— Э-э, ну… с того момента, как я вообще что-либо помню.

— Давайте приблизительно. Месяц, год, десять лет?

— Да не знаю я! Вам же сказали, у меня ретроградная амнезия, до событий прошлого вторника в моём сознании — чистое пустое поле.

Они переглянулись, несколько раздражённо качнули головами и продолжили искать сходство между мной и девочкой-подростком, сикхом, джек-рассел-терьером, — последнего, впрочем, всё же сочли случайно попавшим не в ту папку.

Тот факт, что никто не объявил меня пропавшим, был весьма красноречив. Никаких срочных сообщений в новостях, слёзных просьб о помощи от любящего семейства, полосных объявлений в газетах о пропаже драгоценного мужа, отца или коллеги. Интересно, я и до амнезии был настолько одинок? Может, именно стресс одиночества вызвал ментальное потрясение, очистившеё грифельную доску, дабы я начал жизнь заново?

Каково бы ни было моё прошлое, я мечтал, чтобы меня забрали с этого необитаемого острова, затерявшегося в восьмимиллионном городе. Я готов был запалить огромный костер на берегу, отправить письмо в бутылке, выложить гигантские буквы на песке для пролетающих самолетов.

— А мы не можем разместить объявление в газете? — приставал я к медсестре. — Например: «Вы знаете этого человека?» — и рядом моя фотография.

И хотя ей постоянно не хватало ни времени, ни чуткости, в конце концов она всё же признала, что идея недурна. Пока она нервно названивала в «Лондон ивнинг стандард», я торчал в её крохотном кабинетике. Сестра объясняла мою ситуацию, периодически прикрывая трубку рукой, чтобы передать мне вопросы с другого конца провода.

— Они спрашивают, вы выдающийся пианист или что-то в этом роде?

— Ну, не знаю… не помню. Давайте я сам с ними поговорю?

— Он не знает. (Пауза.) Может, вы математический гений или блестящий лингвист?

— Понятия не имею. Но кроссворды и прочие судоку в книжечке Бернарда я в состоянии решить. Не лучше мне самому поговорить?

— Он умеет решать несложные судоку. Это ничем не поможет?

Вероятно, в редакции не нашлось свободных людей, чтобы послать в больницу, но они сказали, что могли бы опубликовать материал, если мы пришлем подробный рассказ, приложив самое свежеё фото. На следующий день в газете появился огромный разворот, озаглавленный: «Кто этот таинственный незнакомец?» И фотография ухоженного молодого человека рядом с Пиппой Мидлтон на благотворительном матче в поло. Я дважды пролистал газету, но не нашёл ни слова о себе. Оказалось, что они вообще-то собирались разместить мою историю, но потом раскопали новость про загадочного спутника невесты принца Уильяма, и редактор сказал, что в одном номере поставить двух «таинственных незнакомцев» — это слишком. Журналист, который с нами разговаривал, успел уйти в отпуск, поэтому работу над потенциальным материалом поручили другому репортёру «Скажите, — начала она, — вы ведь выдающийся пианист или типа того?»

Меня мучила бессонница, и порой ночью я пробирался в комнату отдыха, откуда открывался роскошный вид на Лондон. На четвёртую ночь, любуясь миллионами огоньков огромного города, я внезапно со всей очевидностью осознал: это вовсё не временное помрачение рассудка, это теперь и есть моя жизнь. Кто-то вызвал дежурных проверить, что за странные звуки доносятся с десятого этажа, — очень быстро обнаружили меня, колотящегося головой о прочное стекло.

— Эй, парень, хватит! Окно разобьешь!

Иногда я смотрел телевизор. В один из таких «сеансов» наткнулся на «Мистера и Миссис», которую модифицировали, пригласив туда всяких знаменитостей и их очаровательных супругов. Эта программа стала для меня чем-то вроде наркотика. Я восторгался, сколько всего эти люди помнят друг о друге, хохотал над каждым супружеским faux pas [2]и наслаждался их дружественными отношениями.

— А, вот ты где! — Пронзительно-гнусавый визг Бернарда ни с чем не спутаешь. Явился ровно за секунду до начала второй части программы. — Слушай, я тут прикупил пару книжечек для тебя в киоске внизу. «Как улучшить память всего за пятнадцать минут в день». И почему мы не подумали об этом с самого начала!

— Это очень любезно с твоей стороны, Бернард, но, полагаю, книга полезна скорее страдающим обычной забывчивостью, а у меня ретроградная амнезия.

— Но разница только в степени, разве нет?

— Э-э, нет.

— Поверь, я знаю, каково тебе; я и сам никогда не помню, куда положил ключи.

— А у меня вообще-то нет такой проблемы. Я помню каждый свой шаг с момента появления в больнице. Но не могу восстановить ни одного мига из всей предыдущей жизни.

— Да, да, я понимаю, о чём ты. Тебе, возможно, понадобится больше чем пятнадцать минут в день, — уступил он, раскрывая книгу наугад. — «Когда вы знакомитесь с человеком, постарайтесь произнести его имя вслух, чтобы запечатлеть в памяти. То есть вместо обычного «привет» произнесите: «Привет, Саймон»». Слушай, почему бы не попробовать для начала хотя бы это!

— Да, но, видишь ли, маловероятно, чтобы это помогло разблокировать память о первых сорока годах моей жизни…

— С ножницами та же история. Никогда не знаю, где я их оставил. Иногда кажется, что они специально от меня прячутся! О-о, вот это классно: «Если вам сложно запомнить номер телефона, попробуйте ассоциации. Например, номер 2012 1066 легко запомнить, просто сообразив, что это Олимпиада в Лондоне и битва при Гастингсе».

— Отлично. Если мне придётся запоминать именно этот номер, я так и поступлю.

— Вот видишь! — Бернард откровенно ликовал от своей полезности. — И всего пятнадцать минут в день. Что это идёт? О-о, «всё звёзды в «Мистере и миссис»! Не отказался бы попасть в эту программу. Ну, в смысле, будь я знаменитым… и женатым.

Как-то раз, когда моё любимоё телешоу закончилось и я объявил, что отправляюсь спать, Бернард подскочил, чтобы «составить мне компанию», при этом триумфально размахивая книжкой, которую купил в вестибюле. Он решил, что спусковым крючком для пробуждения моей памяти может стать произнесение вслух всех мужских имён. Тут-то и пригодится толстенный том под названием «Придумайте имя своему малышу». С одной стороны, мне захотелось в ужасе сбежать, но с другой — Бернард, в своей исключительной бесполезности, был всё же единственным, кто пытался мне помочь.

В процессе чтения со всей очевидностью выяснилось, что «Придумайте имя своему малышу» никогда не станет выдающейся аудиокнигой. Великое множество персонажей, но ни один из них не разработан толком. «Аарон», к примеру, появляется в самом начале, но впоследствии мы ничего о нём не слышим. Та же история с «Абдуллой» — никаких ассоциаций, да и с чего бы вдруг родители наградили меня подобным имечком.

— Ты уверен, что полезно просто так лежать? — волновался Бернард. — Это не мешает сосредоточиться, а?

— Никоим образом. Я прикрыл глаза, чтобы меня ничто не отвлекало…

Проснулся я на медитативной декламации: «Фрэнсис? Фрэнк? Фрэнки? Франклин?» Бернард читал, похоже, несколько часов, но произносил каждое имя всё с таким же удовольствием и оптимизмом. А мне приснился уже знакомый сон: моментальный кадр — я смеюсь вместе с какой-то женщиной. Лица её и имени не помню, но она любит меня, а я люблю её. Ощущение чистого счастья, единственное цветное пятно в чёрно-белом мире, — и кошмарное пробуждение в абсолютном вакууме моего нынешнего существования. Не знаю, причиной ли тому увлекательное повествование из книжки Бернарда, но я позволил себе погрузиться в депрессию.

— Гэбриэл? Гаэл? Гэлвин? Ганеша?

— Хм, — заинтересовался я. — Вроде бы я не похож на Ганешу. Для начала, у меня нет четырёх рук и слоновьей головы.

Видимо, следовало попросить его прерваться; в конце концов, меня ведь могли утомить несколько часов интенсивной концентрации.