— Хорошо, а что ей нравилось?

— Даже не знаю. Она любила Томми Стала, Клиффа Ричарда…

— Прекрасно, Клифф нам сгодится. Возьмем пару строчек из какой-нибудь его песни.

— «Живая кукла»… — раздумчиво произнес отец и тут же тряхнул головой: — Не слишком подходяще для надгробия.

— Может, «Дьяволица»? Нет, ерунда.

— «Поздравления»? Вряд ли.

— «Летом мы все едем отдыхать»?

Наши глаза встретились, и — мы расхохотались. И в тот вечер, когда мы отсмеялись, глаза моего отца по-прежнему блестели — но уже не от слез: они сияли золотистым, небесным светом, точно как бокалы с амаретто, которые мы, повращав в руке, осушили до последней капли.

Когда Дональд Кроухерст взялся вычислять квадратный корень из минус единицы, эта неразрешимая задача очень скоро завела его в черный туннель, откуда он уже не выбрался. В основном, слава богу, людям больше везет в жизни. Немногим удается вовсе избежать таких туннелей, но обычно некая сила выталкивает нас оттуда с другой стороны. Туннель, в котором был я… гм, на самом деле он оказался длиннее и темнее, чем мне казалось. Теперь я понимаю, что блуждал в нем почти всю мою жизнь. Но самое главное, в итоге я из него выбрался, и когда я ступил под открытое солнечное небо, то обнаружил, что нахожусь в Сиднее, на пляже под названием Ясный Свет.

Я приехал туда в девять утра на одном из самых ранних паромов, отправлявшихся от Круглой набережной на Мэнли. От верфи в Мэнли до Ясного Света ходу было минут пятнадцать. Серое небо набухало облаками, предвещавшими дождь, но несмотря на это воздух был горячим и влажным. Погода, вполне подходящая для купания. По пути мне встретилось не менее десяти человек, совершавших утреннюю пробежку, они были мокрыми от пота. Я воображал, что на берегу никого не окажется и я буду торчать у всех на виду — подозрительная фигура, сидящая на пляже в полном одиночестве. Но нет, поток людей не иссякал: они не только бегали, но и выгуливали собак, любовались видами, а некоторые просто вышли пройтись, размяться, заглянуть в магазины, купить воскресные газеты. Я чувствовал себя здесь как дома, чувствовал себя своим среди здешних обитателей, улыбчивых, расслабленных, доброжелательных.

Однако просидеть три часа на скамейке, поглядывая на море и с тревогой ожидая, придет ли тот, кто тебе нужен, — это очень утомительно. По пути я прихватил «Сан-Геральд», но за полчаса прочел газету от корки до корки. Единственное, что еще я догадался взять с собой, это маленькую бутылку воды, и пил по глоточку, опасаясь, что мне понадобится отлучиться в туалет. Вид со скамьи открывался потрясающий: там, где заканчивалась песочная полоса пляжа, находился бассейн, выдолбленный в скале и заполненный морской водой, — прямоугольник, переливающийся всеми оттенками синего и зеленого, — а за бассейном начиналось море: тихое и серое в то утро, оно тянулось до горизонта, испещренное точками-яхтами, и еще дальше, туда, где скорее подразумеваемый, чем видимый, раскинулся огромный роскошный Сидней. Скажете, на такую красоту можно смотреть и смотреть и она никогда не надоест? Возможно, при иных обстоятельствах — не высматривай я жадно китаянку с дочкой — я бы с радостью провел здесь целый день, сидя на скамейке и любуясь берегом и морем. Но сегодня этот вид быстро утратил свое очарование.

Впрочем, я не хочу заставлять вас ждать столько же, сколько прождал я. Они появились. Появились сразу после полудня. Китаянка, ее дочка и еще одна девочка примерно того же возраста. Подружка дочки, надо полагать. Блондинка с европейскими чертами лица. Втроем они прошли почти вплотную мимо моей скамейки, выбрали себе место на песке, где китаянка постелила коврик для пикников, а девочки немедленно разделись до купальников и побежали играть на камни. Китаянка — в белой футболке и синих летних брюках, расклешенных у лодыжки, — села на коврик и налила себе какого-то горячего питья из термоса, при этом если она и поглядывала вдаль, то не на бассейн, а на залив.

Итак, вот он, мой шанс. Долгожданный момент настал. Но в силах ли я сделать то, что хотел? Сумею ли я подойти к совершенно незнакомой женщине, незамужней женщине, которая привела на пляж свою дочку с подружкой, и вломиться в ее мир, нарушить ее уединение какой-нибудь неуклюжей фразой вроде «Простите… вы меня не знаете, но…»?

Я уже готовил себя к тому, чтобы признать: нет, я не смогу через это пройти, — когда около бассейна внезапно раздался вопль, кричали от боли и обиды.

Я поднял голову. Это была подружка маленькой китаянки. Она поскользнулась и упала. Девочка балансировала на каменной кромке бассейна и, потеряв равновесие, свалилась в море. Инстинктивно я бросился ей на помощь. С другой стороны, оттуда, где был расстелен на песке коврик для пикника, к девочке бежала китаянка. Места происшествия мы достигли одновременно.

— Дженни! — воскликнула китаянка. — Дженни, ты в порядке?

У берега было довольно мелко, и Дженни уже стояла на ногах, заливаясь слезами. Каменная стенка бассейна там, где упала девочка, была примерно четыре фута в высоту, слишком высокая, чтобы взобраться ребенку, поэтому Дженни следовало сначала подтащить к нам. Я протянул руки:

— Ну-ка, держись крепче.

Светловолосая девчушка схватила меня за руки, и я легко поднял ее на бортик бассейна. Тут мы увидели глубокие ссадины на ее левой голени и лодыжке: при падении она поранилась о каменистое дно. Нога у девочки сильно кровоточила. Дженни с плачем бросилась в объятия китаянки, а затем, уже вчетвером, мы, обогнув бассейн, потопали к коврику для пикника.

— Спасибо, огромное вам спасибо, — благодарила китаянка. Вблизи она была еще красивее.

— Могу я что-нибудь еще для вас сделать? — спросил я.

— Вы очень добры, но, думаю, все будет нормально. Мы прочистим ей ранку и…

— Но мы ведь не уходим домой, да, мама? — перебила ее дочка.

— Не знаю, лапа. Это зависит от Дженифер. Дженни, ты хочешь вернуться домой к маме?

Дженни помотала головой.

Когда мы добрались до коврика, она легла, и мы хорошенько рассмотрели ее ногу. Одна царапина была особенно глубокой. Китаянка достала бумажные носовые платки из корзинки с провизией и прочими пляжными вещичками, полила рану водой из бутылки, и мы вместе прочистили ее и остановили кровотечение. Затем китаянка снова принялась копаться в корзинке, и я услыхал, как она бормочет себе под нос:

— Пластыри! Как я могла не захватить пластыри!

Я припомнил, что по дороге на пляж видел аптеку.

— Я схожу за ними.

— Нет… пожалуйста… право… это уже чересчур.

— Ничего подобного. Аптека в двух шагах отсюда, надо только подняться к дороге. А эти царапины просто необходимо заклеить чем-нибудь. Иначе девочка не сможет зайти в воду.

— И все же не хотелось бы…

Не дослушав ее возражений, я двинул в аптеку. Обернулся я минут за десять. Вручив им пластыри, я топтался рядом, понимая, что никакой иной пользы я уже не принесу. Царапины быстренько заклеили, и две девочки — умявшие, пока я отсутствовал, почти всю еду, припасенную для пикника, — снова пребывали в отличном настроении. И были готовы опять ринуться к бассейну.

Прежде чем отпустить их, китаянка встала, собрала волосы дочки в хвостик и стянула их резинкой.

— Не заходите в воду, пока пища в желудке не уляжется, — сказала она. — И пожалуйста, будьте осторожны.

— Будем.

— И вы забыли поблагодарить этого милого джентльмена за помощь.

— Спасибо, — хором, с покорностью воспитанных детей откликнулись девочки.

— Пустяки, — ответил я, но их уже как ветром сдуло.

Мы постояли немного, китаянка и я, в неловком молчании. Оба не знали, что сказать.

— Правда, — промямлил я наконец, — я очень рад, что очутился здесь в нужный момент. Разумеется, вы и сами наверняка справились бы, но…

Она посмотрела на меня из-под нахмуренного лба:

— Я не очень хорошо разбираюсь в акцентах, но у вас, по-моему, английский, верно?