Колумб последовал совету матроса, однако еще два или три раза просыпался и выходил на палубу, чтобы проследить за погодой и за людьми. Пока у руля стоял Санчо, все шло хорошо, но едва он сменился и вместе со своей вахтой ушел вниз, другие рулевые начали вытворять то же самое, что и первый, отстраненный Колумбом.

Утром, когда Луис проснулся, адмирал уже сидел за столом, вычисляя пройденный путь. Встретив веселый взгляд юноши, Колумб серьезно и не без грусти сообщил ему:

— Мы шли хорошо, хотя и отклонились к северу дальше, чем хотелось бы. По моим расчетам, за ночь мы удалились от острова Ферро на тридцать лиг. Правда, для остальных я, как видите, записал только двадцать четыре. Ночью рулевые стояли на руле из рук вон плохо — это преступное небрежение, если не прямая измена. Они вели каравеллу так, что временами она шла почти параллельно берегам Европы. Пока я раздумывал, как обмануть наших матросов у себя в каюте, они старались обмануть меня на палубе. Весьма печально, дон Луис, прибегать к обману или обнаруживать обман в таком великом и святом деле, от исхода которого зависят счастье всего человечества и слава Испании!

— Даже святые отцы иной раз пускаются на обман, — беззаботно ответил Луис. — Если им это можно, то нам и подавно! Мне говорили, что половина их чудес на самом деле просто ловкость рук. Неверие и сомнения закоренелых грешников вроде нас с вами вполне оправдывают их маленькие фокусы, если они необходимы для спасения наших душ!

— Никакое чудо не откроет глаза невеждам, — возразил адмирал, — но отказаться от этого путешествия было бы преступлением! Слава богу, мой мальчик, теперь мы избавились от португальцев и идем прямо к цели! Отныне нам могут угрожать лишь стихии да наши собственные страхи. Я рад, что Пинсоны остались мне верны: их каравеллы все время держатся вплотную за «Санта-Марией», — так могут вести суда только люди, твердо верящие в нашу цель и в успех плавания.

Когда Луис оделся, они с Колумбом вышли из каюты. Солнце стояло уже высоко, и весь бескрайний океан сверкал под его лучами. Ветер крепчал, поэтому суда шли почти по намеченному курсу, а так как волнение было не сильное, то казалось, все благоприятствовало плаванию.

Тревога, вызванная исчезновением последнего острова, поулеглась, команда успокоилась, и только страх перед неведомым грядущим еще таился в душах, как огонь в недрах умолкнувшего, но не погасшего вулкана. Привычная гладь океана, свежий ветер, яркое солнце и отсутствие какой-либо опасности радовали моряков и воскрешали в них надежды. За этот день и следующую ночь каравеллы прошли по пустынным водам сто восемьдесят миль, и никто больше не горевал о далекой земле. Однако Колумб со свойственной ему осторожностью сообщил команде, что за сутки пройдено всего около ста пятидесяти миль.

Во вторник 10 сентября ветер стал еще более благоприятным. В этот день, впервые после отплытия с Канарских островов, каравеллы шли прямо на запад. Старый Свет остался у них за кормой, впереди простирался неведомый океан, и смелые искатели приключений плыли навстречу своей судьбе, подгоняемые юго-восточным ветром. Суда делали всего около пяти миль в час, но зато эта скорость была постоянной и шли они прямым курсом.

Покончив с обычными полуденными наблюдениями, Колумб только успел объявить своим нетерпеливым спутникам, что какое-то неизвестное течение постепенно сносит каравеллы к югу, как вдруг с марса раздался возглас:

— Кит! Кит!

Подобные встречи в открытом океане всегда служат развлечением, нарушающим монотонность плавания, поэтому многие полезли даже на мачты, чтобы полюбоваться морским чудовищем.

— Ты его видишь, Санчо? — спросил адмирал оказавшегося рядом с ним матроса. — Мне кажется, в этих водах китов быть не должно.

— Ваши глаза, сеньор дон адмирал, острее, чем у того болтуна на марсе, — ответил Санчо. — Я вижу только океан, волны да пену на гребнях и больше ничего!

— Хвост, вон его хвост! — закричали матросы, указывая на темный, раздвоенный конец, высунувшийся из воды. — Он ныряет! Головы не видно, только хвост!

— Увы! — досадливо воскликнул более опытный Санчо. — Что они смыслят, эти горе-моряки! Они приняли за хвост кита мачту какого-то несчастного судна, которое уже покоится на дне океана со всем своим грузом и командой!

— Ты прав, Санчо, — отозвался адмирал. — Теперь я и сам вижу верхушку мачты с реями. Это, несомненно, обломок кораблекрушения.

Новость сразу облетела каравеллу, и лица матросов омрачились, как бывает всегда при встрече со следами морской катастрофы. Лишь кормчие остались равнодушны и даже принялись обсуждать, не вытащить ли мачту из воды: в случае какой-нибудь поломки она могла бы пригодиться. Но волнение было слишком велико, а ветер такой, что жалко было терять время, и они отказались от своей затеи.

— А ведь это нам предостережение! — вдруг закричал один из недовольных матросов, когда «Санта-Мария» проплывала мимо верхушки мачты. — Само небо посылает нам знамение, чтобы мы не смели плыть туда, куда не заплывал ни один моряк!

— Знамение-то знамение, да только какое? — перебил его Санчо: полученная им от Колумба добла сделала его еще более красноречивым. — Видишь, на что похожа эта мачта? На крест!

Значит, это добрый знак — святой крест предвещает нам успех и удачу!

— Правильно, Санчо! — подхватил адмирал. — Крест возник перед нами посреди океана, благословляя нас, чтобы мы донесли свет веры до несчастных язычников Азии.

Верхушка мачты с верхней реей действительно весьма походила на крест, и счастливая выдумка Санчо имела успех. Через четверть часа этот последний обломок европейской цивилизации остался за кормой и начал постепенно удаляться, пока совсем не исчез среди волн.

После этого небольшого происшествия плавание протекало спокойно еще два дня и две ночи. Ветер все время оставался благоприятным, и каравеллы шли по компасу прямо на запад, хотя в действительности отклонялись немного к северу от запада, но этого мореплаватели той эпохи не знали. С утра 10 сентября до вечера 13-го было пройдено около девяносто лиг почти по прямой линии; в этот момент флот Колумба находился на меридиане или немного западнее меридиана Азорских островов — самой западной из открытых европейскими мореплавателями земель. Однако, начиная с того же 13 сентября, встречное юго-восточное течение начало сносить каравеллы еще южнее, к северной границе пассатных ветров. note 64

Вечером этого дня адмирал и Луис стояли на своем обычном посту на полуюте, когда Санчо передал вахту сменившему его рулевому. Однако, вместо того чтобы отправиться на бак к остальным матросам, он задержался на корме, неуверенно поглядывая на полуют. Убедившись, наконец, что там находятся только адмирал и его постоянный спутник, он начал подниматься к ним по лестнице, видимо, желая сообщить нечто важное.

— Ты хотел мне что-то сказать, Санчо? — спросил Колумб, дав матросу возможность оглядеться и увериться, что на узком мостике, кроме них, нет никого. — Говори смело, я тебя слушаю!

— Сеньор дон адмирал, ваша милость хорошо знает, что я не какая-нибудь пресноводная рыбешка, чтобы трястись от страха при виде акулы или кита или ужасаться тому, что корабль плывет на запад, а не на восток, и все же я должен сказать, что с этим плаванием не все чисто. Есть знамения и чудеса, которыми моряк не может пренебрегать, настолько они непривычны и зловещи.

— Я действительно не считаю тебя, Санчо, за труса, которого может испугать какая-нибудь птица или обломок мачты, поэтому говори, я хочу знать, что ты имеешь в виду. Говори прямо, без лишних проволочек! Если хочешь получить еще один золотой, я тебе его обещаю.

— Нет, сеньор, либо моя новость не стоит и одного мара-веди, либо она дороже всего золота на свете, так что пусть ваша милость не беспокоится о моем вознаграждении. Вы знаете, сеньор, что на вахте у руля мы, старые моряки, всегда о чем-то мечтаем — об улыбке и глазках какой-нибудь плутовки, о сладких плодах или сочном бараньем боке, а иногда раздумываем о собственных грехах.