— А кто эти «они»?

И, когда Линдси назвала банк, я сразу вспомнил Ричарда, самодовольного дружка Поппи. Именно там он работал, пока его не сократили.

— Но… у фирмы дела идут нормально, да? Все спокойно и безопасно?

— Если говорить о долгосрочной перспективе, по-моему, нам волноваться не о чем. Однако в ближайшее время могут возникнуть проблемы с наличностью. — Помолчав, Линдси добавила: — Вот почему Алан так зол на меня.

— Разве? Но с какой стати ему на вас злиться?

— Сегодня утром, когда я выступила с новой идеей, о награде за расход бензина, он заявил, что мы не можем себе этого позволить.

— Но ведь речь идет всего о пяти сотнях!

— Именно. Я ему то же самое сказала. Но Алан утверждает, что в данный момент мы и этого не наскребем, и ужасно дуется, потому что ему придется расплатиться своими кровными.

— Выложить деньги из своего кармана?

— Ага.

Мы опять зашагали вниз по лестнице.

— Наверное, — сказал я, — вам сейчас нелегко.

— И не говорите. Похоже, затея с поездкой ему уже разонравилась. И если что-то пойдет не так…

— …виноватой сделают вас? — закончил я, а Линдси кивнула. — Не переживайте. Все будет хорошо. Сама по себе идея с поездкой — просто блестящая.

Линдси благодарно улыбнулась. Когда мы одолели наконец продуваемую сквозняками лестницу, Линдси придержала тяжелую входную дверь, пропуская меня вперед, и мы вышли под слабенькое, едва пробивавшееся сквозь тучи солнышко. Остальные уже приближались к черным «приусам», приготовленным для команды путешественников. Стоило нам оказаться на улице, как Линдси закурила.

— Знаете, — сказала она, — в этом месяце мы впервые не заплатили по ипотеке. Мартин с начала года сидит без работы.

От Тревора я слыхал, что муж Линдси — строитель. Больше я о нем ничего не знал и не стремился узнать.

— Тяжелые времена, Макс. А главное, мерзкие. Кто-то нажился. А кто-то облажался. Но и те и другие делают вид, что ничего не случилось. — Она взглянула на небольшую толпу, окружившую четыре черных автомобиля. — Ладно, идем. Папарацци ждут вас не дождутся. Вы ведь не хотите упустить свои пятнадцать минут славы.

В действительности прощальная церемония закончилась много быстрее. Фотограф снял нас четверых на фоне машин, а журналист задал пару вопросов не совсем по делу: какие щетки наиболее полезны людям, живущим в отдаленных районах нашей страны? Он явно не улавливал смысла и цели нашего предприятия. Представители прессы управились за две минуты, однако не ушли, но топтались вокруг с ехидными улыбочками в ожидании старта. Такое отношение раздражало, мягко говоря.

Мы заторопились и засуетились. Алан Гест выдал каждому по видеокамере для дневниковых записей. (У Линдси тоже была камера, и она уже снимала все подряд, переходя от машины к машине.) Инструкция, сообщил Гест, находится в бардачке, там же, где инструкция по управлению автомобилем, — 500 страниц, разделенных на два увесистых тома. Алан попросил нас не пугаться и заверил, что не обязательно немедленно лезть в инструкцию и что, напротив, мы скорее поймем на собственном опыте, насколько эти автомобили просты в управлении. Меня его слова до конца не убедили, потому что я не только не сумел завести машину, но и не догадался, куда вставлять пластиковый кубик, выданный вместо обычных ключей. В итоге ко мне подошел Тревор и объяснил, что надо нажать на тормоз и одновременно на кнопку, и показал на какую. Все это выглядело очень сложным, а когда я выполнил его указания, то не услышал привычного урчания двигателя. Тем не менее машина тронулась с места — да так неожиданно, что поначалу ее немного занесло, и я въехал в бетонный столбик из тех, что огораживали парковку. Я лишь слегка его задел — ни бампера не помял, ничего, — но задним числом думаю, уж не усмотрел ли Алан Гест в этом эпизоде дурное предзнаменование. Во всяком случае, наблюдал он за моими маневрами с очень хмурым видом.

Наконец, когда пробило ровно полдень, мы, четверка бесстрашных торговых агентов, тронулись в путь. Колонну замыкал BMW Алана, в котором ехали он сам и Линдси, продолжавшая запечатлевать события на пленку. Добравшись до самой большой из мини-развязок на окраине промзоны, мы затормозили: здесь пролегала официальная стартовая линия. К развязке сходились четыре дороги, и предполагалось, что мы рванем отсюда в четырех разных направлениях. Выйдя из машины, Алан с Линдси встали в центре перекрестка. Дул пронзительный мартовский ветер, моросило. Алан, подняв воротник пальто и кутаясь в шарф, приставил ко рту, вместо мегафона, сложенные в трубку ладони и крикнул:

— Вот оно, парни, свершилось! Удачи вам!

Линдси непрерывно снимала.

Первым — в восточном направлении — стартовал Тони Харрис-Джонс. За ним Тревор: он сделал круг по развязке, чтобы вернуться на дорогу, по которой мы сюда приехали, — его путь лежал на юг. Дэвид Вебстер двинул по западной дороге. Настал мой черед. От меня требовалось лишь ехать прямо, поскольку на дорогу, ведущую на север, даже не надо было сворачивать. Я открыл окно, чтобы попрощаться с Аланом и Линдси, и, когда я проезжал мимо, Алан помахал мне сухо, официально, но Линдси оторвалась от камеры (ради других она этого не сделала) и левой рукой послала украдкой воздушный поцелуй.

От этого жеста сердце мое заколотилось, и я испытал странное, доселе незнакомое ощущение: меня обдало жаркой волной радости, волна поднималась от ступней все выше и выше, пока макушка не запылала.

А потом, когда Линдси исчезла из виду, я вдруг почувствовал себя страшно одиноким.

Эта надпись уже минут пятнадцать высвечивалась на моем экране. Я ехал по трассе М4 на восток, назад к Лондону, но около Мейденхеда мне предстояло свернуть на шоссе А404 и далее двигаться в северном направлении. Дорога была свободной, и я ехал по внутренней полосе со скоростью шестьдесят миль в час. К автомобилю я начинал потихоньку привыкать, хотя количество кнопок и с той, и с другой стороны экрана слегка беспокоило. Я собирался затормозить где-нибудь и изучить эти кнопки повнимательнее. А пока, если нажать на «Принимаю», ничего ведь ужасного не случится, верно? Не мог же я всю дорогу пялиться на эту надпись. Это как в компьютере, когда покупаешь что-нибудь онлайн: ты все время жмешь на окошки, соглашаясь с предупреждениями и принимая условия, которые никому и в голову не приходит прочесть. А зачем? У тебя нет иного выбора, кроме как соглашаться. Точнее, у тебя есть иллюзия выбора, но не более. Возможно, так устроен мир в целом.

Когда я нажал на кнопку, появилась карта. Я увидел дорогу, по которой ехал, и себя. Или, вернее, свою машину — маленькую красную стрелочку, твердо указывающую на восток. Интересно, сколько в данный момент на меня нацелено спутников, вычисляющих мое постоянно меняющееся местоположение? Я где-то читал, что их всегда пять, — пять пар глаз, находясь в выигрышной позиции высоко в небе, держат меня под неусыпным наблюдением. Это должно вселять уверенность или, наоборот, пугать? Как обычно, я колебался с ответом. В нашей жизни появилось столько новшеств, о которых мы не знаем что и думать. В одном я не сомневался: во времена Дональда Кроухерста все было совершенно по-другому. Кроухерст несколько месяцев болтался, никем не замеченный, посреди Атлантики в полной уверенности, что способен всех одурачить: стоит лишь в бортовом журнале нацарапать карандашом липовые цифры — и все поверят, что он, сражаясь со штормами в южных морях, обогнул мыс Горн. В наши дни такое надувательство уже не прокатит.