Конечно, и в Глобалии находились извращенцы, испытывавшие тягу к молодежи, но психологи призывали их всерьез разобраться в себе. В любом случае, Маргарита была не из их числа. К тому же интересоваться молодежью давно уже считалось немодно. Одним словом, ей это было просто противно.

Маргарита начала поглядывать на дочь с возрастающей неприязнью. Прежде всего, в Кейт ее безумно раздражало то, что принято называть естественностью. Кстати, очень точное слово, оно обозначает полную противоположность цивилизации, настоящее дикарство. Кейт не пользовалась ни косметикой, ни духами и одевалась подчеркнуто просто. Мало того, она явно презирала модные журналы. Оттого что, видите ли, ее облик отдаленно напоминал рафаэлевских мадонн, эта девица вообразила себе, что красота, словно дикое растение, цветет сама по себе, без всякого ухода, там, где природе было угодно заронить ее семя. Обычное для молодежи политически некорректное заблуждение. К счастью, отныне эта малочисленная каста была уже не в состоянии навязывать кому-либо свои взгляды. В Глобалии красота была идеалом, которого каждый мог со временем достичь собственными усилиями благодаря косметике и пластической хирургии. Кроме того, каноны красоты стали куда менее жесткими, особенно ценились зрелость и приходящий с ней жизненный опыт. Но Кейт пока ничего этого не понимала и явно не имела ни малейшего желания исправляться. И этот юнец, ее приятель, наверняка был ничуть не лучше.

Но еще невыносимее были ее дурацкие романтические ужимки: мечтательный вид, вздохи, то, как она перешептывалась по телефону со своим ненаглядным. Маргарита принялась было довольно грубо подшучивать над сердечными делами дочери, но та к огромному разочарованию матери нисколько не смутилась. Кейт просто отказалась об этом говорить, со смехотворным возмущением отвергая все Маргаритины намеки и шуточки.

Короче говоря, добром все это кончиться не могло. Так что Маргарита не особенно удивилась, когда после неудачной дурацкой вылазки в антизону дочь появилась на пороге в сопровождении двух охранников.

Поскольку она нарушила закон в первый раз, а у матери была безупречная репутация, Кейт быстро отпустили. Но теперь на нее было заведено досье. И главное, никто не мог поручиться, что она не натворит еще каких-нибудь глупостей.

Вот о чем думала в тот вечер Маргарита, глядя на безмолвно плачущую дочь.

— Доедай каштановое пюре, а то остынет, — раздраженно сказала она.

За несколько лет до того Маргарита неосторожно заинтересовалась специальным предложением на поставку каштанового пюре быстрого приготовления. Увы, она невнимательно прочитала условия контракта, и теперь, хотя это блюдо ей сразу же разонравилось, Маргарита была вынуждена получать и оплачивать все тридцать восемь партий, то есть четыре килограмма в месяц в течение трех лет. Хорошо еще, что несколько мешков удалось приспособить вместо подпорки под разваливающееся канапе.

— И перестань хлюпать носом, ты действуешь мне на нервы! — добавила Маргарита, опрокидывая стакан.

Рекламная кампания «Освободимся от алкоголя» не принесла желаемого результата: меньше пить никто не стал. Назидательные ролики, которые каждый день передавали по телевизору, привели к одному: теперь все старались рассовать бутылки так, чтобы они как можно меньше бросались в глаза. Маргарита осталась верна джину, особенно в тяжелую минуту. Бутылку она прятала за буддистским алтарем и охотно прикладывалась к ней всякий раз, когда дела шли не лучшим образом.

— Тебе я не предлагаю, — бросила она дочери.

Налив себе стакан, она немного подержала бутылку открытой, а потом снова завинтила крышку.

— Ты еще пристрастишься, помяни мое слово!

И Маргарита одним глотком опустошила больше половины стакана. Ей нравилось пить именно так: сперва отхлебнуть как следует, а потом, когда голова уже слегка кружится, смаковать маленькими глоточками остальное.

— Мне уже осточертело, что ты все время молчишь. — В голосе ее зазвучала необычная решимость и плохо скрытая злоба. — Строишь из себя всезнайку. Нос задираешь. Вот и доигралась.

Кейт не отрывала покрасневших глаз от окна. По вечерам портовые огни и сигнальные маячки судов, входивших в устье реки, были едва различимы за городской иллюминацией. В современных зданиях все окна выходили на огромные климатизированные пространства внутри безопасных зон, но Маргарита жила в старом доме, и некоторые окна (естественно, наглухо закрытые) выходили наружу.

— По крайней мере, это тебе послужит уроком. Развлекайся сколько хочешь. Но не забывай, что это твоя жизнь.

При этих словах Маргарита прищурилась, в полном восторге от своих педагогических способностей.

— Пойми меня правильно, — продолжала она, — речь ведь совсем не об этом типе. Главное — ты должна научиться любить себя, Кейт. Как я люблю себя. И тебя, конечно, тоже.

Тут Маргарита призвала на помощь хороший глоток джина.

— Ты меня понимаешь?

Кейт кивнула, и Маргарита несказанно воодушевилась. Она собралась было положить руку дочери на плечо, но (неужели джин подействовал так быстро?) слишком широко размахнулась и уронила огромную стопку карнавальных шляп. Подумать только, она все лето мастерила эти шляпы в клубе под названием «Венецианский день». Все должно было завершиться поездкой на Венецианский карнавал, вот только директор оказался мошенником и сбежал со всеми деньгами.

Кейт и ее мать бросились собирать разлетевшиеся по всему полу красные бархатные шляпы в желтую клетку и складывать их обратно под позвякивание бубенчиков.

Потом они молча уселись друг напротив друга. Маргарита не на шутку растрогалась. Может, дочь ничего и не рассказывает, зато ее нельзя упрекнуть ни в лени, ни в равнодушии. Кейт всегда была готова помочь матери, порадовать ее. У Маргариты защекотало в носу, и она всхлипнула. И вот в тот самый миг, когда ее буквально переполняли материнские чувства, раздался звонок. Мать и дочь быстро переглянулись. Но не успела Маргарита протянуть руку, как Кейт уже завладела аппаратом.

Едва она поднесла трубку к уху, как вся побледнела.

— Да, — сказала она ничего не выражающим тоном.

Мать смотрела на нее, не зная, что и подумать.

Последовало долгое молчание. Вдруг Кейт вскрикнула, и в голосе ее было столько нежности и страсти, что трубка, казалось, вот-вот разорвется у девушки в руках.

— Это ты! — закричала она.

Маргарита подскочила.

— Да, да, — повторяла Кейт.

— Положи трубку! — приказала мать.

— Нет, не беспокойся. Да, конечно. Никогда, Байкал, ни за что.

— Положи трубку! — заорала Маргарита.

Вместо ответа Кейт повернулась к ней спиной и прикрыла рукой трубку, чтобы лучше слышать.

— Не может быть! — кричала девушка. — Байкал, как же так?! Они что, тебя держат? Объясни же!

— Положи немедленно!

— Я хочу к тебе, любимый! Я хочу с тобой! Почему они не разрешают? Ну и пусть, я все равно к тебе доберусь!

— Маленькая дрянь! — завопила Маргарита.

Она бросилась на Кейт, чтобы отнять телефон, но по дороге сбила несколько коробок; на пол полетели пакеты с пюре, косметика и ошейники для собаки, которую она так никогда и не собралась завести.

— Где мы увидимся? Где? Где?

Стоя в углу комнаты, Кейт прижимала к себе телефон, закрывая его всем телом.

— Не обращай внимания, это моя мать. Ну, скажи, где мы встретимся? Как же так, почему ты не знаешь?! Почему? Я буду бороться за тебя.

Маргарита изо всех сил вцепилась дочери в волосы и в рукав и трясла ее, задыхаясь от нешуточной злобы.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя, — повторяла девушка. Глаза ее были полны слез. — Где бы ты ни был, мы обязательно будем вместе, любимый! Я тебе обещаю! Обещаю...

И она застыла с телефоном в руках. Через несколько секунд, поняв, что разговор окончен и связь прервана, она как будто впервые заметила мать, которая все еще цеплялась за нее.

— Пусти! — рявкнула Кейт.

Она развернулась и швырнула телефон. Аппарат угодил Маргарите в плечо, и та взвизгнула. Кейт долго стояла и смотрела матери прямо в глаза, а потом ушла, хлопнув дверью.