Она проснулась в полседьмого утра. Пробудилась от тревожного сна. Чувствовала себя отвратительно. Кружилась голова. В горле пересохло. Душно. Спертый воздух. Она распахнула балконную дверь. В комнату полилась влажная прохлада. По дороге в туалет проверила автоответчик. Звонков не было. Он не звонил. Она бы прождала напрасно. Сидела бы. Гадала, не смогла бы не гадать, отчего он не звонит. Не. В этом «не» заключаются все возможности. Все обманы и всё предательство. А избежать их можно одним-единственным звонком. Она снова легла. Пожалела, что не принесла себе воды. Завернулась в теплое одеяло. А как легко поддаться приятному обману. Позвонить. Один звонок — и ей не надо больше ждать. Сдержать обещание. А потом делать что душе угодно. Она же не знает, чем он занимается. Спокойно мог бы наврать. Спокойно. Дружелюбно. А так… Так придется делать выводы. Вывод. Неизбежный. Он намеренно обидел ее. Знает же, как ей тяжело ждать. За два-то года можно узнать. Жестокость эта — не злонамеренная. Будничная. Если бы ему хоть удовольствие доставляло мучить ее. Можно было бы понять. Мучает походя. Ну, и. Ожидание — только для нее. Он не понимает. Сказать ему нечего. Просто заставляет ждать. С кровати ей было видно пальму. Небо хмурое. Облака почти полностью застилают свет. День. А темно. Приглушенные краски. Черно-зеленые пальмы. Болит голова. Калифорнийское шардоне. Зачем она выпила бутылку. Целую. И забылась. О чем она только думала? Она лежала. Свернувшись клубочком. Глубоко вдыхала свежий воздух. В тепле постели. Дремала. Смотрела на пальмы. Засыпала. Просыпалась. Злость на Хельмута подняла ее с удобной кровати. Она бросилась к телефону. Набрала его домашний номер. Потому что своих пациентов он передал заместителю. Взял отпуск для поездки в Калифорнию. Она стояла у стойки. Зябла. Халат висел в ванной. В Вене звонил телефон. Пять раз. Семь. Десять. Она положила трубку. Снова забралась в постель. Однако голова болела все сильнее. Стучало в висках. Надо встать. Кофе. Нужно выпить кофе. Почему же он не включил автоответчик? Что это опять за фокусы. Она надела халат. Налила воды в кофеварку. Насыпала в фильтр кофе. Включила. Села на диван и слушала, как работает кофеварка. Как кипяток с шипением льется в фильтр. Журчит. Она сидела на диване. Обхватила себя руками. Сунула ноги под диванную подушку. Надо кончать с этим. Был бы он дома. У телефона. Тогда все было бы уже позади. Она бы расплакалась. Но все ему сказала. Что больше не хочет. Так — нет. Что ей это ни к чему. Что хочет жить. А не только ждать. Ждать того, кого нет рядом. Никогда. Она все наговорила бы на автоответчик. Но он недоступен. Даже автоответчик недоступен. Бессильная ярость. И потаенная надежда, что он прервал бы ее. Остановил поток слов, сказал, что все совсем не так. Что он купил билет на следующий рейс до Лос-Анджелеса. Что прилетит уже сегодня. И никогда больше не заставит ее ждать. Никогда, и ей стоит попробовать с ним еще раз. Пожалуйста! Кофе готов. Она налила себе чашку. Села в постели. Укрылась. Его тоже жалко. Он так ясно дал ей понять, что ему не до ее истории. А она не прочла подтекста. Не увидела. Не хотела видеть, как он ее оскорбляет. И ее любовь. Куда уж яснее. Опекать падчерицу, дочь бывшей жены. Бедное дитя. В Дорнбирне. И проблемы. Со здоровьем. Он должен. А она должна понять. Трауде. Трауде одна не справится. И. Что за возня вокруг этого мужчины. Отвратительно. А ему-то как приятно. В любом случае он — в выигрыше. Когда она всего этого не понимала. Не относилась с пониманием, он называл ее бессердечной. Ревнивой. Собственницей. И инфантильной. Это — последнее изобретение. Инфантильность. Сама виновата, что все так непросто. Стало. А когда она говорила: давай разнесем ситуации. Тогда — сочувственная улыбка. Тогда говорилось: книжек начиталась. Все не так. Не как в учебнике. Но. Он не улизнет от нее. Ему придется сказать все. Сказать, что он ее не любит. Больше. Или никогда не любил. Атак. Как-то. Нет. Испарился. Не с ней. Она принесла вторую чашку кофе. Забрала одеяло на диван. Завернулась. Включила телевизор. Прогноз погоды и новости. Утренние шоу. Она выключила телевизор. Встала. Позвонила Фридерике. Всели в порядке. Заботится ли Герхард. О ней? Обо всем? Фри-дерика рассказала о школе. Пусть она не волнуется. И звонил Хельмут. Справлялся, как у нее дела. Пока. Она снова села на диван. Завернулась в одеяло. Голове полегчало. Принять душ — и порядок. Фридль так похожа на своего отца. Герхард всегда старался ее успокоить. А теперь — и дочка. А она точно так же начинает волноваться и нервничать. Как прежде. Что тут поделаешь. И с чего Хельмут звонит ребенку? У него уже есть падчерица, вот о ней пусть и заботится. У него уже есть Сандра. Сандра. Ну и имя. Но мать по имени Трауде непременно должна была назвать дочку Сандрой. Начало новой жизни она представляла себе иначе.

* * *

Работать. Надо работать. Для этого она и приехала. Снова она отвлекается. Вчерашний день потрачен впустую. Она сидела. Усталость во всем теле. Тяжелая голова. Внизу живота — беспокойство. Потребность двигаться. Она выпила кофе и пошла с новой чашкой в ванную. Долго стояла перед зеркалом. Сколько еще трудов, прежде чем можно с чистой совестью уйти. Сколько дел. Необходимо выяснить, не вырос ли на подбородке волос. За ночь. Черный, блестящий, торчащий дыбом. Или на верхней губе. Убедиться, что брови не утратили четкости и их форму не портят отдельные темные волоски. На ее светлой коже все эти волоски сразу бросаются в глаза. Отросли волосы под мышками и на ногах. Колючие. Надо купить крем для депиляции. Хотя. Раз его нет… Он не любит волос на ногах и под мышками. Ему бы хотелось, чтобы она стала совсем безволосой. Гладенькой. Но она этого не делает. Не делала. Очень уж кололось после рождения Фридерики. Акушерка, брея ей лобок, говорила с сослуживицей о другой женщине. Другая, говорила медсестра, нагнувшись между ее расставленных ног. За высоким животом не было видно ни акушерки, ни бритвы. Другая вот-вот родит. С минуты на минуту. В ванной было две раковины. Она выбрала правую. Решила, что левая будет для чистки зубов. А правая — для умывания. Кроме депилятора не было и геля для душа. Надо купить самый душистый. Единственная награда за все труды в ванной — благоухание. После мыла, воды, крема для лица и для ног, дезодоранта, туши для ресниц, косметики, пудры и натягивания чистого белья она постояла минутку перед зеркалом в облаке ароматов чистого тела и хорошей парфюмерии. Но что надеть? Будет ли снова прохладно? Дождливо. И когда позвонить Манон. Когда можно? Было около половины девятого. Слишком рано. И где ей позавтракать. Здесь. Хрустящими хлебцами с маслом. Или снова пойти в кафе. Надо выйти на воздух. Она включила телевизор. Утренние шоу. Фильмы. Прогноз погоды кончился. На том канале как раз толковали об Африке. Она надела джинсы, рубашку и пуловер. Дождевик. Вышла. Подумала, не стоит ли выключить автоответчик. Не лучше ли быть вне досягаемости. Но может позвонить Манон. На улице прохладно. Как раз для прогулки. Она прошла мимо бассейна. Пожилой мужчина плавал туда-сюда. И ей надо бы. Надо поплавать. Прошла под пальмами. Глядела на их кроны. За ними — серое небо. Ветерок покачивал листья. Она прошла через холл. После камня — бесшумные шаги по ковролину, а на улице — снова четкий шаг по мостовой. Она торопилась. Руки свободны. Деньги во внутреннем кармане дождевика. Прибирают конторы в низких щитовых домах вдоль бульвара Вашингтона. Какая-то женщина пылесосит. У другой в руке полироль. Брызгает им на письменный стол и протирает крышку белой мохнатой тряпкой. Обе в резиновых перчатках. Оранжевые перчатки резко контрастируют с темно-коричневой кожей. У кофеварки стоят мужчина и женщина. Наливают себе кофе. Разговаривают. Женщина говорит что-то. Держит над чашкой ложечку с сахаром и смотрит на мужчину. Оба в синем. Он в синем костюме. Она в синей брючной двойке. Европейцы. Маклеры? На домах — латунные вывески маклерских контор. Она перешла Виа-Дольче. Мост. Канал. Канал почти высох. Только посередине тоненькая струйка воды. Черной. И дно у канала черное. Рыхлая грязь. В грязи бегают утки. Она снова купила в магазинчике у китаянки «Los Angeles Times», дала доллар. Собрала сдачу. Не пересчитывая. Пора научиться различать мелочь. С газетой в руке дошла до набережной. Свернула направо. Черно-серое море. Переходит в светло-серое небо. Опять нет четкой грани между небом и водой. Здесь ветер сильнее. Дует с моря. Кричат чайки. Она шла дальше. Навстречу — только собачники со своими питомцами. Уличное кафе уже открылось. Сперва она подошла к соседнему книжному магазину. Надо купить книг. Потом. После завтрака. Магазин откроется только в десять.