Роджер теперь жил в Австралии. С отцом их разделяла неполная тысяча миль. Затаив дыхание, я читал и перечитывал текст на обороте открытки:
Устал жить на самых задворках края света и опять затосковал по западному комфорту. Также мне пришло в голову — хотя это и гнусная мыслишка, — что пора бы приглядеть себе местечко, где бы окончить свои дни. И вот я здесь, по крайней мере на полгода. Мой пансионат помечен стрелочкой — в былые дни отсюда наверняка открывался прелестный вид на залив, но разросшиеся кондоминиумы испортили всю картину…
А теперь скажите, как по-вашему, разве это не судьба?
Интернет, в чем мне пришлось убедиться на собственном опыте, наводит мосты между людьми в той же степени, что и выстраивает барьеры. Но иногда его воспринимаешь как чистый дар небес. С помощью Google Earth я определил, где находится участок побережья в Аделаиде, изображенный на открытке Роджера, буквально ткнул пальцем в пансионат, выяснил его название и адрес и отправил владельцам письмо по электронной почте с вопросом, проживает ли у них человек с таким-то именем. Ответ пришел на следующее утро, и он был точно таким, на какой я надеялся.
Вот так я нашел Роджера Анстрасера, выполнив первую часть плана.
В Австралию я улетел 4 апреля. На сей раз я летел туда на короткий срок чуть больше недели, за такое время не успеваешь даже привыкнуть к смене часовых поясов. Поездка была мне явно не по карману — пришлось снова залезать в долги. Но так было нужно. Поначалу я не хотел предупреждать отца о своем визите. Думал сделать ему сюрприз. Но потом я сообразил, что это глупо, — люди не летают на другой конец света за немалые деньги, рискуя не застать на месте своих отцов: а вдруг он уехал куда-нибудь? или взял двухнедельный отпуск? Поэтому вечером, накануне отъезда, я ему позвонил — но не дозвонился. Ни домашний телефон, ни мобильник не отвечали. Я запаниковал. Мало ли что могло случиться. Может, он лежит, коченея, на кухонном полу своей новой квартиры? Теперь я уже был обязанлететь.
И разумеется, когда спустя тридцать шесть часов я позвонил в его дверь, он открыл через пару секунд как ни в чем не бывало.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Приехал с тобой повидаться. Почему ты не подходишь к телефону?
— А ты звонил? С телефоном возникли проблемы. Сам не знаю как, но я умудрился убрать громкость и теперь не слышу звонка.
— А мобильник?
— Разрядился, и я не могу найти зарядник. Ты ведь не из-за этого притащился в такую даль, правда?
Я все еще стоял на пороге:
— Можно войти?
Думаю, отец был искренне тронут тем, что я не поленился приехать к нему, хотя мы виделись совсем недавно. Тронут и ошарашен. Почти всю неделю мы ничем особенным не занимались, но легкость, с какой мы общались, и даже (осмелюсь заявить) близость, возникшая между нами, были для обоих совершенно новыми и непривычными ощущениями. Я отдал ему бесценную голубую папку, сказав, что я прочел мемуарный рассказ «Восход солнца», но развивать эту тему мы не стали. Во всяком случае, до определенного момента. Также я утаил поначалу, что половина моего чемодана заполнена открытками Роджера Анстрасера, сложенными в увесистые стопки. Я не спешил, дожидаясь нужного момента, и первые дни мы провели за обыденными домашними делами. В новой квартире отец жил уже три месяца, но до сих пор толком ее не обставил, и мы объезжали мебельные магазины, покупая кресла, кухонные шкафчики и гостевую кровать. Его телевизор, которому было лет двадцать, еле показывал, и в один прекрасный день мы приобрели новый с плоским экраном, а заодно и DVD-проигрыватель. Отец ворчал, что теперь ему не на чем смотреть старые видеокассеты, а новомодные пульты такие маленькие, что он будет их постоянно терять, но, по-моему, он был доволен — и не столько телевизором, сколько вообще всем. Этот мой визит значительно отличался от предыдущего, и, понятно, в лучшую сторону.
Наступил вечер пятницы, а я все еще не сказал, что я уготовил ему на следующий день. Мы заказали китайскую еду на дом, открыли большую бутылку новозеландского «Шираза», и, пока он резал четверть поджаристой утки и вынимал блинчики из целлофановой упаковки, я вышел в соседнюю комнату, а вернувшись, сказал:
— Пап, у меня кое-что есть для тебя. — И выложил на стол билет авиалиний «Квантас».
— Что это?
— Билет на самолет.
Отец взял билет, заглянул в него:
— До Мельбурна.
— Точно.
— На завтра.
— Да, на завтра.
Он положил билет на стол:
— Объясни, что происходит?
— Завтра ты едешь в Мельбурн.
— И с какой стати?
— А с той, что… завтра там будет человек, с которым тебе, по-моему, стоит увидеться.
Он смотрел на меня в полном недоумении. Я понял, что по моему тону он мог вообразить, будто я посылаю его проконсультироваться с каким-нибудь специалистом от медицины.
— И… кто же этот человек?
— Роджер.
— Роджер?
— Роджер Анстрасер.
Отец прекратил резать утку на мелкие слоистые кусочки и опустился на стул:
— Тебе известно, где сейчас Роджер? Откуда?
— Я его выследил.
— Как?
— Наводка была на последней открытке, которую он тебе прислал. Открытку я нашел в Личфилде.
— Он все еще пишет мне?
— И не переставал писать. В моем чемодане около двухсот открыток с его подписью.
Отец почесал в затылке:
— Он хочет меня видеть?
— Да.
— Ты говорил с ним?
— Да.
— И что он сказал?
— Сказал, что… ему не терпится с тобой встретиться.
— Он живет в Мельбурне?
Я покачал головой:
— В Аделаиде. Мы выбрали Мельбурн, потому что это промежуточный пункт.
Отец снова взял билет в руки, посмотрел на время вылета, но как-то рассеянно.
— То есть, похоже, вы обо всем договорились.
— В твоей власти все отменить.
— Где назначена встреча?
— В чайной ботанического сада, — ответил я, — завтра, в три часа.
Отложив билет, отец взял нож, вилку и продолжил разделывать утку, но по его лицу видно было, что он напряженно размышляет. Однако о предстоящей встрече ни за ужином, ни после он не проронил ни слова. Мой отец, начинал понимать я, — гений молчания.
Тем не менее чувствовалось, что он сильно взволнован. Я вручил ему стопки открыток, и, когда я отправился спать, он сидел за кухонным столом, методично читая их одну за другой. Я проснулся в три часа утра, сказалась разница во времени, и увидел полоску света под дверью его спальни. До меня донесся скрип половиц — отец мерил шагами комнату. Больше в ту ночь я так и не заснул; отец, подозреваю, тоже.
Утром около семи часов я первым спустился на кухню. Когда я заваривал кофе, вошел отец и слегка повышенным тоном произнес:
— Ты не купил мне обратный билет.
— Не купил.
— Почему?
— Я же не знал, на какой срок ты едешь. Может, ты захочешь там задержаться. В зависимости от того, как все сложится. Так что придется тебе самому покупать обратный билет.
— Полет из Мельбурна в Сидней — для меня это роскошь.
— Расходы я возмещу.
После этих моих слов он повел себя… как бы это выразиться… очень неординарно. Если вам повезло и у вас достаточно нормальные отношения с родителями, боюсь, вам будет трудно понять, насколько необычайным его поведение выглядело в моих глазах. Сперва он сказал: «Спасибо, Макс». А потом: «Ты ведь не обязан это делать». Но не это было самым странным. Странность заключалась в том, что он подошел ко мне — я как раз наливал кипяток в кружку с кофейными кристалликами — и положил руку на мое плечо. Он дотронулся до меня.
Я дожил до сорока восьми лет, но не помню, чтобы отец когда-либо до меня дотрагивался. Я обернулся, и наши глаза встретились на очень короткий миг. Мы оба чувствовали неловкость и поспешили отвернуться.
— А ты чем собираешься заняться сегодня? — спросил он.
— Ну, никаких великих планов у меня нет. Разве что вечером я иду в ресторан. И надеюсь там тоже кое с кем встретиться.