Ворча и поругиваясь, легионы вновь двинулись в сторону Майнца. Там они перебросили через Рейн понтонный мост, и все войско перешло на правый берег реки (октябрь 357 года).

За прибрежными холмами пряталось множество врагов. Солдаты взбежали наверх по крутому склону. Однако когда они поднялись на вершину, варвары уже исчезли. Они переправились за Майн. Тогда отряды римской конницы, двигаясь в разных направлениях, стали опустошать внутренние земли германцев, в то время как другие поджигали с легких кораблей прибрежные поселения. Вскоре огромные языки пламени поднялись к небу, заполняя всю долину облаком дыма, из которого выглядывали лишь скелеты древних сторожевых башен. Каждому, кто наблюдал это зрелище, казалось, что он присутствует при светопреставлении.

Продолжая преследовать варваров, легионы продвигались в направлении Майна, а затем перешли его в первых числах ноября. Приближалась зима. Прибыв к подножию горы Тавн, легионеры увидели перед собой простирающиеся в бесконечность леса, о которых римляне со времен Юлия Цезаря не могли говорить без ужаса… Перед солдатами больше не было открытых равнин, которые легко опустошить; они вошли в область вечных сумерек. С дрожью произносили они таинственное название: «Герцинский лес», которым без разбора обозначали все лесистые регионы западных областей Германии. По словам перебежчика, в густых чащобах, которые простирались перед ними, их ждали сплошные засады. Солдаты заколебались, стоит ли двигаться дальше.

Однако шедший впереди Юлиан решительно направился в лес. Солдаты последовали за ним, хотя и со страхом в сердце. Вскоре люди, кони и обозы были вынуждены остановиться перед завалами из срубленных деревьев: дорога была перекрыта огромными стволами дубов, ясеней и елей. Продвижение стало столь сложным, что зачастую солдатам приходилось возвращаться назад и искать новые проходы. Они теряли поножи, их одежды были изодраны ветками и колючками терновника, ремни их доспехов пропитались сыростью. В свое время те же сложности пришлось преодолевать Юлию Цезарю. Но Юлиан думал не о Цезаре: он думал об Александре и о продвижении его фаланг через леса Пенджаба в те времена, когда победитель Дария перешел через Инд так же, как сам он недавно перешел через Рейн ⁴⁰. Река находилась уже в десятке лиг позади, а он все шел вперед, подталкиваемый неодолимой силой.

Внезапно наступила зима. Ветер стал ледяным. Всего за несколько часов холмы и долины покрылись снегом и льдом. Солдаты выдохлись. Поскольку противник все еще не показывался, они начали роптать. Что толку в этой экспедиции? Куда ведет их Юлиан? Не собирается ли он заставить их проникнуть в самое сердце тьмы? Знает ли он, куда идет? Жестоко страдавшие от холода легионеры были на грани бунта…

Внезапно на прогалине перед ними возникли величественные руины. Это было древнее укрепление, построенное Траяном у слияния Ниды и Майна. С радостными криками солдаты бросились к нему. Они расположились среди руин и развели огромный костер, чтобы погреться и высушить свое обмундирование. Юлиан сам был вне себя от радости. Но его радость была другого рода, нежели радость его людей: она была глубокой, дикой, почти нечеловеческой. Река, лес, дым, поднимающийся от лагерных костров, и эти развалины, зубцы стен которых выступали из тумана, пробудили в его памяти образы легендарного прошлого: башни, которые сын Олимпиады [12]воздвиг на берегах Гипаса [13], написав на них: «Александр дошел до этих пределов!» ⁴¹Что до Юлиана, то он дошел до пределов Запада. Но он не пойдет дальше. Что еще он может найти? Лес, в котором белеют скелеты легионеров Вара [14] ⁴². А еще дальше? Всего лишь неясные окутанные дымкой долины, в которых живут существа, навряд ли имеющие человеческий облик…

Нет, дальше он не пойдет! Он ограничит свое продвижение этим каменным аванпостом, в котором некогда легионеры приносили жертвы Солнцу в храме времен Антонинов ⁴³. Он оставит здесь гарнизон, который восстановит укрепления, стены и алтари…

Напуганные видом римских солдат, не появлявшихся здесь со времен Германика [15], к Юлиану явились послы крупного германского племени с предложением мира. Юлиан принял предложение при условии, что франки помогут легионерам восстановить крепость. Затем прибыли три царя алеманнов, которые не принимали участия в Страсбургском сражении, хотя и послали туда свои войска. Юлиан заставил их пообещать никогда больше не нападать на римлян, признать их крепость и снабжать ее гарнизон продовольствием ⁴⁴. Наконец он обязал их выпустить пленников, захваченных во время предыдущих набегов. «Таким образом, — пишет Аммиан, — германская кампания была закончена с выгодой и честью».

Оставалось вернуться обратно. Авангард под командованием Севера пошел через Кёльн, Юлих и Маастрихт, оставив слева Арденнский лес. На подходе к Маасу он наткнулся на большой отряд франков, воспользовавшихся отсутствием легионов для того, чтобы разграбить эти земли. «Дело в том, — пишет Либаний, — что зима не мешала грабительским набегам этих воинственных народов, которым снег доставлял не меньшее удовольствие, чем цветы» ⁴⁵. Захваченные врасплох неожиданным появлением Севера, франки закрылись в двух заброшенных крепостях, расположенных на берегу реки. Стоял декабрь. Хотя было не так холодно, как в Германии, по Маасу шел лед. О взятии крепостей приступом не могло быть и речи. Прибывший на место Юлиан ограничился их плотной осадой. Франки продержались пять недель. Когда они наконец сдались (январь 358 года), Юлиан был поражен их статностью и красотой. Не желая убивать их, он отослал их Констанцию, который принял их в свою армию и «кичился тем, что среди его солдат появились такие великаны, из которых и впрямь каждый стоил многих воинов» ⁴⁶.

После этого, решив, что его солдаты заслужили хороший отдых, Юлиан отправился в Лютецию, чтобы ожидать там прихода весны.

Лютеция! Если Юлиан всегда любил Константинополь «как мать», если он относился к Афинам с благочестивым почтением, то о столице паризийских лодочников он писал с нежностью, сравнимой только с тем чувством, с которым он воспевал очарование своего Астакийского имения. И это при том, что в те времена Лютеция была куда менее значительным городом, нежели Лион, Вьенна и Отен. Тем не менее он ценил в ней прозрачность света, чистоту вод и умеренность климата, «благотворные для развития ума и трудов духа». Посмотрим, что же пишет он сам:

«Случилось так, что в ту зиму я остался на зимних квартирах в моей дорогой Лютеции. Именно так кельты называют крепость паризиев. Это небольших размеров остров, расположенный посередине реки. Со всех сторон его окружают высокие валы. Туда можно проехать по деревянным мостам, перекинутым с обоих берегов. Река мелеет и разливается крайне редко: обычно ее уровень одинаков и зимой и летом, что делает воду очень приятной и чистой, как на вид, так и на вкус, если захочешь ее выпить. На деле, когда живешь на острове, то воду в первую очередь берешь из реки. Зима там также повсеместно умеренная, то ли из-за тепла, идущего от океана (океан находится не более чем в 900 стадиях и иногда досюда доходит слабый ветерок, отраженный от его поверхности, и кажется, что морская вода теплее пресной), то ли по какой-либо другой причине, которую я не знаю. Жители этой области имеют возможность наслаждаться более солнечной зимой, чем остальные жители страны. Они возделывают отличные виноградники, а некоторые уже научились успешно выращивать в этом климате смоковницы, укрывая их зимой, если можно так сказать, рубашкой из снопов» ⁴⁷.

Юлиану, любившему просторные горизонты и открытую местность, не могло не нравиться в столице паризиев. Город состоял из двух частей: острова и равнины. Остров со своими укреплениями и мостами напоминал корабль, пришвартованный к двум берегам Сены. Его населяли почти исключительно уроженцы этих мест, жившие очень скученно в маленьких домах, разделенных улочками. В западной части города, обращенной к верховьям реки, можно было различить остатки храма Юпитера, построенного над подземным святилищем, в котором до сих пор тайно служили Исиде и Митре ⁴⁸. Долина, простиравшаяся по левому берегу вплоть до склонов Лукотиции, представляла собой гармоничное сочетание зданий и садов. Там, разбросанные среди зелени, находились не только Термы, построенные Констанцием Хлором ⁴⁹(ныне — Музей Клюни), но и амфитеатр, арены, марсово поле, казармы и вообще все здания, необходимые для размещения чиновников, солдат и жителей римской колонии.