В Италии война возобновилась в 1527 году. Пока Карл V в очередной раз пытался взять Милан, коннетабль Бурбон, один из победоносных участников сражений под Агнаделем и Мариньяно, впоследствии поступивший на службу к германскому императору и командовавший его войском в сражении при Павии, бросил своего хозяина и решил организовать собственную военную кампанию. 6 мая во главе отряда наемников он предпринял штурм Рима, во время которого был убит. Его солдаты, лишившиеся командира, устроили в Вечном городе настоящее побоище. Вскоре Лютеру донесли, что Карл V якобы разрушил Рим, и он не смог удержаться от скоропалительных выводов: «Рим бесславно пал. Вот она, воля Христова! Император, подвергший Лютера гонениям от имени папы, сам погубил папу во имя Лютера! Истинно, все что ни делается, служит делу Христа и Его присных».

До разрушения Рима дело, конечно, не дошло, но в течение двух месяцев город подвергался самым жестоким грабежам. Климент VII, укрывшийся в замке Святого Ангела, оказался пленником и провел в заточении семь месяцев, освободившись только ценой крупного выкупа. Франциск I, вспомнивший о своей принадлежности к католичеству, решил выручить Святого Отца, однако адмирал генуэзского флота Андреа Дориа переметнулся на сторону Карла V. В результате королю Франции пришлось спешно убираться из Италии. Папе оставалось лишь рассчитывать на добрые чувства германского императора. Последний приказал доставить его в Рим, весьма прозрачно намекнув, что его покровительство должно быть оплачено ценой политических уступок.

29 июня 1529 года папа и император подписали Барселонский мир, вернувший их к взаимному согласию. 5 августа Луиза Савойская, мать Франциска I, и Маргарита Австрийская, тетка Карла V, в свою очередь подписали в Камбре так называемый «дамский мир». В соответствии с этим документом Франциск I, овдовевший в 1524 году, когда умерла тихая и добрая Клод Французская, принесшая супругу в качестве приданого Бретань, намеревался жениться на сестре Карла V Элеоноре Австрийской, также вдове, потерявшей мужа — Эммануила Португальского — после двух лет брака. Император полагал, что этот альянс послужит скреплению достигнутого мира. Но он продержался лишь до 1534 года, когда король Франции демонстративно вступил в союз с князьями-лютеранами.

Между тем Карл V решил наконец, что настала пора вплотную заняться внутренними делами империи, которыми он слишком долго пренебрегал. Наибольшее беспокойство вызывало турецкое вторжение, стремительно развивавшееся. В 1529 году 120-тысячное войско Сулеймана подошло к самым стенам Вены, столицы владений Фердинанда. Под угрозой оказались не только Габсбурги, но и весь христианский мир. От Франции помощи ждать не приходилось, поскольку Франциска I связывал с султаном дружественный договор. Что касается лютеранских князей, то еще на рейхстаге 1526 года они заявили, что окажут финансовую поддержку крестовому походу только в том случае, если их подданным будет предоставлена свобода вероисповедания. Император понимал, что под этим заявлением крылось требование закрыть глаза на конфискацию церковных земель и запрет католического богослужения. Таким образом, решение турецкой проблемы оказалось в прямой зависимости от решения второй настоятельной задачи внутренней политики — лютеранского дела. В любом случае Карл, конечно, не мог не сознавать, что его длительное отсутствие, затянувшееся на целых три года, позволило князьям-лютеранам укрепить позиции, захватить в свои руки значительную часть церковного аппарата и усилить свою партию новыми сторонниками в северных и центральных землях Германии. Теперь ему, отвечающему и за единство Церкви, и за единство империи, следовало действовать без промедления.

На новое свое заседание, снова в Шпейере, рейхстаг собрался 15 марта 1529 года. Отдавая себе отчет в успехах, достигнутых адептами новой веры, и в их самоуверенности, Карл V не обманул надежд католиков и продемонстрировал завидную твердость. Вормсский эдикт, принятый рейхстагом, недвусмысленно заявил он, безоговорочно должен быть приведен в исполнение, и это решение останется незыблемым вплоть до созыва собора. Однако его опять отвлекли другие дела, и он в очередной раз передоверил руководство рейхстагом брату Фердинанду. Вместе с князьями-католиками, составлявшими большинство, последний предложил следующий ряд мер. Там, где Реформация успела укорениться достаточно глубоко и где любые попытки пересмотра сложившегося соотношения сил повлекут за собой беспорядки, следует ограничиться запретом на дальнейшее распространение лютеранства, одновременно обеспечив свободу проповеди католицизма и восстановив в правах мессу. В землях же, сохранивших верность католичеству, Вормсский эдикт должен быть приведен в безусловное исполнение. Ученики Лютера получили обещание, что никто из них не пострадает за свою веру.

Каждая из сторон понимала, что подобное решение представляет собой компромисс, и каждая испытывала недовольство. Шестеро князей-лютеран составили торжественный протест, в котором, обращаясь к императору, утверждали: «Мы заявляем перед лицом Бога, людей и всех тварей Божьих, что мы и наши сторонники никогда не предпринимали ничего, что было бы противно Богу и Слову Божьему, спасению душ, совести, а следовательно, и настоящему эдикту. Поэтому мы объявляем все это не имеющим никакого значения». Документ подписали Иоганн, курфюрст Саксонский; Филипп, ландграф Гессенский; Вольфганг, князь Ангальтский; Эрнст и Франц, герцоги фон Брауншвейг-Люнебургские; Георг, маркграф Бранденбург-Ансбахский. К ним присоединились 14 городов, в том числе Страсбург, Ульм, Констанц и Нюрнберг. Случилось это 19 апреля 1529 года, и с этого самого дня сторонников Лютера стали именовать протестантами.

Германия раскололась надвое, причем линия раздела пролегла главным образом в сфере политики. Император отверг протест князей. Иоганн Саксонский и Филипп Гессенский заключили союз со Страсбургом, Нюрнбергом и Ульмом. Лютера не слишком беспокоили новости с заседания рейхстага: его верные сторонники курфюрст и Меланхтон лично присутствовали в Шпейере, обеспечивая ему и политическую, и религиозную защиту. Узнав о появлении Протеста, Лютер написал каждому из обоих своих друзей по одобрительному письму. Однако сообщение об образовании военного союза вызвало с его стороны осуждение. Он счел, что слишком опасно поднимать меч против законной власти. В любом случае, полагал он, паписты, доказавшие собственную нерешительность еще на Вормсском рейхстаге, не осмелятся напасть на немецкие государства.

Другой слабостью членов антиримской партии стала их разобщенность. Насколько она опасна в политическом и военном плане, прекрасно понимали князья. Филипп Гессенский, ничего не смысливший в богословии, зато вынашивавший далеко идущие политические планы, надеялся, что ситуация переменится к лучшему, если удастся убедить лидеров крупнейших религиозных школ прийти к общему мнению относительно фундаментальных принципов доктрины. Этими соображениями он поделился сначала с Меланхтоном, а затем и с Цвингли. Меланхтон согласился принять участие в объединительном коллоквиуме, но с единственным условием — не приглашать на него Цвингли. Для достижения более прочного союза, считал он, следует ограничиться представителями более или менее сходных направлений. Лютер высказался категорически против этой идеи. Он опасался, что вместо согласия между потенциальными участниками диспута произойдет дальнейшее размежевание, а их разногласия получат нежелательную публичную огласку. Свое мнение он высказал ландграфу, который от него отмахнулся. Зато глава секты таинственников Цвингли, отрицавший реальность присутствия Христа в таинстве евхаристии, с горячностью ухватился за эту идею, увидев в ней шанс завербовать в свои ряды новых сторонников. Ситуация напоминала Вормсский рейхстаг, вывернутый наизнанку: роль Лютера играл теперь Цвингли, которому сам Лютер, в свою очередь, пытался заткнуть рот. Так или иначе, но приглашения были разосланы. «Ландграф Гессенский, — писал Лютер 2 августа, — приглашает нас в Марбург на день св. Михаила. Он сгорает от нетерпения, желая примирить нас с таинственниками. Ни на что хорошее мы не надеемся, более того, ожидаем любых ловушек. То, что затевается, опаснее для наших друзей, чем для наших врагов. Жаждущий крови сатана не ведает отдыха, готовя новые убийства и кровопролития».