смерти. Дрожь от езды во всем теле. Утром она заперла балконную дверь и опустила жалюзи. Подняла жалюзи. Выглянула наружу. Смотрела на толстые сочные пальмы и густые кусты в оранжевых колокольчиках.

Она проснулась в полседьмого. Осталась в постели. Решила еще поспать, чтобы перестало ломить все тело. Словно она поднялась вчера на высокую гору. Тяжелая голова. На улице сумрачно. Снова будет пасмурный день. Она закуталась в одеяло. В полвосьмого встала. Сварила кофе. Пошла в душ. Ночная рубашка — в пятнах крови. Но спазмов больше нет. И живот не тянет. Она надела джинсы и пуловер. Сходила за газетой. Прихватила еще две булочки в целлофане и сливочный сыр. За кассой — Сильвестр. Просиял улыбкой ей навстречу. Она спросила, какая будет погода. «Wonderful, — воскликнул он, раскидывая руки. — We are in California». [189]Смеясь, Маргарита прошла внутренним двором. Похлопала по стволу пальму. Мохнатый ствол в перетяжках. Тут у пальм толстые стволы и раскидистые густые листья. Может, те высоченные тонкие пальмы с маленькими листьями, качающимися в небе, больны?