Думаете, на этом все закончилось? Типа для одного вечера гадостей более чем достаточно? Ошибаетесь. Вернувшись домой, я как последний идиот и мазохист проверил почту на адрес Лиз Хэммонд и увидел сообщение от Каролины с вложением — Каролина, как ее и просили, прислала свой новый рассказ. Назывался он «Яма с крапивой».

Когда я прочел название, у меня на несколько секунд остановилось сердце, я не преувеличиваю. Как она могла?Неужели она и вправду написала о томпроисшествии?

Пока принтер распечатывал рассказ, я отправился налить себе выпить. Выбирать особо было не из чего, нашлась только водка. У меня дрожали руки. Зачем после ужасного расставания с Поппи подвергать себя еще и этому? Мало мне того, что ужин, на который я возлагал столько (ложных) надежд, закончился полным провалом?

Но сколько я себя ни уговаривал, я был бессилен перед убийственным любопытством, заставившим меня притащиться в гостиную с водкой в одной руке и десятком отпечатанных страниц формата А4 в другой. Плюхнувшись на угольного цвета диван из ИКЕА, я бросил мрачный взгляд на фотографию, стоявшую на каминной полке, — Каролина и Люси у рождественской елки насмешливо наблюдали за мной — и начал читать. Читать ее отчет, написанный в третьем лице за-ради «объективности» и «отстранения», — боже ж ты мой! — о том, что случилось на семейном отдыхе в Ирландии пять лет назад.

— «Жульничать» — любопытное понятие, тебе не кажется? — сказал Крис.

— Ты о чем? — спросил Макс.

Стоя у кухонной раковины, Каролина прислушивалась к разговору двух мужчин. Ей казалось, что даже по столь незначительным репликам сразу видно, до чего же они разные люди. Крис умел и любил поговорить: какой бы мелкой ни была тема, Крис набрасывался на нее с жадностью, обкатывал со всех сторон, стремясь докопаться до сути и не сомневаясь, что это ему удастся. Макс же вечно нервничал и терялся — нервничал даже сейчас, в разговоре с человеком, который был его давним и лучшим другом (так он всем твердил, включая себя самого). И уже не впервые за этот отпуск Каролина задалась вопросом: что связывает этих двоих? Почему они все еще вместе?

— Я о том, что мы, взрослые, о жульничанье почти не говорим, его как бы нет.

— Когда изменяешь жене, ты жульничаешь, разве не так? — отозвался Макс, пожалуй, более мечтательно, чем следовало бы.

— Ну, это единственное исключение, — согласился Крис. — Но в общем и целом приблизительно в подростковом возрасте жулики куда-то исчезают. К примеру, в футболе мы говорим, что игроки нарушают правила,и никак иначе. Спортсмен принял допинг перед соревнованием, но в газетах никогда не напишут, что он сжульничал.А вот для маленьких детей это невероятно важное понятие.

— Слушай, я правда расстроился… — начал Макс.

— Брось, я не о сегодняшнем случае говорю, — перебил Крис. — И кончай переживать из-за всякой ерунды.

После завтрака дочка Макса, Люси, крупно поссорилась с младшим ребенком Криса, Сарой. Ссора закончилась слезами. Девочки играли в крикет на просторной лужайке перед домом, и одна обвинила другую в жульничанье; упреки и оправдания разносились по всей ферме. Крик стоял такой, что к лужайке сбежались обе семьи в полном составе. После инцидента девочки перестали друг с другом разговаривать. Даже теперь они сидели в разных углах фермерского дома, одна щурилась в экран геймбоя, другая переключала каналы в тщетной попытке найти приемлемую передачу на ирландском телевидении.

— Люси уже интересуется деньгами? — продолжил Крис.

— Не особенно. Мы даем ей фунт в неделю, и она кладет его в свинью-копилку.

— Это понятно, но она когда-нибудь спрашивала, откуда берутся деньги? Или как работают банки и прочее?

— Ей только семь, — напомнил Макс.

— Конечно, но, знаешь, Джо этими делами страшно интересуется. Сегодня он потребовал, чтобы я прочел ему краткий курс экономики.

Этот может,подумал Макс. В свои восемь с половиной Джо уже демонстрировал всеядное отцовское любопытство, и глаза у него горели, как у Криса, когда он смотрел на мир; а Люси, которая была лишь на год младше, довольствовалась собственным мирком, выстроенным главным образом из фантазий: из кукол и эльфов, котят и хомячков, мягких игрушек и амулетов, приносящих счастье. Макс старался не беспокоиться по этому поводу, не обижаться и не завидовать.

— Вот я и рассказал ему кое-что о банковских инвестициях. Самое основное. Объяснил, что в наше время банкир — это уже не тот человек, который целый день сидит за стойкой и обналичивает чеки клиентов. Современный банкир до денег вообще не дотрагивается. Да и большая часть нынешних денег не существует в осязательном виде, и это касается даже листков, на которых написаны чьи-то обязательства. Тогда он спросил: «Но, папа, что же тогда делаетбанкир?» А я ему ответил, что современное банковское дело базируется на законах физики. Инерционность, колебания — подобные термины в современных финансовых теориях встречаются сплошь и рядом. Да что тебе рассказывать, ты и сам знаешь.

Макс кивнул, хотя и не знал. За долгие годы Каролина успела хорошо (слишком хорошо) узнать своего мужа; она видела этот кивок и безошибочно догадалась, что муж блефует. Она улыбнулась украдкой, глядя в пол, и улыбка ее была окрашена грустью.

— А еще я сказал Джо, что банки сейчас в основном занимают деньги — берут чужие деньги под определенный процент, вкладывают их куда-нибудь под более высокий процент, а потом отдают долг тому, у кого заняли. И когда Джо это услышал, он подумал немного, а потом сказал очень интересную вещь: «Значит, банкиры — это такие люди, которые зарабатывают много денег, обжуливая других людей».

Макс улыбнулся и похвалил тоном знатока:

— Не самое плохое определение.

— Ага, тебе тоже понравилось? Еще бы, ведь оно придает обстоятельствам совершенно иное моральное измерение. Детское измерение. То, что делает банковское сообщество, не является незаконным, — разумеется, не всегда, но почти всегда. Тем не менее мы на банкиров смотрим косо и чуть ли не сжимаем кулаки. Почему? Где-то в глубинах нашей памяти до сих пор хранятся неписаные правила, устанавливающие, что честно, а что нет. То, что делают банкиры, не честно.По меркам детей они жульничают.

Поздним вечером, перед сном, когда они с Каролиной лежали в постели в чердачной спальне, Макс все еще думал об этом разговоре.

— Вот уж не ожидал, что Крис проникнется идеей о «младенцах, глаголящих…», — негромко сказал Макс. — Это же сентиментальная болтовня.

— Возможно, — ровным тоном, не принимая ничью сторону, ответила Каролина.

Макс надеялся, что она скажет еще что-нибудь, но она молчала. Их накрыло краем безмерной, завораживающей тишины, опустившейся на побережье. Если напрячь слух, Макс услышал бы, как в полумиле от дома волны с легким шорохом разбиваются о берег.

— А они дружны, да? — не унимался Макс.

— Кто? — пробормотала Каролина сквозь облако сна.

— Крис и Джо. Они столько времени проводят вместе.

— М-м-м… Наверное, отцам и сыновьям так положено.

Она медленно перевернулась на спину. Макс знал, что это означает: она уже почти спит и разговору конец. Он взял ее за руку и не отпускал, глядя в потолочное окошко на суетливые облака, пока она не задышала совсем медленно и ритмично. Когда она окончательно заснула, он осторожно отнял руку и перевернулся на другой бок. Они не занимались любовью с тех пор, как зачали Люси, — скоро уже восемь лет.

На следующее утро, когда отцы и дети собрались на прогулку, небо было серым, а прилив в устье реки низким.

Жены остались дома готовить обед. Нарочно нарядившись в синтетический фартук — этот знак отличия рьяной домохозяйки, не боящейся нудной работы, — Каролина вышла из дома помахать путешественникам, но, прежде чем они двинули через поле вниз по тропе, спускавшейся к воде, Люси отвела родителей в сторонку: