Тогда враги Юлиана прибегли к другой тактике. По мере того, как поступали новые сообщения о победах молодого цезаря, они начали осуждать его за жестокость и притеснения, которым он подвергал своих врагов ⁷¹. «Бедные варвары! — стенали они. — Как жестоко он с ними обходится! На деле он сам ведет себя, как один из них. Какой позор для достоинства римлян!» Однако и это не имело успеха. Большинство считали, что «с дикарями, не соблюдающими законов войны, надо вести дикую войну и важны лишь результаты».

Тогда придворные стали оскорблять Юлиана. «Этот мнимый победитель на деле всего лишь смердящий козел! — вопили они повсюду. — Это пронырливый хвастун, обезьяна в пурпурной мантии, педантичный и женоподобный грек, трус, прикрывающий красивыми словами незначительность своих действий» ⁷². Констанций хохотал, слыша эти злобные выпады, хотя и считал проявлением непочтительности сам факт, что одного из членов его семьи именовали «смердящим козлом».

Убедившись, что их нападки бьют мимо цели, некоторые из хулителей Юлиана, бывшие поумнее других, поняли, что лучшим способом настроить против него Констанция было не преуменьшение, а, напротив, безмерное преувеличение его заслуг. «Тогда они принялись с притворным восхищением говорить о Юлиане, о том, в каком плачевном состоянии находилась до него Галлия, и о безопасности и процветании, которые он ей принес. Они подчеркивали, что германцы разбиты, города восстановлены, пленные освобождены благодаря тому, что молодой принцепс проводит лето в военных походах, а зиму в делах управления» ⁷³. Короче, они изо всех сил старались дать Констанцию понять, что на горизонте восходит новая звезда и ее свет вскоре затмит его собственную славу. Вот это действительно задело его за живое.

До сих пор Констанций щадил Юлиана, только надеясь на то, что Бог пошлет ему наследника. И он все еще ждал появления этого наследника. Однако все милости, оказанные им двоюродному брату, привели лишь к возвышению последнего. Скоро он будет в состоянии оспаривать у него право на трон. Невыносимое положение! Его благодушие имеет границы! Констанций решил не давать делу зайти слишком далеко, даже если придется прибегнуть к недостойным методам. Эти методы состояли в том, чтобы настроить против Юлиана администрацию Галлии, изолировать его от друзей, лишить возможности обращаться к ним за советом, побудить королей варваров возобновить свои действия против него, но в то же время отобрать у него войска, которые будут нужны для отражения их нападений. Тогда посмотрим, что останется от его престижа!..

Подстрекательство вождей варваров к агрессии и отвод войск, расположенных в Реймсе и Лютеции, были со стороны Констанция настоящим преступлением, потому что речь шла об опасности возобновления германских набегов в Галлию. Однако из всех принятых им мер эту, возможно, было легче всего достойно объяснить окружающим.

Раз в Галлии царит мир — а не объявил ли об этом сам Юлиан? — то зачем держать там столь значительные военные силы? Тем более что успешные походы Шапура в Армению со всей очевидности требуют посылки подкрепления на Восток, а послать туда следует именно галлов, чтобы они заменили тех, кто попал в плен под Амидой. Короче, как сказал один современный историк, «интересы империи требовали, чтобы галльские легионы, которым больше не противостоял серьезный противник, внесли свой вклад в спасение восточных провинций» ⁷⁴.

Этот аргумент можно было бы принять во внимание, если бы то, какКонстанций начал приводить в исполнение свой план, не доказывало, что защита империи ни в коей мере не являлась его основной заботой.

Когда победитель Страсбургского сражения вернулся в Париж, ему пришлось столкнуться с целым рядом ограничений и противодействий.

По мере того как слава Юлиана разрасталась, в Лютецию стекалось все больше образованных и полных энтузиазма молодых людей. Они образовали вокруг цезаря подобие небольшого двора, как это уже было в Пергаме и Никомидии. «Они приезжали погреться в лучах его нарождающейся славы», — пишет Либаний. Среди них были философы, риторы, теурги, такие, как ливиец Евгемерий и элевсинский иерофант (которого Юлиан тайно вызвал из Афин) ⁷⁵, ученые, как, например, Орибасий, которого Юлиан пригласил в Лютецию для того, чтобы тот имел возможность завершить составление обширной медицинской энциклопедии. Рядом с Юлианом был также некий галл по имени Саллюстий, получивший основательное эллинистическое воспитание. Он стал, можно сказать, наставником Юлиана. Будучи на 30 лет старше цезаря, Саллюстий сперва служил префектом Востока, а затем стал квестором Галлии. Это был мудрый и уравновешенный человек. Юлиан очень высоко ценил его и часто с ним советовался. Подстрекаемый Пентадием, принимавшим участие в убийстве Галла, Флоренций написал Констанцию донос на Саллюстия, обвиняя его в том, что он пытается настроить двоюродного брата императора против него. Констанций, довольный возможностью отобрать у Юлиана одного из тех людей, кто оказывал ему наибольшую поддержку, лишил Саллюстия должности и велел в 24 часа покинуть Галлию.

Юлиан воспринял опалу Саллюстия как жестокий удар. Его страдания были столь же сильны, как те, которые он испытал при разлуке с Мардонием. Он излил свою боль в сочинении под названием «Утешение на отъезд Саллюстия». Этот текст, составленный с редкой деликатностью, был написан им не для того, чтобы упрекнуть квестора за то, что тот его покинул, а затем, чтобы утешить самого себя в потере столь доброго друга. Юлиан упоминает в своем сочинении все трудности, с которыми им пришлось вместе столкнуться, их полное искренности общение, их состязание друг с другом в стремлении творить Добро. «После отъезда Саллюстия, — пишет в заключение Юлиан, — мне остается только беседовать с самим собой. С этих пор один лишь Бог будет моим советчиком и моей опорой» ⁷⁶.

Не успел Саллюстий покинуть Лютецию, как Флоренций потребовал нового увеличения налогов под предлогом того, что финансовое положение Галлии уже улучшилось. Юлиан отказал ему с тем большей твердостью, что Саллюстий успел предупредить его перед отъездом, что финансовые чиновники постыдным образом наживаются за счет налогоплательщиков.

«И я должен буду терпеть, — с возмущением писал Юлиан, — глядя, как сотни несчастных будут отданы на растерзание этим вампирам? Разве не было моей обязанностью защитить их в тот момент, когда они уже пели лебединую песню из-за злоупотреблений этой щайки мошенников? Если меня ожидают несчастья из-за того, что я их защитил, и моя карьера в результате оборвется, то во всяком случае у меня будет чиста совесть в момент Великого перехода. Лучше делать добро в течение короткого времени, нежели творить зло в течение всей жизни» ⁷⁷.

Вскоре за этим конфликтом последовало новое несчастье. Удар был тем более жесток, что, по видимости, он исходил не от императора, а от императрицы.

Елена, сестра Констанция, на которой Юлиан женился перед отъездом из Милана, была беременна. Эта новость вывела императрицу из себя. Поскольку она как никогда желала иметь наследника, сообщение о беременности Елены распалило ее ревность. Ведь у нее все еще не было ребенка. А Елена собиралась родить. И от кого? От того самого Юлиана, к которому она постоянно была благосклонна и над которым все время простирала крылья защиты? Это было выше ее сил. Она послала в Лютецию раба с корзиной фиг, которые, как она знала, были любимым лакомством ее невестки. Елена съела их. Спустя несколько дней у нее родился мертвый ребенок. Злые языки утверждали, что фиги были отравлены. Вспоминали также, что во время поездки Елены в Рим весной 357 года ⁷⁸Евсевия давала ей пить воду из источника, который славился тем, что делал женщин бесплодными, и говорили, что императрица была раздосадована, узнав, что эта предосторожность не произвела желаемого действия. Добавим сразу же, что ни одно из этих обвинений так и не было доказано…