— Не понимаешь, что думаешь — о чём?

— Обо всём. — И мне показалось, что она готова прижаться головой к моему плечу.

— А я вот не знаю, как я отношусь к анчоусам. — Гэри ввалился в кухню с банкой пива в руке. — Иногда обожаю их, а иногда ненавижу.

— Может, тебе жениться на анчоусе, Гэри? — предложила Мэдди, насмешив меня, и поспешно вернулась к гостям.

Другого шанса поговорить так и не представилось, только несколько фраз при расставании, о бытовых делах. Я выдал детям денег на школьный лыжный лагерь и предложил погулять с собакой в выходные, чтобы немного помочь. Я хотел стать её советчиком, но вынужден был выслушивать какого-то деда в берете, который уверял, что служил с моим отцом в Нортолте, — а она тем временем уехала.

— Да-да, — рассеянно отвечал я. — Папа часто о вас рассказывал.

— Правда? — удивился дед. — Что ж, приятно слышать.

И вот сейчас, сидя в пустом классе, я отчего-то вдруг разволновался за Мэдди. Возможно, во мне пробудилась интуиция, спавшая раньше, — инстинктивное сопереживание, обретённое за два десятилетия семейной жизни, а может, и вполне природное свойство. Часы в углу экрана подтвердили, что время позднее и, значит, бежать к Мэдди и проверять, как она там, неприлично. Обязательно позвоню ей в выходные или даже в гости нагряну. Но ведь я могу просто пройти мимо дома и посмотреть, горит ли там свет? Да нет, ерунда какая. Делаю из мухи слона. Убедил себя, что ей нужно поговорить со мной, — а у неё, наверное, всё нормально. Я выключил компьютер, быстро собрал вещи и поспешил к выходу.

— Работы много, а, мистер Воган? — хихикнули Джон и Кофи, прежде чем переключить монитор — в надежде полюбоваться, как в пустом классе одевается какая-нибудь училка.

Даже издалека видно было, что свет горит во всём доме — совсем не похоже на Мэдди. Даже фонарь у калитки сиял, как сигнальный маяк. Я постоял на улице, разглядывая окна, но не заметил внутри никакого движения. Можно было сначала позвонить, но я не хотел, чтобы она сбросила мой вызов. И я всё же поднялся на крыльцо, осторожно нажал на кнопку и с облегчением увидел, что с другой стороны к двери приближается какая-то тень. В глазок посмотрели, и дверь открылась. Но, к моему глубочайшему разочарованию, это оказалась не Мэдди, а её мать, выглядела она крайне встревоженной.

— Нет, это не она! — вскрикнула Джин. — Это Воган! — Она затащила меня в коридор. — Я собиралась звонить тебе, дорогой, если сегодня вечером от неё не будет вестей. Целых два дня — мы с ума сходим…

— Да что случилось? Где моя жена?

— Она пропала, Воган. Просто исчезла, и всё.

Первая мысль — Мадлен настигло то же неврологическое заболевание, как и у меня. И сейчас она бродит по улицам, не понимая, кто она такая и где живет. Не такое уж и фантастическое предположение, кстати, ведь доктор Левингтон первым делом высказала гипотезу о вирусном энцефалите. Мэдди могла же подхватить этот проклятый вирус от своего бывшего мужа?

Я помнил собственное замешательство и растерянность, когда осознал свою ненормальность, и надеялся, что такой ужас не коснется Мэдди. Вдруг она сейчас где-нибудь в больнице, с браслетом на руке «НЕИЗВЕСТНАЯ БЕЛАЯ ЖЕНЩИНА», или тщетно пытается обратить на себя внимание прохожих, не желающих снять свои наушники, чтобы услышать её мольбы о помощи?

А если её ретроградная амнезия будет иметь такие же последствия? И она вновь страстно влюбится в меня? И станет такой, какими мы были в девятнадцать? Наверное, об этом мечтают все пары средних лет — ещё раз пережить ослепляющую вспышку страсти, подобную той, что когда-то соединила их. Год от года всё труднеё сохранять даже тлеющие угольки. Прожив вместе двадцать лет, вы смотрите в глаза друг другу только в попытке поймать партнёра на очередной провинности.

Но чем больше я узнавал об обстоятельствах исчезновения Мадлен, тем меньше верил в гипотезу о возвратной амнезии. Если мозг Мэдди уничтожил все воспоминания, момент выбран весьма подходящий. В субботу утром дети уехали в спортивный лагерь. Впервые за двадцать лет Мэдди получила дом в своё полное безраздельное распоряжение. Или могла получить, если бы её мать не решила задержаться в гостях на недельку. Таинственное исчезновение Мэдди произошло после длительного периода стресса: сначала её бывший муж внезапно пропал, потом объявился и решил повернуть время вспять; она встретила другого мужчину, но вскоре порвала с ним; наконец, пришлось вместе с детьми присутствовать на похоронах их дедушки.

Представьте, что на вас свалились подобные испытания, а в довершение бед матушка поселяется, дабы не оставлять в покое круглые сутки, — какой нормальный человек в состоянии это выдержать?

— Я не понимаю, почему Мадлен так внезапно исчезла. Не могу взять в толк. А ты понимаешь, Рон? Видишь, Рон тоже не понимает. Это абсолютно необъяснительно…

— Необъяснимо…

— Вот именно! Совершенно необъяснительно, да, Рон?

— Это необъяснимо.

— Совершенно. Видимо, надо обратиться в полицию? Да, следует позвонить в полицию. Рон, звони в полицию! Девять, девять, девять, дорогой. Три девятки.

— Погодите, не надо пока звонить в полицию, — вмешался я.

— Да ладно, я всё равно забыл номер, — подмигнул мне Рон.

— Девять, девять, девять, Рон. Раньше просто набирали номер, а сейчас всё на кнопках. Не понимаю, зачем нужно всё менять…

Рон, очевидно, пришел к тому же выводу, что и я: внезапное исчезновение его дочери вовсё не так таинственно.

— Но возможно, Джин… — Я помедлил, подбирая правильные слова. — Возможно, Мэдди просто нужно было немного свободного пространства?

— Свободного пространства? Да у неё полно пространства. Вы ведь переоборудовали чердак, верно? И стены в подвале обшили. Ты в курсе, Рон? Почему в нашем доме ты ничего подобного не сделаешь?

— У нас никогда не было подвала.

— Я имею в виду пространство для души — свободное от тягот, которые обрушились на неё в последнеё время. Возможно, ей просто захотелось побыть одной.

Мэдди отсутствовала всего тридцать шесть часов, и хотя можно понять Джин, ожидавшую от дочери разговора по душам, а не бегства, беседа с матерью вполне могла растянуться на всё это время. Я заверил Джин, что Мадлен скоро позвонит, но признал, что это «ненормально». Джин категорически определяет как «ненормальное» женский футбол, пирсинг в носу и телеведущих азиатского происхождения, сообщающих «наши новости».

Но в душе я по-прежнему тревожился. Бросить родителей одних, без всяких объяснений, — абсолютно не в духе Мэдди, которую я знал. Она всегда была чрезвычайно деликатна и внимательна к чувствам других людей. Когда стюардесса перед взлётом проводила инструктаж, Мэдди переживала, что никто не смотрит на неё. Обычная картина: сорок рядов пассажиров, беспечно листающих журналы, и одна внимательная мамочка в кресле у прохода, старательно кивающая и послушно поворачивающая голову в направлении аварийных выходов. В противоположность ей брюзга-муж считал откровенным хамством, когда сидящие впереди осмеливались откинуть спинки своих кресел.

Воспоминания натолкнули меня на одну мысль. Я знал, где хранятся паспорта. Если она действительно решила сбежать на несколько дней, это легко проверить. Я пробрался в спальню, к массивному викторианскому бюро у окна. Выдвинул ящичек с документами. Свидетельство о браке (удивительно, что его не пришлось сдавать), детские награды Мэдди за победы в плавании, прививочная карта собаки, корешки парковочных талонов, вероятно представлявшие романтическую ценность. Но мои подозрения оправдались. Мэдди сбежала! Человек, всю жизнь отодвигавший себя на второй план, вырвался из кокона обязательств и ответственности и просто улетел.

Я представил, как она в спешке пакует чемодан, пока родители выгуливают пса. Жаль, что мне не довелось видеть этой спонтанной демонстрации независимости. Но она не оставила записки, ни слова; верный признак кризиса — женщина дошла до последней черты. А потом я присел на краешек кровати и попытался представить, где бы она могла быть, — наконец-то поставить себя на место Мэдди.