Буквально перед ними в клуб скользнула Хакамада.
— Японская городовая! — покачал головой Павел, предвкушая клубное общество.
Врученную Верой клубную карту он, стараясь изо всех сил, небрежно сунул под нос сурово кивающему на такие карты охраннику. Некоторые пары тот удостаивал бесцветным словом «пожалуйста».
Уже на входе была слышна музыка. В зале же она сшибала с ног. В центре размещался танцпол, на котором конвульсивно ломалась молодёжь под абсолютно бессмысленный электронный чёс. Над танцполом по периметру располагались ложи для аристократов новейшего времени. Самым удивительным в этом бедламе был цирковой купол, под которым действительно летали гуттаперчевые гимнастки. К верхним ложам гостей доставлял специальный подъёмник. По кругу стен размещались плазменные панели, призванные, по всей видимости, исполнять роль карусельной цветомузыки. Желающие могли приткнуться к одной из барных стоек. Стены в ложах были отделаны лепниной под барокко.
— Это и есть один из кругов ада, — определил Словцов.
Между тем, электронная музыка заглохла, а на цирковой арене появилась крупная пожилая дама, отливающая от софитов многочисленными блёсками и толщей макияжа. Встала у микрофона, и, не дожидаясь объявления, вдруг затянула классическую арию.
— И эти могут работать под фанеру? — поразился Павел.
— Что-то знакомое, не могу вспомнить, — пыталась распознать музыку Вера.
Вместо подтанцовки за спиной певицы плавно гнулись балерины, одетые, правда, в какие-то космические купальники с крыльями. Крылья, впрочем, скоро отпали, как и верхняя часть купальников и танец продолжался топлесс.
— Это, наверное, классический стриптиз, — ухмыльнулся Павел.
— Лучше посмотри, какие люди, — кивнула на поднимающихся в ложи Вера.
Личности действительно были заметные. Депутат Госдумы — постоянный герой телекамер, прославленный борец с экстремизмом и терроризмом, молодой кинорежиссёр — известный больше прославленной фамилией отца, нежели своими глуповатыми боевиками, были ещё популярные актёры и телеведущие, звёзды со всех небосклонов, Павел углядел даже одного олимпийского чемпиона…
— Зачем им всё это? — задался он вопросом.
— Правила тусовки, — пояснила Вера, — необходимость постоянно быть на виду, если здесь престижно высиживать какое-то время, то это как диета, посещение фитнес-клуба или парикмахерской. Кроме того, здесь заключаются сделки, обсуждают проекты, устанавливают контакты.
— А что будем делать мы?
— Поднимемся в ложу, там спокойнее. Или ты хочешь потанцевать?
— Я ещё не разучил пляски святого Витта.
Классическая музыка в этот момент вдруг наполнилась электроникой и жёстким ритмом. Певица же продолжала петь. Коктейль классики и электроники жутко понравился толпе на танцполе, она зааплодировала и засвистела.
— Этот эпизод из «Пятого элемента», — заметила Вера.
— Понял, — Павел тоже смотрел этот голливудский блокбастер.
— Папа?! — вдруг услышал он и вздрогнул всем телом.
Он попытался сориентироваться в общем гаме на крик, но получилось не сразу, пока из толпы не появилась Вероника. Увидеть дочь здесь Словцов никак не предполагал. Следом за ней шёл высокий кудрявый парень с настороженной улыбкой. Да и дочь ли это была? Взрослая девушка в оранжевой футболке и таких же оранжевых брюках. Влейся она обратно в калейдоскоп толпы — ничего не изменится. На руках — дюжиной колец браслеты, живот открыт, на пупе блестит серебром пирсинг, броский макияж…
— Ника? — не поверил Словцов.
— Папа, откуда ты здесь? Вот бы никогда не подумала! — Вероника дежурно чмокнула отца в щёку.
— Да я, собственно, тоже.
— Дэвиду нужно было в Москву по делам. А это Дэвид и есть, — указала она на своего спутника, который стоял чуть в стороне, продолжая растягивать улыбку на всякий случай.
— Это и есть твоя американская мечта? — криво ухмыльнулся Словцов.
— Пап, ты так и не выздоровел? Мама говорила, что ты вообще подался в какую-то глушь, и…
— Окончательно свихнулся, — продолжил за неё Павел.
— Но ты здесь? — не могла понять Вероника.
— У меня здесь деловое свидание, это, — он повернулся к Вере, — Вера Сергеевна Зарайская, а это, — полуоборот обратно, — моя единственная дочь, обладательница американской гринкард и, насколько я понимаю, богатого жениха.
— Он, между прочим, Йельский университет окончил, — вставила Вероника.
— Все говнюки его окончили, — процедил сквозь зубы Павел. — А здесь вы приобщаетесь к русской культуре?
— Павел, не стоит, — попыталась остановить его Вера.
— Дэвид? — воззрился на американца Павел. — Может — дэвил?
Американец вдруг заговорил на приличном русском.
— Я рад вас видеть, Павел Сергеевич, я всё хорошо понимаю. Вам, наверное, хочется набить мне лицо.
— Хочется? Да я, твою мать, еле сдерживаюсь!
— Павел, — Вера взяла его за руку, и он несколько обмяк.
— Но вы должны понять, я сделаю для Вероники всё. Я сделаю её счастливой. Скоро она получит гражданство. Мой отец сенатор, я бы очень хотел, чтобы вы познакомились. Наши страны партнёры…
— Ага, партнёры, то вы в нас поплюёте, то мы поутираемся. Я думал, невест только дикие горцы крадут.
— Я не крал, мы всё обсудили с Марией Васильевной. Павел Сергеевич, вы должны мне поверить, я очень люблю вашу дочь. — Дэвид, как мог, выражал искренность на своём лице. — Видите, я даже специально учу русский язык.
Он напирал своей искренностью так, что Словцову пришлось опустить глаза.
— Мы хотели к тебе приехать, пап, — сказала Вероника.
— Павел, если девочка счастлива, что тебе ещё нужно? — тихо спросила Вера.
— Я чуть с ума не сошёл, когда она осталась в чужой стране, — так же тихо ответил Словцов.
— Вы можете приехать к нам, — сказал Дэвид, — у Вероники своя часть дома. Она много работает в библиотеке, прекрасно владеет языком.
— Это не со мной, — сам себе прошептал Павел, вслух же добавил: — Бог вам судья. Моё воспитание оказалось никудышным. — Сделал пару шагов, потом остановился и сердечно посмотрел на Веронику: — Дочка, ты помнишь, как я читал тебе в детстве?
— «Сказку о царе Салтане», «Руслан и Людмила»… Помню, конечно…
— Это была сказка о моей семье…
Павел пошёл сквозь толпу. Вера осталась стоять, тревожно глядя ему вслед, потом о чём-то заговорила с Вероникой. Павел же, прорвавшись через море мечущихся тел, упёрся в стойку бара. И первым, кого он там увидел, был Егорыч, пригласивший его в день приезда на север в качестве третейского судьи за свой стол. Он сидел спиной ко всему происходящему и был безразличен ко всему окружающему. Правой рукой он медленно прокручивал стакан с каким-то напитком. Похоже, виски.
— Егорыч? — окликнул его через плечо Павел.
— Так точно, — крутанулся тот на табурете и расплылся в свою бороду улыбкой: — О! Земеля! Ну, земля круглая, а Россия маленькая, я так понимаю, давай к моему шалашу. Я тут пассию свою не дождался. Сижу, думаю, какого хрена я здесь штаны протираю?
При слове «пассия», Павел вспомнил о Вере, повернулся, стал искать её глазами. В нижнем мельтешении увидеть её не удалось, а вот наверху — в ложе, увидел всех троих. Официантка как раз принесла им что-то в бокалах.
— Выпьешь? — спросил Егорыч.
— Обязательно, — ответила за Павла обида.
— Сколько?
— Ещё подвозить придётся.
— По нашему, — похвалил Егорыч. — Я вискаря балую. Английское пойло, но тут надо в аристократа играть. Меня и так сюда пускать не хотели. Фейсом не вышел. Борода, понимаешь, напоминает им о моджахедах, будто русские бороду не носят.
— И как удалось пройти?
— Сто евро на оба глаза — и я бритый, и свитер мой никому не мешает. Да, вот, похоже, зря тратился, дамочка меня кинула. А я вчера из-за неё в «Праге» зарплату буровика оставил.
— Тяжёлый случай, — равнодушно посочувствовал Словцов.
— Да у тебя я тоже вижу дела не фонтан.
— Рванём по маленькой?
— Полыхнём, — согласился Егорыч, чокаясь, — тебя, вроде, Павел зовут?
