Черт возьми, почему он не промолчал по поводу ленча? А все потому, что меньше чем за час до этого, когда он заехал к Джеральдине, чтобы договорить вместе пообедать вечером, и упомянул, что разрешил проблему со станком, она сказала со смехом:

— Я рада, она славная малышка. И, право, ужасно умилительно, как она думает о тебе.

— Думает обо мне? — эхом повторил он.

Джеральдина спохватилась и сказал:

— О Господи! Боюсь, это был чисто женский разговор, поэтому не проговорись, что я тебе рассказала. Она считает, ты так не похож на Ши, потому что слишком часто бываешь один и погряз в своих привычках.

— А, она так считает, вот как? — посмеиваясь, сказал он. — Полагаю, скоро она станет называть меня древним хламом!

Улыбка на лице Джеральдины немного угасла, а в глазах появилось смущение.

— Нет, Дуг, нет, — неуверенно сказала она, — она не станет, я уверена.

И у него не осталось ни малейших сомнений, что Джоанна назвала его именно так.

И совершенно естественно, рассуждал он, когда ехал домой. Он старше ее на тринадцать лет, и ни одна девушка, за исключением Джеральдины, не взглянула на него дважды, когда поблизости были Майлс или Ши. И если они не были детьми или владелицами его пациентов, он все равно не знал, о чем с ними разговаривать.

А потом, когда он вышел из машины, она слетела по ступеням, словно ракета, с каштановой челкой до бровей, и в этой короткой яркой синей штуке с лямками, и на мгновение… да он с ума сошел! И не нужно никаких доказательств, что его именно «спасают» и что доброе двадцатилетнее сердце горит состраданием.

Ну, он не думал, что сострадания надолго хватит. В сущности, оно уже уступило место робкой неуверенности. Очевидно, она считала, что безобидный древний хлам предпочтительнее грубияна, который так бесчувственно отнесся к ее благодеянию.

— Теперь я действительно должен идти. — Он сунул ноги в туфли. — Мне еще нужно заглянуть к пациенту до того, как я заеду за Джеральдиной. — Он ушел, широко шагая по лужайке.

Солнце передвинулось, и в бирюзу бассейна вкрались серые тона; горы, на которые неотрывно смотрела Джоанна, тоже потемнели.

Пора тебе повзрослеть, Джо Дайкс, сказала она и медленно пошла к дому.

На следующий день Фланн стал отцом.

— Для него это не в первый раз. А для нее — первый, — сказал Дуглас, когда ему позвонили. — И для ее владельца, — непонятно добавил он и уехал. Малышей было девять — один мертвый, — и у мамаши были осложнения, так что до конца дня они Дугласа не видели. Когда прибыла Джеральдина, Джоанна передала ей эту информацию.

— Скажите, вам не попадалось… — начала было Джеральдина. — Нет, вряд ли. — Она подошла и с очень дружеской улыбкой стала разглядывать ткацкий станок. — Знаете, это действительно очень мило.

— Спасибо. — Желая ответить добром на добро, Джоанна спросила, что та собиралась сказать.

— О, просто я кое-что искала и думала, может вы где-то здесь видели. Это объявление. — Джеральдина бесцельно приподняла диванную подушку. — Оно было здесь вчера вечером. Захватили у друзей, с которыми обедали. Это о новых домах, которые строят в Сандифорде.

Новые дома! Джоанна удивилась, почему в комнате вдруг стало так тихо. Она не видела объявления, но встала и присоединилась к поискам.

— Неважно, — через несколько минут сказала Джеральдина. — Может быть, он взял его с собой. Мы собираемся взглянуть на них, когда он вернется.

Тут она остановилась и заметила, что на кухне, кажется, что-то происходит. Так оно и было: Ши зашел туда попить воды и вышел совсем позеленевшим, с Клути, висящим на штанине. Джоанна уже обнаружила, что жалоба Джейн Ламб по поводу чулок не была преувеличением. Нелегко было всегда с симпатией относиться к Клути, да и к Дугласу тоже, после таких замечаний, как сегодня утром: «Зачем же вы взяли его?»

Понедельник и вторник оказались нелегкими днями. Элис была недовольна, когда ее снова попросили присмотреть за ленчем. Клути после яростной игры с телефонным шнуром удалось вывести кухонный аппарат из строя, а Мэттью, и без того раздраженный, почти разъярился из-за задержки с ремонтом. Дуглас, услышав про это, сказал, что, по его мнению, ему в конце концов придется усыпить котенка.

— Джоанна, я чем-то огорчил вас? — спросил Дуглас во вторник вечером.

Она вздрогнула и покраснела.

— Конечно, нет.

— Значит, все в порядке. Мне просто показалось, что вы слишком задумчивы.

— Я думала, — торопливо сказала она, — нет ли каких-нибудь новостей о вашей матери.

Он посмотрел на нее.

— Есть, и я как раз собирался вам сказать. Теперь уже скоро. Вы строите свои планы?

— Да. — Она старалась казаться спокойной. — Но, конечно, это не к спеху. Я пробуду столько, сколько будет нужно. Как мы договорились.

— Да. Что ж, спасибо, — смущенно сказал Дуглас. — Я сообщу вам, как только узнаю. — Похоже, ему что-то пришло в голову, и он замолк. — Да, кстати, станок понадобится завтра, верно?

— Да. Ши позаботится об этом. Я уже закончила. — Она не хотела быть невежливой, просто пыталась говорить, как взрослая. К сожалению, как почти с каждым разговором, с этим тоже происходило что-то не то.

— Ну, а вы не хотите показать мне ваши шедевры? — Он не всегда был похож на стену, иногда у него бывал довольно заинтересованный вид, и это как раз был такой случай.

Джоанна глупо надеялась, что он забудет о ее ткачестве. Работа оказалась труднее, чем она предполагала, и образцы были в высшей степени любительскими.

— Вам они не понравятся, — с отчаянием сказала она.

— Позвольте мне судить об этом, — возразил Дуглас.

Она неохотно сходила за ними: один — сочетание синего и белого с карминно-розовым рубчиком и светло-зелеными узелками, другой с таким же рисунком в золотистых и желто-зеленых тонах с оранжевыми узелками.

— Боюсь, я не ткач, — сказала она.

— Вижу. — Она подумала, что большому пальцу совсем не обязательно было тыкать в то место, где, как ей было известно, она спустила нить при навивке. — Однако я не думаю, что это было целью ваших упражнений. На самом деле мы хотели узнать, не удастся ли вам найти решение для Фелгейт-Уинтера и «Юности О'Малли».

Джоанна несколько воспряла духом. Ей нравились тона, и рисунок получился неплохой.

— И что же? — наконец решилась она.

— А вы уверены, что хотите знать? — многозначительно осведомился Дуглас. В его глазах появился очень непривлекательный блеск.

— Конечно, — коротко ответила она.

Теперь блеск превратился в сияние.

— Если одним словом, то это хлам. — Можно было подумать, что ему нравится это слово.

Как несправедливо! Цвета были свежими и привлекательными. Она бы охотно носила одежду и того, и другого тона, и они были вполне модными — хотелось бы ей посмотреть, как у него получится что-нибудь такое же симпатичное. Хлам, вот как! Да как он смел!

— Мне кажется, они довольны милые, — ощетинилась она.

— Да, — согласился он. — Они милы, и очаровательны, и такой твид О'Малли выпускает уже лет пятьдесят. И если вы думаете, что они подходят для «Юности О'Малли», я советую вам держать их подальше от глаз моего отца, вот и все!

Она попыталась все-таки отстоять желтый.

— Вот этот, он совсем как пшеничное поле.

— Милая моя Джо, в том-то и дело. А ткань не должна походить на поле. Только не в наше время. Никто не должен наверняка знать, на что похож рисунок.

— Вам непременно надо быть таким циником?

— Я не циник. — Блеск и сияние пропали. — В наши дни людям хочется возбуждения и загадочности. Все должно быть чуть-чуть другим. Даже я это понимаю. Судя по вот этому, — он поднял образцы, — вы не понимаете. — Глядя на них, он выпятил губу и положил их обратно. — Хлам! — снова сказал он.

Самым обидным во всем этом был почти злорадный тон последнего «хлам»! Он хотел сказать это слово, он наслаждался, произнося его. Почему?