Все были галантны, любезны, но у всех них была черта, которая выдавала их с головой — похотливый блеск в глазах, который отражал готовность похвастаться очередной девочкой в их списке. Но ни одному не удалось вписать мое имя в перечень своих любовниц. Они ждали этого, пытались споить меня, накачать наркотой, но все было бесполезно.

Лишь одному удалось добраться до моего нижнего белья. В тот момент, когда его руки чуть не скользнули под соблазнительное кружево, я улыбнулась и капризным тоном потребовала стриптиз, который был тут же исполнен и заснят на видео, после чего я успешно смылась, оставив парня ждать подарка… Запись я ему отдала. На день рождения при всей студенческой толпе, мгновенно заинтересовавшейся что там. Разумеется, именинник не успел убрать ее, и приглашенные были награждены первоклассным мужским стриптизом. После этого случая у нас была холодная война, которая развивалась с попеременным успехом. Закончилось это перемирием и крепкой дружбой. Дэн Монтгомери стал моим лучшим другом, мгновенно поладившим с Алекси, которая училась на факультете дизайна Беркли. Поладившим до такой степени, что моя подруга начала встречаться с ним. Я была рада за них.

Дэн не знал ничего о моем внутреннем мире. Когда я буду готова, он все узнает, но пока я не хотела разрушать образ ветреной и независимой Рози Ли, как меня называли в университете.

Я все так же продолжала писать картины. Лучше всего у меня получались портреты и пейзажи, хотя мне больше всего нравилось писать абстракции. Там я выражала все, что думала: плавные линии, подобранные цвета, свобода, полет…. Это давало мне возможность жить, быть независимой и скрываться от своей боли.

Дэн и Алекси обожали наблюдать за тем, как я пишу. Даже просили не начинать без них. А я… Я могла вскочить посреди ночи и в пижаме (а иногда и без нее) начать писать. Идеи приходили неожиданно, они были простыми и изящными…

А потом мой друг предложил устроить выставку моих картин. Его мать была владелицей галереи, и он хотел уговорить ее выставить меня там. Мне очень хорошо запомнилась встреча с миссис Монтгомери: строгая стройная женщина, голубые глаза, шоколадного оттенка волосы. Стильно, изящно, лаконично.

Она не хотела устраивать меня в галерею лишь из-за рекомендации сына. Я возила ей картины, почти все, что были у меня в Нью-Йорке, но она выбрала только одну… Мою самую важную. На ней было Его лицо. Я нарисовала ее однажды, когда боль вновь заставила меня выть, словно дикий зверь. Это было моим средством от душевной боли. Я смотрела на него и выходила из этого состояния.

Это был не Эмметт МакКарти. На картине был мой Принц: улыбка, нежный взгляд, чуть вздернутый нос, ямочки на щеках и мои любимые искры в глазах. Я не показывала ее никому. Мама Дэна была единственной. Она забрала холст, и на следующий день мы вновь встретились. Мою картину купили, и она привезла деньги и контракт.

Я предоставила ей возможность выбирать картины. Раз в месяц она приезжала и, словно бесшумная тень, скользила по комнате, выбирая самые лучшие работы. Это позволяло мне хорошо зарабатывать, но нужно было привезти и старые мои картины. Те, которые я оставила дома. Я решила посвятить этому выходные, заодно устроить родителям сюрприз, и, возможно, краем глаза увидеть МакКарти.

Субботним утром я попрощалась с Алекси и Дэном и поехала… Путь домой пролетел незаметно. Сейчас я хотела вернуться туда. Вся ненависть к родному городу пропала уже давно, и отношение к нему изменилось. Это был мой город. Там я провела немало счастливых дней, и это стоит ценить… Даже если темных дней было больше.

Мой город ждал меня. А я ждала его. Ждала перемен от моего появления в нем…

POV Emmett

Мелодия звонка пронзила тишину салона, нарушаемую до этого лишь ревом мотора и шелестом шин по гладкому асфальту. Я взял трубку и нажал кнопку ответа.

— Ты скоро приедешь? — прозвенел знакомый голос Сида.

— Через пару часов буду. Выпивку уже купили? — я знал, что парни организуют вечеринку и без моего участия, мне оставалось лишь присутствовать на ней.

— А ты в этом сомневаешься? — парень изначально знал ответ на этот вопрос, и я даже представлял сейчас, как его губы расплылись в ухмылке.

— Ни капли, — прозвучал мой короткий ответ.

— Мы ждем тебя, Эмметт, — в глубине души я понимал, что все это ложь, но я, смеясь, ответил:

— Я тоже соскучился по вам, ребята.

Дорога была почти пуста, поэтому я довольно быстро преодолел расстояние, разделяющее Нью-Йорк и Рочестер. Чем ближе я приближался к родному городу, тем чернее становилось небо над головой. Гроза сегодняшним вечером была неизбежна, но, возможно, оно и к лучшему. Я любил запах воздуха после нее: свежий, легкий и влажный, он наполнял легкие без остатка, проникая в каждую клеточку тела. Я въехал в город: такие знакомые дороги, повороты, скрывающие свои истории, места, которые в жизни местных жителей значили очень много. Я же пытался превратить все это в обычный городской пейзаж. В Рочестере осталось единственное важное для меня место. Именно туда я сейчас и направлялся.

Городское кладбище: ухоженные тропинки, ровные ряды черных надгробных плит, зеленый стриженый газон. Место, где все равны. Так было и так будет. Дождь монотонно начинал стучать по лобовому стеклу. Зонта у меня не было, поэтому я знал, что придется мокнуть, но сейчас мне было плевать на это. Я припарковался возле кованых ворот в мир спокойствия, равенства и тишины, взял с заднего сидения маленький букет белоснежных хризантем и направился к его могиле. Вся здешняя территория делилась на равные сектора аллеями деревьев, посаженных в один ряд. Я медленно шел по узкой тропинке Рочестеровского кладбища, с каждым метром ощущая на своих плечах тяжесть промокшего пиджака. Через пять минут я уже стоял возле выбитого на черном граните имени: "Рик МакКарти". Я поднял голову вверх, дождь усилился, а темное небо осветил первый всполох молнии. Гром не нарушил спокойствия этого места, а напротив гармонично вписался в окружающую обстановку, будто он всегда являлся ее неотъемлемой частью. Я опустился на колени и положил цветы возле надгробья.

— Здравствуй, отец, — я провел рукой по буквам на плите, для меня это было чем-то вроде рукопожатия.

Ждать ответа было, по крайней мере, глупо, и я знал это, но сейчас я терялся во времени, мне казалось, что оно застыло, лишь вспышки молний напоминали мне о существовании мира вокруг. Земля под коленями становилась все больше похожей на лужу из-за дождя, я встал, но не решился уходить. Мне хотелось побыть здесь как можно дольше. Я мог чувствовать отца рядом с собой, мог ощущать присутствие человека, которого мне так не хватало. Его голос то и дело окутывал своим бархатом мое сознание. Я сел под одно из деревьев аллеи недалеко от могилы. Закрыв глаза, я вновь и вновь представлял образ отца, вспоминал его слова, манеру движений, самые крошечные и неприметные при жизни детали, его улыбку, которая даже в минуты гнева была прекрасна и полна чувств, какими бы они не были. Отец мог быть разным, но никогда не позволял себе быть равнодушным. Он любил, ненавидел, даже после смерти все, рожденные им чувства оставались жить, покрывая все вокруг.

Небо походило на раздираемое огненными нитями полотно, извергающее тонны воды на землю, но крона дерева ослабляла поток дождя. Я пытался представить, что было бы, будь он все еще жив: мама, наверняка, не предала бы семью и испытанные годами чувства, я день за днем давал бы отцу повод гордиться мной, а выходные мы бы проводили на озере, устраивая небольшой пикник с рыбалкой. Все это могло стать правдой, если бы я сейчас не сидел перед его могилой.

Гром звучал все громче и громче, заставляя мои мысли отходить на задний план, и теперь я просто смотрел на черный холст неба, раскинутый над изумрудной травой, покрывающей сотни покинутых тел. В нашей семье никогда не говорили о религии, вере. Я даже не знал, существует ли душа или же это всего лишь красивый литературный образ. Время неспешно текло своим чередом, а я все сидел под деревом, не понимая, почему не могу жить без этого места. Даже живая мать не представляла для меня большей ценности, чем место захоронения отца. Человека, который даже в злобе не предал бы меня. Монтгомери говорил, что верность — это отличительная черта МакКарти всех поколений, но я знал, что это не относится ко мне, даже несмотря на его уверенность в обратном.