— То есть, ты хочешь, чтобы она оставалась со мной?

— В пределах видимости.

— Это проблема. Когда Уэнди видела меня в Солт-Лейк на прошлой неделе…

— Что?

— Она уверена, что это был я?

Кара вздыхает.

— Расскажи наконец. Признайся. Ведь до сих пор ты лгал.

— Полагаю, она не ошиблась и это действительно был я. Просто у меня вылетело из головы. Я плохо запоминаю города.

— Что еще?

— Выписки по кредитке. Я кое-что купил. Кара, я сейчас не в лучшем состоянии.

Безмолвие. Говорят, у южан есть устная традиция. А у жителей Миннесоты — традиция молчания. Тишина — наш излюбленный способ общаться.

— Ты ничего не ел, — говорит Кара. — Ведь так?

— В общем, да.

— Дуй домой. Сейчас же. Приезжай немедленно. Я знаю, чем ты занят. Я знаю, что там у тебя творится. Ты помешался на этих бесплатных билетах. А тебе нужна семья.

— В понедельник мой последний рабочий день. Я уйду, прежде чем меня уволят. А до тех пор — встречи и собеседования.

— Возвращайся домой.

— Это больше не мой дом.

— Но здесь твоя мать.

— Именно поэтому.

Не отрывая трубки от уха, я позволяю Каре разглагольствовать. Один из моих племянников открывает дверь спальни; я слышу, как он шлепает по коридору в ванную и звонко мочится в писсуар. Пространство, которое мы занимаем в детстве, уходит навеки. Не все возможно вернуть. Прежнее место потеряно.

— Мне нужно поспать, — говорю я, когда сестра успокаивается. — Я попытаюсь вправить Джулии мозги. Заберу ее с собой. Завтра у меня встреча, но я могу взять Джулию. Не хочу, чтобы она снова села в машину и исчезла.

— Ты говоришь о сестре как о предмете.

— Ничего не поделаешь.

— Лучше я приеду и отвезу ее домой.

— Я сказал, что справлюсь. Свожу Джулию в Финикс. А утром посажу на обратный самолет.

— Почему я все должна делать сама? Почему я всегда должна всех спасать?

— Сейчас этим занят я.

— Хочешь сказать, что это ты всех спасаешь? Вот еще! Не забудь, что в субботу свадьба.

— И что ты всех спасаешь.

— Пошел ты, Райан. Давай просто с этим покончим. Спокойной ночи.

Я был в Солт-Лейк-Сити на прошлой неделе. Проснувшись, я вспоминаю. Вспоминаю, что помнить, в общем, нечего, за исключением того, что я сказал человеку, потерявшему работу: «В наши дни карьера — это не лестница, а сетка». Я объяснил, что это значит, и дал посмотреть образец резюме. После этого я целый час болтался по магазину и купил подарок для Кейта и Джулии, а затем, наверное, улетел в Бойсе и прочитал ту же лекцию очередному неудачнику. Рассказал ему про решетку.

Я вспомнил. Меня вовсе не ограбили. Выясняется, что все это время мы были вместе. Многочисленные Райаны. Просто мы разделились.

Такое уже случалось прежде. Я никому об этом не говорил. В своих путешествиях я встречал самого себя. Это секрет. Только потому что вы такой внимательный слушатель — вы сидите в кресле, с напитком, арахисом и салфеткой, вы готовы к совместной ночевке, если до этого дойдет, потому что, в конце концов, именно таково соглашение между пассажирами. Только поэтому я раскрываю душу и все рассказываю вам.

В семь часов утра, в среду, Азиф везет нас в аэропорт на своем «мерседесе», длинном черном красавце, которому явно недостает развевающегося на антенне флага. По радио передают какое-то ток-шоу консервативного толка — ведущий шуршит бумагой в микрофон и бессвязно говорит, не переводя дух. Демократия умерла в 1960 году, уверяет он, но не приводит примеров, в отличие от моего отца, чьи предсказания всегда включали четкие сроки и обозначение ключевых моментов. Солнце, встающее из-за мормонской церкви, отбрасывает необычайно слабый, словно фильтрованный, свет, а ветерок колеблет поверхность Большого Соленого озера, которое похоже на ванну, наполненную мутной водой. Даже чайкам, которые скользят над ним, как будто неохота садиться и мочить брюшко.

— Когда вас забрать вечером? — спрашивает Азиф. Судя по всему, мой план ему не особенно нравится. Во-первых, он убежден, что Джулия нуждается в отдыхе; во-вторых, мысль о том, чтобы посетить далекий город, не ночуя там, его озадачивает.

— Мы вернемся поздно. Поймаем такси, — говорю я.

— А что сказать, если позвонит Кара?

— Что брат и сестра хотят побыть вместе.

Покупая билеты, я плачу полную стоимость за нас обоих и из кожи вон лезу, пытаясь добиться того, чтобы нас повысили до первого класса. Джулия, явно смущенная моей настойчивостью, стоит в стороне, пока я пререкаюсь с агентом. Жители Миннесоты приучены с благодарностью принимать любое предложение — но в Небе ты ничто, если не торгуешься. К сожалению, агент стоит на своем — я получаю место в первом классе, поскольку у меня есть купон, но он настаивает, чтобы я отдал десять тысяч бонусных миль за место для Джулии. Десять тысяч миль в один конец. Я закатываю глаза.

— Найдите мою личную карточку. Это безумие.

Джулия вздрагивает и отворачивается. Агент пробегает пальцами по клавиатуре, его голова сейчас полна кодами и акронимами. Я знаю историю этого человека, хотя никогда раньше его не видел. Он всю жизнь работает здесь, обожает забастовки и стачки, а вечера проводит за домашним компьютером, подсчитывая сумму пенсии. Он занимает должность в профсоюзе и ни за что ее не оставит; он спит на ежегодных собраниях и наслаждается растерянностью клиентов, радостно переправляя их письменные жалобы своему бессильному начальству. У него есть какое-нибудь странное, всепоглощающее, бессмысленное хобби — например, он играет короля Артура на средневековых ярмарках или коллекционирует старинные подвесные моторы. Он верит, что, если бы не проблемы со здоровьем, чему виной постоянные стрессы на работе, он мог бы стать влиятельным человеком.

— Вот ваша информация, — говорит агент.

— Перестань, пошли, — шепчет Джулия.

Я отмахиваюсь.

— И сколько миль вы там видите?

Он опускает очки, которые висят на шнурке, как у старухи.

— Девятьсот девяносто пять тысяч двести одну.

— Прекрати, — умоляет Джулия. Агент улыбается. Он с восторгом нас стравливает.

— И о чем вам это говорит? — настаиваю я.

— Здесь есть пометка, — сообщает агент и тыкает толстым пальцем в экран. — Вы теряли на прошлой неделе багаж, сэр?

— Нет.

Он снова печатает.

— Мы обнаружили здесь сумку и отправили ее в Денвер, согласно надписи на ярлычке: Гейтс-стрит, 1214, квартира 16. Но дома никого не было. Это ваш адрес?

— Бывший. Я переехал.

Какая глупость. Как выяснилось, я действительно приезжал в Солт-Лейк на минувшей неделе — но не сдавал сумку в камеру хранения, а потому не мог ее потерять.

— А какой ваш новый адрес?

— Пока никакой. Послушайте, я не терял сумку. Я бы это заметил. — Я оглядываюсь в поисках Джулии, но ее нет. — Вы дадите моей спутнице место в первом классе, или нам придется обратиться к вашему начальству?

Агент, должно быть, чувствует, что достаточно со мной наигрался; он распечатывает два посадочных талона и протягивает их с таким видом, как будто с самого начала достаточно было лишь вежливо попросить. Статус «платинового клиента» не оставляет ему иного выбора. Я спрашиваю, не видел ли он, куда пошла Джулия, и агент кивает в сторону журнальной стойки, в другом конце терминала, а потом всучивает мне карточку с номером, по которому можно обратиться за потерянным багажом.

Джулия просматривает журналы, посвященные украшению дома, и грезит над фотографиями огромных ванн и встроенных стальных холодильников с отделениями для льда и дозаторами для воды в дверцах. Такие фотографии меня тоже интригуют, хоть и не я собираюсь вступить в брак, который принесет кредит в «Этан Аллен» (подарок от родителей Кейта, они держат магазин). Эти вещи завораживают, потому что комнаты, изображенные в журналах, кажутся нарочно прибранными для похорон — для того, чтобы показать публике идеального покойника. Цветы, натертая воском мебель. От этого пробирает мороз. Лори, моя бывшая жена, частенько таскала меня на распродажи, будучи свято уверена, что у нее талант различать истинную красоту среди грязи и сора. Нашим глазам представало печальное запустение. Телевизионные тумбочки из облупившегося шпона. Комоды с недостающими ручками и перекошенными ящиками. Все это некогда было новым, чистым и многообещающим, но теперь я видел лишь признаки упадка. В том числе и человеческого.