Я знаю, куда она клонит, и приказываю себе не уступать ни дюйма. Ни шагу назад. У меня есть своя цель, я часто ее озвучивал, и теперь придется повторить еще раз — на всякий случай.

— Может быть, пожертвуешь несколько миль? — спрашивает Кара.

Обожаю свою сестру. К сожалению, она невежественна. Она редко летает и потому не знает, каков размах моего замысла. В течение многих лет компания «Грейт Уэст» распоряжалась мною, она указывала, куда мне лететь — или куда нелететь. Мили — это единственный шанс нанести ответный удар, отомстить за все перенесенные унижения.

— Нужно найти другой вариант, — говорю я.

— Это глупо, Райан. Просто смешно.

— Как там мама? Ты с ней уже разговаривала?

— Звони ей хотя бы раз в году, ладно? Она думает, что ты совсем пропал.

— Да они с Душкой разъезжают больше, чем я.

— Скажи честно, ты был в Солт-Лейк-Сити на прошлой неделе? — спрашивает сестра. — Может быть, у тебя тут девушка. Я беспокоюсь. А вдруг ты ведешь постыдную двойную жизнь? Может быть, у тебя проблемы и тебе нужна помощь. Ты живешь так уединенно…

— Уединенно? Да меня постоянно окружает толпа, — возражаю я.

— Мы отклонились от темы.

— Ты сама начала.

— Хорошо, забудем о том, что сестра за тебя волнуется, и вернемся к тому, что Тэмми нужно вылететь из Миссури.

Кара вовсе не стремится решить проблему. Она отвергает целый ряд вариантов: ехать поездом (Тэмми будет тошнить), взять напрокат машину (длинная поездка ее измучит) — и продолжает испытывать мое терпение, прося поделиться тем, что ничего для меня не значит — то есть так ей кажется. Кара называет мое занятие «дурацким бзиком», и, хотя в душе я протестую, но все-таки не пускаюсь в объяснения. Правила, которые мы устанавливаем и которые определяют нашу личность, сильны исключительно за счет того, что из них не бывает исключений — а в некоторых случаях потому, что они недоказуемы. Салли не носит синтетику. Такова Салли. Билли не ест яйца. Принимайте его как есть. Извиняться за персональные абсолюты или, как их называет Сэнди Пинтер, «глубинные привязанности», — значит, извиняться за самый факт своего существования.

Разговор заканчивается так:

— Это мои мили.

Я кладу трубку. Пора на самолет.

Нет более приятного развлечения, чем использовать продукцию прославленного американского бренда на фоне декораций, изображенных в его рекламе. Ехать на «форде» по проселочной дороге. Пить колу на пляже в Малибу. Лететь рейсом «Грейт Уэст» над Колорадо. Это ощущение покоя и порядка, наверное, сродни тому, что чувствовали древние египтяне, когда смотрели на созвездия над вершинами пирамид. Ты в правильном месте и в правильное время, а если завтра наступит конец света — пускай.

Внизу, сквозь овальный, молочного цвета, иллюминатор, виднеются горные озера, которые отливают неестественно синим цветом, точно вода внутри атомного реактора. На юге и на западе поднимаются горы, увенчанные радиомачтами. Подо мной — Аспен, подъемы меж сосен похожи на дорожки в боулинге, на металлических крышах коттеджей и летних домиков азбукой Морзе играет утреннее солнце. Хороший день в Небе. Я включаю диктофон и несколько минут наслаждаюсь трудными словами.

Мы летим хорошо если в половину мощности — скидки, предоставляемые «Дезерт эр», только дурачат пассажиров. Дуэль «Грейт Уэст» и «Дезерт эр» — не только война цен, это настоящая опера. Молодой Сорен Морс, который льстит клиентам, как истый выпускник школы бизнеса, — против майора Бака Гарета, летчика-аса, ветерана войны в Корее. Бизнесмен против авиатора. Грустно. Грустно, потому что Гарет, этот ветхий обломок эпохи, не имеет никаких шансов. Чтобы сэкономить деньги, он сам сочиняет рекламу и считается чудаком. А главное, он отказывается вводить систему бонусов. Гарет свято верит, что дешевые билеты разойдутся и так, и они действительно имеют успех в определенном кругу клиентов — среди стариков, которые в лучшем случае летают раз в год.

Крошечная девочка, стоя на своем кресле, играет со мной в прятки. Тайное развлечение, которому предаются дети с незнакомцами, за спиной у родителей. Я подмигиваю, она прячется. «Рекогносцировка — разведка местности и обороны противника перед началом боевых действий». Я изучаю затылки пассажиров вокруг. Пучок налакированных седых волос, сколотый платиновой змейкой. Блестящая лысина с веснушчатой вмятиной в центре.

Больше всего меня занимают люди, которых я никогда не видел.

«Мятежный — склонный к возбуждению недовольства».

Я улыбаюсь про себя. Все дороги ведут в Рим. Напротив меня сидит знаменитый бизнесмен, специалист по ценным бумагам, у него собственное телевизионное шоу и именной фонд для проблемных городских подростков. Он спит, с банкой «Спрайта» в правой руке, и лампочка светит ему прямо в безвольно открытый рот. Там роскошно сверкает золото — потрясающая картина, и мне дарована странная привилегия ею любоваться. Стюардесса тоже заглядывает ему в рот, и мы ухмыляемся. Этот рот диктует свою волю мировым рынкам; только посмотрите — в буквальном смысле золотое дно!

Знаменитости всегда кажутся слегка растерянными в самолетах. Пять лет назад я летел в компании рок-группы, которую обожал, будучи подростком. Двое из них сидели в гордом одиночестве, а двое летели с девушками. Их фирменная прическа — немыслимые гребни из тускло-черных, жестких как солома, волос — казались неуместными на фоне нейтральной обстановки. Барабанщик, признанный дебошир и устроитель погромов в отелях, которому, по слухам, сменили всю кровь в эксклюзивной женевской клинике, играл в видеоигру. Солист, звезда группы, сидел неподвижно и смотрел в никуда, как будто внезапно утратил силы и ожидал их восстановления. Его слава требовала путешествовать не первым, а каким-то гораздо более престижным классом, и я неизбежно стал хуже думать об этом человеке, который сидит в одном салоне с такими, как я.

Сильнее всего заметны профессиональные спортсмены. В ту минуту, когда в детстве на них обратили внимание, их жизнь замирает. Лишь оставайся в форме и ешь. Им подают специальную еду — жирные бифштексы с огромными порциями салата, а если они хотят добавить соли, то советуются с тренером, он подзывает стюардессу, и та бежит выполнять просьбу. Игроки обсуждают свои травмы, машины, капиталовложения — ночные клубы и автомобильные сделки. Они ведут сонное существование, призванное сохранять энергию. Родители подталкивают смущенных детей, чтобы те пожали руку знаменитому спортсмену, и звезды проделывают это, прикладывая минимум усилий, иногда даже не поворачивая массивную голову. Инертность и спокойствие. Завидую им.

Самолет — наилучший способ повидать Америку. Не внизу, где шоу уже почти закончилось. После колледжа я пересек страну в обществе своей девушки, прихватив с собой пива, спальник и побольше мелочи, чтобы подбрасывать монетку и выбирать маршрут. Моя девушка выросла точно в монастыре, она была дочерью двух преподавателей, которые советовались с коллегами по вопросам воспитания. Никакого телевизора. Книги на разных языках. Она мечтала о минигольфе, сельских ярмарках, сальных взглядах стариков на заправках. Сидя в машине, она прочла «В дороге» и выразительно цитировала оттуда отрывки. Я знал, что меня попросту используют в качестве гида и бросят, как только мы вернемся в Нантакет, но все-таки мне хотелось показать ей то, чего она никогда не видела.

Я потерпел неудачу. Ничего не вышло. Старой Америке пришел конец. Обилие кинофильмов превратило пустыню в съемочную площадку. Во всех круглосуточных придорожных кафе подавали десерты из взбитых сливок. И повсюду, от пыльной Небраски до заболоченной Луизианы, нас, пилигримов большой дороги, подстерегали местные жители. Они продавали нам футболки с символикой «дороги 66» и принимали кредитные карточки. Автостопщики не рассказывали историй, а просто спали, все заправки были с самообслуживанием — никаких беззубых непристойных стариков. В Канзасе моя девушка швырнула книгу в стойку с пончиками, позвонила отцу и попросила выслать ей обратный билет. Теперь она — социолог в Пенсильвании и воспитывает детей точно так же, как воспитывали ее саму. Вряд ли она хоть раз за пятнадцать лет вспомнила о нашей дорожной эпопее. И неудивительно. Настоящая Америка исчезла, и мы потратили лето на странствия по руинам. Даже хуже. По поддельным руинам.