Что же в таком случае собирается предпринять он сам, Лютер? Он ничего не может обещать, разве что хранить молчание и ни с кем больше не обсуждать проблемы индульгенций, конечно, при условии, что те, кого он называет своими противниками, то есть защитники правоверной доктрины, поступят точно так же. Какое хитроумное и в то же абсолютно фантастическое предложение! Ведь Лютер сам только что признал, что его сочинения уже завоевали известность во всей Германии. Поэтому его дальнейшее молчание пойдет ему только на пользу. Под предлогом «честной игры» он заткнет рот своим критикам, а в это время его диссидентские труды будут продолжать свое победное шествие по стране. Мало того, его ученики, от которых никто не требовал никаких обещаний, станут вербовать ему новых сторонников и продолжать распространять и комментировать сочинения учителя. Он и не думал ни от чего отрекаться. Совсем наоборот, он собирался с прежним усердием проповедовать свое учение, потребовав от Церкви, чтобы она прекратила проповедовать свое.
Неужели он на самом деле верил, что ему удастся уговорить Рим? Не будем забывать, что в начале 1519 года он еще балансировал на острие бритвы и еще готов был жертвовать многим, лишь бы дело не дошло до отлучения. Возможно, он испытывал вполне понятную сентиментальную привязанность к Церкви, всему строю церковной жизни с ее централизацией, организационным единством, общностью культовых обрядов и в то же время достаточно широкой свободой толкования догматов, позволявшей каждому верующему исповедовать свой глубоко личный Символ веры.
И, конечно, его по-настоящему пугало положение еретика. Если Церковь осудит его окончательно, он превратится в белую ворону, на которую каждый кому не лень станет указывать пальцем. Возможно даже, его заключат в тюрьму. Но если этого и не случится, он разом утратит все преимущества своего нынешнего статуса, потеряет возможность писать, проповедовать, учить. Одним словом, он обратится в ничто. Правда, его опекал курфюрст Саксонский, но еще неизвестно, станет ли он защищать отлученного? С тех пор как в VII веке Церковь осудила учение ариан, ни один правитель не соглашался терпеть на своей территории еретиков. В XIII веке граф Тулузский жестоко поплатился за свое сочувствие к катарам — его лишили и короны, и всех владений. Лютер не питал никаких иллюзий относительно судьбы, которая ожидала его в случае отлучения. Поэтому и приходилось ему изощряться во всевозможных увертках и притворстве.
Зато он явно питал иллюзии по поводу собственного хитроумия, и не исключено, что определенную роль сыграл в этом Мильтиц. Посланник папы был не богословом (он даже не имел священнического сана), а дипломатом. Свою единственную цель он видел в успешном исполнении порученного ему дела. Ему приказали: «Добейтесь от Лютера покорности». Но Лютер не желал покоряться. Ну и что? Зато он получил от него формальное заявление, удовлетворявшее обе стороны. Его совершенно не волновало, что подписанный Лютером документ ни в малейшей степени не отражал истинных убеждений последнего. Вскоре после составления этой «отписки» Риму Лютер доверительно сообщал своему другу Спалатину: «Я проделал это безо всякого труда, ибо уважаю даже ту власть, какую Господь даровал турку». Это означает, что папа значил в его глазах не больше, чем турецкий султан. Правда, папа имел над ним вполне реальную власть, которой следовало опасаться.
Но Мильтиц отнюдь не удовлетворился ролью посредника. Он решил пойти до конца и выжечь каленым железом самый источник заразы, иными словами, примерно наказать виновных в искажении сущности индульгенции. Рассудив, что смута, поднятая Лютером, разразилась из-за Тецеля, он отправился в Лейпциг, разыскал в тамошнем монастыре доминиканцев бывшего продавца индульгенций и потребовал от него строгого отчета. Мильтиц повел себя крайне жестко, обвинив Тецеля в присвоении денег верующих, в подрыве авторитета Церкви в глазах населения Германии, наконец, в разжигании ссоры, нанесшей непоправимый вред католической вере. В конце концов он даже пригрозил Тецелю отлучением. Под таким шквалом упреков и угроз проповедник не выдержал. Заболев от горя, он несколько месяцев спустя скончался.
Среди историков католической школы нашлись впоследствии такие, кто осудил Мильтица за то, что он слишком сурово обошелся с Тецелем. Между тем как раз с их точки зрения его поведение выглядит безупречно, ведь доминиканец действительно пользовался недопустимыми методами. Другое дело, что, стремясь искоренить зло, Мильтиц избрал слишком легкий путь. Что толку наказывать руку, не трогая голову? Ему удалось застращать несчастного монаха до смерти, в то время как архиепископ Альбрехт Бранденбургский, с чьего ведома и по чьему наущению действовал Тецель, остался в стороне от каких бы то ни было нареканий. Вместо того чтобы преследовать конкретного человека, как бы он лично ни провинился, Риму следовало пресечь явление как таковое, приняв меры к тому, чтобы оно никогда не повторилось.
Деятельность Тецеля нельзя рассматривать как причину, побудившую Лютера к бунту; в лучшем случае она послужила лишь предлогом. Не будь Тецеля, нашелся бы кто-нибудь другой. К 1517 году Лютер уже разработал свою теорию бесполезности «дел» и занимался ее углублением, пропагандой и распространением. Ему попался на пути проповедник отпущения грехов, но даже если бы этого не случилось, он все равно нашел бы способ провозгласить свои идеи, быть может, в чуть менее резкой форме. Придя к определенным убеждениям, он испытывал потребность в самовыражении, а потому рано или поздно обязательно столкнулся бы с тем или иным защитником чистоты ортодоксального учения и непременно спровоцировал бы тот же самый конфликт.
Мильтиц был дипломатом, к тому же немцем. Он всей душой желал уладить ссору, по возможности не вынося ее за пределы Германии. Он пользовался полным доверием папы, а потому сразу по приезде принялся подыскивать на роль судьи подходящего человека, который проявил бы достаточную гибкость в вопросах толкования доктрины и в то же время обладал бы реальной властью, — иначе Рим не одобрил бы его кандидатуры. Такого человека он нашел в лице Рихарда де Грайффенклау, архиепископа Трирского и принца-курфюрста. Нельзя сказать, чтобы последний с восторгом отнесся к предложенной ему миссии. Отказаться от поручения, данного Римом, он не мог, но и влезать во всю эту свару явно не жаждал. По долгу архиепископа он обязан был следить за чистотой католического вероучения и исполнять все предписания папы, но по своему положению немецкого князя не мог не чувствовать солидарности к Фридриху Саксонскому, а вместе с ним и ко всем немцам, без зазрения совести радовавшимся любой осечке со стороны Рима.
Первым делом он добился отсрочки рассмотрения дела, перенеся его на март. В марте он снова принялся тянуть время, уверяя, что не может заняться Лютером, пока в Германии нет законного императора, выборы которого намечалось провести лишь в июне. Очевидно, папе надоели эти проволочки, потому что 29 марта он отправил Мильтицу бреве [12]с предписанием переправить Лютера в Рим, дабы тот смог наконец предстать перед судом. Но Мильтиц утаил это приказание, рассудив: «Поживем — увидим». В самом деле, если от Лютера удастся добиться отречения, папский приказ утратит смысл, в противном же случае применить к строптивцу драконовские меры всегда успеется. Зато никто не сможет упрекнуть Мильтица в недостатке кротости и долготерпения.
Мартин Лютер понял, что на некоторое время его оставили в покое. Человек, назначенный ему в судьи, не торопился его слушать, римский посланец демонстрировал ему уважительную снисходительность. И он продолжал сидеть у себя в Виттенберге, удвоив активность. Опубликовал текст проповеди «Пояснение к Десяти заповедям», произнесенной в конце 1518 года, а также «Комментарий к Псалму 109». Но главное внимание он уделил подготовке к печати рукописи «Комментария к Посланию к Галатам», составленной на основе ранее прочитанных им лекций.
