Кричало много людей… Слишком много для того, чтобы кто-то услышал мой сорвавшийся хриплый голос. Вокруг была кровь, осколки стекол хрустели под ногами, но я не видел ничего, кроме ее машины. Прошло всего несколько мгновений, а я уже стоял рядом и обжигал свои руки в попытке открыть чертову дверцу и вызволить мою любимую из железного плена, но ничего не получалось. Рыча, как зверь, от собственного бессилия я вновь и вновь пытался помочь Розали и, ослепленный своим желанием, даже не заметил, как какой-то парень начал мне помогать. Наверное, благодаря ему я все же сумел вытащить Розали и положить ее на газон, который местами был сожжен, но все же был лучше, чем застеленный стеклянной россыпью асфальт.

— С ней все будет хорошо, — тихо произнес парень, похлопав меня по плечу.

Я лишь кивнул в ответ, а он помчался к подъехавшим полицейским. Вновь повернувшись к Розали, я провел рукой по ее волосам, грязным теперь от гари и крови. Вдали послышались сирены медицинских карет, и я взял хрупкую руку Роуз в свою и чуть слышно прошептал:

— Не бойся, скоро все будет хорошо, — и усмехнулся сам себе, поняв, что повторил лишь пустое обещание того незнакомого парня.

Через пару минут Розали на носилках погрузили в одну из карет скорой помощи, я сел рядом. Стоило лишь дверцам закрыться, а моторы завестись, как на улице послышался резкий звук тормозов, а затем обезумевший крик:

— Нет!..

Я знал, так кричать мог лишь тот, кто любил… Недавно я сам кричал так же сильно, но сейчас я боялся, что мне придется кричать вновь и, как оказалось, не зря…

Часы перед закрытой белой дверью тянулись мучительно долго, словно вязкие нити паутины, ожидание опутывало меня, а в голове разворачивались самые страшные картины будущего Роуз. Я знал, что должен верить в лучшее, знал, что не должен оставлять надежду, но я опасался худшего, и это было вполне логично, ведь человеку, как таковому, свойственно бояться…

Я сел на одно из кресел в коридоре и, опустив голову на колени, продолжил покорно ждать: сейчас от меня уже ничего не зависело. Время шло, а я все ждал, когда скрипнет дверь и приятный мужской голос скажет, что все хорошо…

Но ничего не происходило: часы тикали, как прежде, по коридорам сновали люди, но никто так и не подошел ко мне. Через какое-то время от усталости я провалился в сон, больше похожий на беспамятство. Я даже не заметил, как скрипнула заветная дверь, но голос все же услышал:

— Мистер МакКарти?

Я встрепенулся и поднял голову, встретившись взглядом с мужчиной, в тусклых каштановых волосах которого блестели серебристые нити седины.

— Да, это я. А вы я полагаю доктор Джонсон?

Он кивнул в ответ, видимо ожидая следующего и самого главного вопроса.

— Что с Розали?

— Мне нечем вас обрадовать, но могу сказать одно: если бы вы оказали ей первую помощь чуть позже, то все могло бы быть намного хуже.

— Значит, с ней все будет хорошо? — я так надеялся услышать одно короткое и простое слово, но в ответ получил отрицательное махание головой и тусклый голос доктора:

— Боюсь, что нет…

— Почему? — вскрикнул я, не понимая, отчего Роуз сейчас плохо, раз могло быть хуже…

— Потому что на данный момент она в крайне тяжелом, хоть и стабильном состоянии, — спокойно ответил на мой вопрос Джонсон, в глазах которого блестело сопереживание мне.

— Что нужно, чтобы это исправить? — с надеждой проговорил я.

— Думаю, что кроме веры и любви вы уже больше ничего не можете дать своей жене, — эти слова оборвали все мои мысли, прозвучав словно приговор. Впереди было лишь ожидание, которое могло растянуться на очень долгое время…

— Я могу ее увидеть? — обессилено спросил я.

Врач кивнул и, положив свою руку на мое плечо, успокаивающим тоном произнес:

— Просто нужно верить в лучшее. Чудеса случаются всегда!

Уже несколько дней я ходил в больницу вместе с Элли, так обеспокоенной состоянием своей матери. Она была еще маленькой, а потому легко отвлекалась на самые обычные радости жизни, которых я уже не замечал. Я вообще перестал замечать что-либо, кроме Розали и Элли, в которой теперь видел лишь черты моей любимой…

Солнце для меня перестало всходить, а время растянулось в одно лишь ожидание чертового "все хорошо", которое в тот день обещал мне парень и которое я обещал сам себе… Теперь вся моя жизнь была другой, потому что все, что я мог — это ждать.

Этим вечером я опять уложил Элли спать, и вместо "спокойной ночи" сказал уже привычное:

— Вот увидишь, завтра все будет иначе, и мама обязательно проснется, — я через силу улыбнулся, а Элли чмокнула меня в щеку и забралась под одеяло.

Закрыв дверь детской, я направился в кабинет, захватив с собой бутылку виски. Еще очень долго я сидел и думал о Роуз, о нашей Элли, о семье и о наших мечтах, которые, я был уверен, еще успеют воплотится в жизнь… На стенах кабинета, там где должны были висеть ее картины, сейчас была лишь пустота. Я уже не раз проклинал себе, что отпустил ее в тот день от себя, проклинал за то, что не почувствовал, что случится этот взрыв, за то, что не предостерег ее, не поехал вместе с ней. Возможно, все могло быть иначе, но лишь тогда, если бы мы были другими людьми…

Когда стрелки часов приближались к трем часа ночи, тишину дома пронзила телефона трель. Я быстро взял трубку, чтобы шум не разбудил дочь.

— Слушаю.

— Мистер МакКарти? — спросил меня уже знакомый голос.

— Да, доктор Джонсон, — отозвался я. — Что-то случилось с Роуз?

— Да, — голос врача совсем стих. — Думаю, вам следует приехать в больницу. Это не телефонный разговор.

В ответ я положил трубку, а по комнате раздалось мелодичное звучание рассыпавшихся по полу осколков бутылки.

— Все будет иначе, — шепотом повторил я те слова, которые сказал Эли на ночь, только теперь уже я пытался успокоить сам себя…

— Джонсон, но ведь вы могли сделать что-нибудь? — я тряс доктора за плечи уже несколько минут, а он лишь опустил глаза в пол и не сопротивлялся, понимая, что мне сейчас нужно высказаться и выплеснуть все эмоции, которые в противном случаи просто могут разорвать меня изнутри…

— Эмметт, было сделано все, что только возможно. Учитывая тот букет хронических заболеваний, которым обладала ваша жена, чудом можно считать уже то, что она не погибла сразу после взрыва.

— Чудом? — жестоко усмехнулся я. — Да она даже не успела понять, что жива!

— Мистер МакКарти, успокойтесь. Теперь уже ничего не изменишь, — он положил руки на мои плечи в попытке успокоить, а я лишь грубо вырвался из-под них.

— А я хочу изменить! Слышите? Я хочу этого, — почти кричал я, не видя перед собой ничего, кроме белой пелены, что застилала мои глаза.

— Миссис МакКарти все еще в своей палате. Вам следует пойти к ней, — твердо произнес доктор Джонсон, будто бы не услышав моих слов, и я послушался, но перед этим неуверенно спросил:

— Хорошо. Только скажите одно, она приходила в себя? — мой голос слегка дрожал, и я был готов проклинать себя в случае положительного ответа, потому что в момент, когда Розали больше всего нуждалась во мне, меня не было рядом.

— Нет, — тихо произнес он, но я так никогда и не узнаю, что это было ложью в мое же благо.

Легкое трепетание длинных черных ресниц, и пронзительный взгляд карих глаз в белый потолок, а затем стон, пропитанный болью. Сейчас очнувшейся девушке не нужно было ничего, кроме его прикосновений, но их не было.

— Эмметт! Любимый, прошу, не оставляй меня. Не бросай меня здесь одну, — разносился чуть слышный шепот. — Только не сейчас…

А потом пришли врачи, и доктор Джонсон, но было уже поздно. На мониторе одиноко бежала прямая линия, и ничего уже нельзя было сделать…

В палате было холодно, единственное окно было распахнуто настежь, и лунный свет освещал комнату. Теперь Розали казалась еще красивее, чем была когда-либо прежде, но сейчас это уже не имело значения. Наше время ушло, а мы так и не успели его почувствовать, насладится им в полной мере. Наши судьбы всю жизнь переплетались благодаря случайностям, а мы безжалостно разрывали их, не сумев совладать с болью и считая, что вдали будет легче, но мы ошибались. Наша любовь была выше нас, сильнее, даже в те моменты, когда мы думали, что она стала прахом, она жила, трепетала в каждом из нас…