— Иди. И забудь об услышанном, — говорю я. — Я подумаю насчет дома. Честное слово.

— Позвони мне, Райан. Обещаешь? Позвони просто так, к черту дом. Давай поговорим. Как мужчина с мужчиной. Никакого бизнеса. Однажды я прочел книгу, которая изменила мое мировоззрение, вытащила из ямы, в которой я очутился… может быть, как-нибудь вечерком посидим вместе и проштудируем несколько глав?

Он предлагает мне читать Библию. Почему нельзя сказать это прямо?

Марк закрывает портфель и встает.

— Позвонишь? Обещаешь?

— Хм…

— Мы о тебе часто думаем.

— Она тоже?

— Постоянно. Послушай, очень жаль, что я спешу. Хотя, возможно, дом — это именно то, что тебе нужно. Дом может стать надежным якорем в нашем мире. Почитай хорошенько.

— Обязательно.

После рукопожатия с Марком на моей ладони остается влажное пятно, и я вытираю его о брюки, когда он уходит. Через несколько часов он будет дома, в объятиях Лори, его встретят прыгающие собаки и вопящие дети, и благопристойность помешает ему откровенно пересказать услышанное. Вечером они лягут спать. Звезды выйдут из дневных укрытий и озарят лежащий на склоне холма пригород — и один из огоньков, чуть ярче остальных, будет на самом деле гореть на конце самолетного крыла. Я пролечу над этими людьми и благословлю их.

Мы сидим в самолете, но никуда не движемся. Дождь бьет по иллюминаторам, точно в стекла горстями швыряют сухой рис; одна стюардесса складывает кофры, а вторая, ее точная копия, принимает у Джулии заказ — содовая с ломтиком лайма, безо льда. Моторы еще не включены, поэтому кондиционеры не работают. Меньше всего я понимаю смысл этого фокуса — сначала отъехать от терминала, чтобы соответствовать расписанию, а потом стоять на поле, в то время как пассажиры потеют и страдают от жары.

Джулия не беспокоится. Она на седьмом небе и каждую минуту это демонстрирует, хватаясь за подлокотники, болтая ногами и откидывая голову назад, словно человек, принимающий солнечную ванну. Поездка уже творит с ней чудеса. Она расшнуровала ботинки, которые теперь свисают с ее ступней, и вытянула ноги, готовясь принять все, что уготовано судьбой — перегрузку, вертикальный взлет, будущее. Бедный Кейт. Его невеста обнаружила в себе внутреннюю принцессу.

Лично я в панике. Мне не следовало здесь быть. Ровно на один рейс больше, чем нужно. Руки в поту. До сих пор я двигался по собственному усмотрению, но сейчас нахожусь на вершине дуги, и ремень безопасности у меня на животе кажется тонким и непрочным. Можно быстро вдохнуть кислорода при помощи маски. Или выпить пива.

— Разожми зубы, — говорит Джулия. — Иначе заработаешь мигрень.

— Я волнуюсь. Сегодня я должен встретиться с издателем. Если, конечно, мы вообще полетим.

— Полетим.

— Нет, не полетим. У меня выработался инстинкт. Рейс непременно отменят. Мы посидим здесь, сначала нам скажут, что все в порядке, а потом отменят рейс. А человек, с которым мне нужно встретиться, подобен ветру. Я больше никогда его не поймаю. Ни за что в жизни.

Джулия отказывается признать себя побежденной. Она обводит глазами салон — так, как делала это во время длинных поездок, когда мы были детьми и коротали время, рассматривая номера встречных машин. За рулем отец был суров и неумолим, он непрерывно жал на газ и останавливался только на заправках. Когда мы выезжали, он назначал время прибытия и делал все возможное, чтобы уложиться в срок, — пусть даже мы страдали от жары и жажды, и у нас чуть не разрывались мочевые пузыри. Что угодно — только набирай скорость. Скорость пугала отца; перевозка легковоспламеняющихся жидкостей сделала его осторожным. На бампере его грузовика висела наклейка: «Не езди быстрее, чем летает твой ангел-хранитель».

Я включаю наладонник и выхожу на информационный сайт «Грейт Уэст» — если верить ему, наш самолет вылетает вовремя. И как им удается столь слаженно лгать? Должно быть, они используют специальные программы, целый комплекс, который синхронизирует обманы в пределах системы. Неудивительно, что в последнее время я проникся подозрением — «Грейт Уэст» много лет не говорила мне правды. Сколько раз я смотрел в синее небо и слышал, что мой рейс задержан из-за плохой погоды?

Джулия открывает «Горизонт» на той странице, где Сорен Морс — ну или человек, который за ним записывает, — каждый месяц излагает свою фантастическую цель — сделать «Грейт Уэст» «абсолютным решением ваших задач». Его фото в верху страницы напоминает изображения президента — на заднем плане размыто виднеются глобусы, флаги и книжные полки. Добро пожаловать в мое королевство. Здесь вы в моей власти. Морс красив, как герой мыльной оперы. Полные губы. Гладкий лоб. Шрам на подбородке напоминает о том, что он мужчина. Как начальник он, насколько мне известно, вкрадчив и в то же время жесток. В интервью для «Форчун» Морс назвал себя «человеком, стопроцентно нацеленным на процесс» и «восстановителем гуманизма», но я слыхивал рассказы о скандалах и вендеттах, о целенаправленном запугивании вице-президентов, которые покидали поле боя, зализывая раны.

Пилот делает объявление. Я был прав. Самолет возвращается к терминалу.

— Пожалуйста, оставайтесь в салоне до получения дальнейшей информации.

— Что это значит? — спрашивает Джулия.

— Ничего хорошего.

Морс нанес мне личную обиду. И он за это заплатит.

— И что нам делать? Мы вернемся в Юту?

— Так нельзя.

— Чего нельзя?

— Нельзя возвращаться.

Я действую быстро, пытаясь достать билеты в Финикс через Денвер. Единственные доступные места — в эконом-классе. Агент хихикает, сообщая мне об этом; я уже имел с ним дело и знаю, что он сволочь. Болезненный тип, вечно чихает и кашляет и, несомненно, испытывает садистское удовлетворение, протягивая пассажирам покрытые микробами посадочные талоны. Если бы только Морс сознавал, как скверно влияют на его руководительский рейтинг подобные сотрудники — ворчливые, точно диккенсовские клерки, без всякого представления о прогрессе и фирменной благожелательности. Государственный уполномоченный по бейсболу? Никаких шансов. Уполномоченный по юношеской футбольной лиге — ну, может быть.

Агент берет трубку, когда я отхожу. Рапортует начальству? Понять невозможно.

По пути к выходу мы покупаем мокко и булочки с корицей. Двенадцать долларов. Джулия в ярости. Она пробует кофе и говорит, что он даже не горячий. Мой тоже, но я и не ожидал. Таков секрет удовлетворения. Джулия расспрашивает насчет книги, но я говорю: «Позже». Предполагалось, что я с ней побеседую. Но мы молчим. Мимо нас по транспортеру бегом торопится горластая компания моряков в униформе. Проезжает тележка, в которой сидит слепой, — его трость торчит вбок и чуть не задевает людей.

Самолет в Денвер — это «Боинг 727», с потрепанной обшивкой салона и вылинявшими крыльями, черные пятна ржавчины видны вокруг каждого болта. Самолет громыхает, когда пронизывает облака и вырывается в освещенную солнцем синеву, где полно неприятных воздушных водоворотов. Джулия стискивает мое запястье, а свободной рукой теребит серебряный крестик, который висит у нее под рубашкой, на груди. Что это за веяние? Она опять «родилась заново»? В последнее время Бог то и дело предъявляет права на людей. Я по-прежнему в его списке — или он пропустил мое имя? Самолет вновь подскакивает — Джулия опускает голову и не поднимает ее, пока толчки не прекращаются. От страха ее лицо приобретает здоровый оттенок.

— Я не могу вернуться. Конечно, собираюсь домой… но не могу. Я запуталась, — говорит она.

Видно, что сестра хочет поговорить, но здесь не то место. Невозможно свободно двигаться, жестикулировать. У перенаселения есть свой «потолок» — если разделить земную поверхность на сегменты размером с одно небольшое кресло. Еще один новорожденный — и здравствуй, каннибализм.

— Кейт слишком обо мне заботится. Из-за этого я чувствую себя… поднадзорной. Он никогда не допивает молоко — оставляет его для меня. Когда мы просыпаемся утром, я вижу, что одна занимаю почти всю кровать, а Кейт чуть не падает с краю.