Фрау Беата присела на край кровати возле толстой женщины. Она и в самом деле была близка к обмороку.

– А это вот – фрау Рюдигер, – продолжала словоохотливая толстуха, указывая на женщину с седой головой, – вдова сборщика налогов, она страшно боится, что ей отрубят голову.

Бедно одетая, опрятная старушка, фрау Рюдигер, замахала на нее руками.

– Как это вы грубо сказали, фрау Лукач, – произнесла она надтреснутым, прерывающимся от страха голосом. – Как грубо, как бессердечно! Я боюсь, что больше не увижу моего единственного сына. Вы это хорошо знаете. Вы знаете, что я должна еще раз повидать его перед смертью. Должна, должна. Да, верно, я боюсь, что мне отрубят голову, прежде чем я его увижу, – добавила она, глядя печальными глазами на фрау Беату. – Как вы думаете, голубушка? Адвокат сказал мне: «Мы попытаемся спасти вашу голову, фрау Рюдигер, и вы свидитесь с сыном». А вы как думаете, голубушка?

– Адвокат! – засмеялась толстуха в светлом балахоне. – Разве вы не знаете, что все адвокаты заодно с судьями? Все ложь и обман, и я буду рада-радешенька, если отделаюсь тремя годами каторжной тюрьмы. Слушайте! – внезапно прервала она себя, подняв вверх мясистый палец. – Слушайте!

Над потолком раздались пронзительные крики, как ножом полоснувшие фрау Беату. Пронзительные долгие крики, переходившие в визг и шипение. Порой слышался истерический смех, от которого спирало дыхание и кровь застывала в жилах.

– Держись! Держись! – закричала толстушка. – Вам ничего не удастся выведать! Это наша постоянная ночная музыка, дорогая. Они опять взялись за малютку Эйбеншютц. Но малютка Эйбеншютц ничего им не скажет. Я ее знаю, я только сегодня говорила с ней. Раскрылась какая-то история на авиационном заводе «Примус». Саботаж, что ли? Семнадцать человек расстреляли сразу, у самого завода, и вот теперь хотят выколотить показания из маленькой Эйбеншютц. Но бейте ее до смерти – она никого не предаст. Она – порядочный человек, хотя у нее двое незаконных детей и четыре судимости.

Когда Криста вернулась из Якобсбюля, страшное известие в первую минуту ошеломило ее. Только надежда на то, что произошла какая-то роковая ошибка и все выяснится в ближайшее время, еще кое-как поддерживала ее.

«Ведь известно, что и у них бывают самые невероятные промахи, грубейшие оплошности, – пыталась она успокоить себя, – стоит только вспомнить о медицинском советнике Фале, которого даже уволокли в Биркхольц!»

В десять часов в ее сердце теплилась надежда, в одиннадцать погасла уже последняя ее искорка, и Криста впала в безысходное отчаяние. Все ее тело горело, как в огне, на лице и на шее выступили большие красные пятна, в ничего не видящих глазах стоял ужас. Она легла на кровать, не раздеваясь, и всю ночь пролежала без сна, мучимая страшными видениями. На рассвете призрачный луч надежды снова проник в ее сердце, но она тотчас же прогнала его. К чему себя обманывать?

«Надо действовать», – сказала она себе и стала быстро одеваться, терзаемая тревогой и мукой. Каждый автомобиль, приближавшийся к дому, мог принести ей освобождение от этой муки, которого так жаждало ее сердце. Но все автомобили проезжали мимо. Было бы ребячеством предаваться глупым надеждам. Она долго еще говорила по телефону с Вольфгангом и затем уехала. В городе был только один человек – Вольфганг держался того же мнения, – только один-единственный человек, который мог помочь ей, – Фабиан.

В конторе ей сказали, что доктор Фабиан обычно не приходит раньше одиннадцати – двенадцати часов, и посоветовали поехать в его Бюро реконструкции. Она тотчас же отправилась туда и попросила секретаршу доложить о ней.

– По весьма срочному делу! – крикнула Криста ей вслед.

Фабиан как раз совещался с одним молодым архитектором. Когда после долгих прений он уже окончательно решил отклонить сделанный архитектором проект, ему доложили о приходе некой фрейлейн Кристы Лерхе-Шелльхаммер.

– Фрейлейн Криста Лерхе-Шелльхаммер? – запинаясь и не веря своим ушам, переспросил Фабиан. Он как-то странно медленно и торжественно поднялся со стула. И вдруг так побледнел, что секретарша с удивлением взглянула на него. Но, впрочем, не придала этому особого значения, так как после гибели сына Фабиан часто неожиданно терялся.

– По весьма срочному делу, сказала эта дама, – быстро добавила секретарша.

Фабиан прислонился к столу, чтобы не пошатнуться, такая слабость вдруг одолела его.

– Через минуту я буду к ее услугам! – с живостью сказал он секретарше. Его голос, в последние недели такой усталый и безразличный, прозвучал радостно, бодро. Архитектор вдруг показался ему несноснейшей помехой. Объяснять, чем плох его проект, отнимет слишком много времени. Единственное средство быстро отделаться – утвердить проект.

– Хорошо, – сказал он, обращаясь к молодому архитектору, – ваши доводы меня убедили. Сделайте изменения, которые я предлагаю, и приходите через неделю.

Архитектор, уже совершенно потерявший надежду на благополучный исход, радостно поблагодарил и быстро распрощался.

Фабиану казалось, что ему надо торопиться, хотя он не знал, куда и зачем. Он быстро осмотрел письменный стол и подошел к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. Но тут в коридоре послышались легкие шаги. Стука в дверь он не слышал – и вот уже Криста стояла на пороге. Он сразу одним взглядом охватил всю ее фигуру, и теплая волна захлестнула его сердце. Да, это была Криста, какой он еще иногда видел ее в мечтах! Он не успел сделать и нескольких шагов ей навстречу, как она со слезами на глазах подбежала к нему и положила обе руки ему на плечи.

– Вы должны помочь маме! – воскликнула она, пряча свое лицо у него на груди.

Все произошло так быстро, что он не успел собраться с мыслями; это было как во сне, и он чувствовал только прилив счастья. Почему-то он не видел ничего необычного в том, что она, положив ему руки на плечи, рыдает у него на груди. Все казалось ему естественным, будто они не разлучались ни на один день. «Криста, Криста со мною», – думал он.

Но Криста, по-видимому, вообще не сознавала, что она делает.

Он не видел ее почти два года, хотя они жили в одном городе. Лишь изредка мимо него проносился ее маленький желтый автомобиль, и однажды он видел, как она, выйдя из магазина Николаи, быстрым шагом подошла к машине и как за дверцей мгновенно скрылась ее маленькая ножка. Это мгновение он помнил еще и сегодня, на ней были темно-серые туфли. Все эти годы и месяцы исчезли, как по волшебству.

Он подвел ее к диванчику, прося успокоиться.

– Расскажите мне, что случилось, Криста, – сказал он мягко, как разговаривают с больным. – Я ничего не знаю, ничего не понимаю.

Криста подняла на него свои нежные карие глаза, затуманенные слезами.

– Вы ничего не знаете? – удивленно спросила она. Но тут же спохватилась и рассказала все. что могла рассказать.

Фабиан кивнул.

– Неприятная история, – сказал он. – Мне очень больно за вашу мать. Но прошу вас, успокойтесь! Как друг, я обещаю вам сделать все, что от меня зависит. Вы слышите, Криста?

Криста схватила его руку.

– Благодарю, – пробормотала она.

Итак, он снова держал в своей руке ее нежную, женственную, так хорошо знакомую ему руку.

– Дайте-ка сообразить, Криста, – сказал он задумчиво и подошел к письменному столу, на котором стоял телефон.

– Я знала, что вы хороший человек, Фабиан, – прошептала Криста, и ее похвала осчастливила его.

– Будь гаулейтер в городе, – с сожалением проговорил Фабиан, – ваша мать была бы свободна еще сегодня. Я немедленно поехал бы к нему.

– Его нет здесь? – воскликнула Криста, нервно сплетая пальцы. Она испуганно посмотрела на Фабиана и, казалось, только что заметила его. «Какой он худой, измученный, – подумала она, – и как он поседел!»

Фабиан огорченно покачал головой.

– К сожалению, он уехал, – отвечал он. – Но мне известно, что его возвращения ждут в ближайшие дни. Сейчас узнаем. – Он приказал соединить себя с секретариатом гаулейтера и долго разговаривал с ротмистром Меном, замещавшим Румпфа. – Дело касается одной дамы, моей близкой приятельницы, – услышала Криста слова Фабиана.