Он открывает папку и кладет ее между нами.

— Таких домов скоро будет более четырехсот, но пока пригород не достроен — учти, это единое сообщество, а не просто застройка. Мы заселяем четвертую сотню.

Марк дает мне время рассмотреть снимки — отчетливые утренние фотографии фасадов с колоннами, обсаженных тонкими тополями на подпорках и окруженных дощатыми заборами. Дома расположены под странными углами друг к другу, как будто они выросли сами собой, безо всякого плана, и возле каждого есть загон, в котором стоит одинокая гнедая лошадь — готов поклясться, это одно и то же животное. Чистой воды компьютерная графика, но я против воли увлекаюсь и восхищаюсь. Такие счастливые профессионалы, как Марк, знают свое дело, и это искусство, которое мне больше всего по душе, потому что оно эффективно и помогает добиться цели.

— Наш концепт — все «под ключ», — говорит Марк. — Человек приобретает договор на техобслуживание вместе с домом. Ты ездишь пять дней в неделю? Не страшно. Мы выполем сорняки в саду и даже заменим лампочку. Мебель? Купи сам — или выбери комплект. Ну и, конечно, скоростной интернет.

— А гаражи?

— Подземные. Традиционализм в сочетании со всеми новинками.

Мне интересно, хоть я и сомневаюсь, что искренне. Отчасти хочется намекнуть Лори, посредством Марка, что я не только имею право приобрести сияющий кусочек рая, но и в состоянии его наполнить. Мы были близки в те годы, когда я только начинал летать и претворял в жизнь свои идеи относительно экономии и минимума вещей. Лори обвиняла меня в ничтожестве и скупости. Это несправедливо. Если уж на то пошло, мой дух не знал пределов. Я жил на чемоданах, потому что владел всем миром.

— Тебя, конечно, интересует процент, — говорит Марк. — Неудивительно. Впрочем, о коротком сроке речи не идет. Это серьезное вложение. Как там твои акции?

— Довольно скверно.

— Жаль. У тебя есть какие-нибудь серьезные активы?

— Пожалуй, нет. «Кэмри» девяносто шестого года выпуска.

Теперь я намеренно стараюсь бить на жалость, чтобы проверить глубину его сочувствия. Я всегда нравился Марку. Он познакомился с моей бывшей в супермаркете, за месяц до официального расторжения нашего брака, и, вместо того чтобы немедленно пригласить Лори на свидание, пришел ко мне просить разрешения. Уникальный случай.

— Вот что надо сделать, если тебе интересно, — говорит он. — Внеси задаток, любую сумму, и я придержу дом, пока ты не приедешь его посмотреть. Есть у меня один вариант… вид там просто потрясающий.

— Возможно, я скоро перееду. В Омаху.

— Дом останется за тобой в течение полугода, мы это гарантируем. Если не сможешь — я выкуплю его обратно. Райан, всем людям нужно место, которое они могли бы назвать своим. Такова Америка. Вот что нам обещали, — он подталкивает папку ближе ко мне. — С тобой все в порядке?

— Творится что-то странное…

Марк придвигается. У него здоровое дыхание человека, который бегает по утрам, пьет собственноручно выжатый сок и ест овощи. Он, возможно, слишком разумен для того, что я собираюсь сказать.

Если вы много летаете и общаетесь с большим количеством незнакомцев, то слышите порой совершенно невероятные вещи. Представления о возможном растягиваются до предела. Вот несколько примеров. Якобы лет сорок назад проводились исследования химического состава почвы в крупнейших земледельческих районах Америки, и выяснилось, что из-за непомерного использования удобрений почва лишилась некоторых важных частиц и неспособна производить хоть сколько-нибудь питательные продукты. Якобы существует наука психотроника, представители которой пытаются влиять на человеческое поведение при помощи мощного радиационного излучения; его испускают секретные передатчики, расположенные за Полярным кругом, — во время холодной войны они были нацелены на Россию. Якобы Американская медицинская ассоциация сначала заявила, что поглощение натрия повышает кровяное давление, а потом поняла, что никаких оснований для того нет, но из упрямства отказалась признать ошибку. Якобы кокаин, вопреки общему убеждению, с середины двадцатого века остается ингредиентом кока-колы. Якобы шансы выиграть в «двадцать одно» в Лас-Вегасе слегка сдвигаются в пользу игрока в течение, в среднем, полутора месяцев в году, и существует баснословно дорогой информационный бюллетень, который держит элитных картежников в курсе.

Теперь моя очередь озвучить какую-нибудь странную теорию. Хоть и не такую странную, как мечты Пинтера.

— Мне кажется, кто-то в верхах мною играет.

— Кто?

— Может быть, авиакомпания. Или КСУ. Или одна фирма в Омахе. Или все они вместе взятые.

Глаза Марка расширяются.

— Как именно играют?

— Ну, знаешь, как биологи вешают датчик на лося, чтобы отслеживать и анализировать его перемещения? С людьми такое тоже проделывают. Не всегда открыто. Однажды одна из трех крупнейших автомобильных компаний обратилась к моему начальству с просьбой проследить судьбу пяти только что купленных машин на протяжении трех месяцев. С какой скоростью на них ездят? Вовремя ли меняют масло? Сколько миль проделывают за неделю? Можно провести настоящее разыскание, чтобы собрать такую информацию, но нельзя гарантировать ее точность. Нужно взять поведение в чистом виде. Именно так создают рекламу и пишут резюме. Тебе понятно?

Марк кивает.

— Но почему именно ты?

— Потому что сейчас я кажусь им любопытным случаем. Даже уникальным. В пятницу вечером у меня будет миллион бонусных миль, и я стану одним из самых верных клиентов «Грейт Уэст». В воздушной индустрии верность — это святыня. Летать теми же рейсами, покупать билеты…

— Понимаю.

— Для них я — оптимальный вариант, — объясняю. — Если бы они могли создать, скажем, тысячу таких, как я… только вообрази себе доходы. Долю рынка. Я — сущее золото. Есть только одна проблема: кто я?

— То есть?

— Как можно меня воссоздать? Им нужна модель. Но как ее создать? Никак. Слишком сложно. Потому что каковы основные переменные? Мой возраст? Доход? Какая-нибудь психологическая причуда? Нет, единственный способ размножить меня, создать новых Райанов Бингамов — это следить и изучать, целиком и полностью, в реальном времени, в естественном окружении. Изучать подлинного Райана Бингама. Так?

— Допустим.

— Ты, кажется, запутался. Судя по лицу.

— Все нормально, продолжай.

— Я — их воплощенная мечта об идеальном клиенте, и потому все, что я делаю, достойно изучения, вплоть до того, сколько часов я сплю, в каких номерах останавливаюсь, что ем. И, если возможно, побольше тестов. Меня испытывают. Предлагают сценарии и наблюдают за реакцией. Транспортный агент отказывается выполнить мою просьбу — я разозлюсь или уступлю? Стюардесса пролила кофе на мой пиджак — в следующий раз я полечу рейсом другой компании или всего-навсего пригрожу? Все это вещи, которые они желают знать любой ценой.

— И что ты собираешься делать? То есть, если это правда.

— Ничего.

— Ничего?

— А что тут можно сделать? Я бессилен.

— Прикажи им остановиться.

— Кому приказать? Это не один человек. И они не то чтобы пытаются меня контролировать. Помнишь лося? На него вешают датчик и пускают на волю. Информация, которую они получают, имеет смысл лишь в том случае, если я веду себя естественно и непринужденно.

— Датчик. По-моему, это безумие, Райан. Извини.

— В моем случае — все, что им нужно сделать, так это занести в компьютер пометку. Она всплывает каждый раз, когда я регистрируюсь на рейс; агенту приказывают спросить у меня то-то и то-то, а потом позвонить по указанному номеру. Исследователь принимает звонок, задает несколько вопросов, а потом переправляет ответы тому, кто всем этим заведует.

— И кто это, по-твоему?

— Отдел менеджмента. И тот, кто их консультирует. То есть — если я прав.

— Ты признаешь, что, возможно, это тебе кажется?

— Может быть.

Марк смотрит на монитор.

— Мой рейс.

Я ошибся. Выбрал не того собеседника.