«Я рад и счастлив, – писал он. – Последние месяцы были для меня жестоким, почти невыносимым испытанием, никогда еще пустота жизни и одиночество так не угнетали меня».

Позвонив вечером, он получил тот же ответ. Тогда он послал Кристе письмо; она получит его завтра утром.

«Отдохните хорошенько, любимая моя Криста, – писал он. – И не сердитесь за то, что я докучаю вам цветами и письмами, это объясняется моей страстной жаждой снова увидеть вас после долгой разлуки. Я твердо надеюсь, что до вечера вы отдохнете настолько, что сможете подарить мне несколько минут. Сегодня с пяти часов и до семи я буду ждать вас в «Резиденц-кафе». Прежде всего я мечтаю о большом разговоре, «важном» разговоре, как вы писали. Дом номер шесть по Бухенштрассе я приобрел и буду счастлив показать его вам в ближайшие дни».

День прошел, как обычно, в работе. Пообедав, Фабиан купил у ювелира Николаи старинное ожерелье из черного янтаря, которое давно уже было у него на примете. Как оно будет к лицу Кристе! Ровно в пять часов он сидел в «Резиденц-кафе» за чаем.

В кафе было совершенно пусто; лишь немного погодя пришел какой-то старик; он уткнулся в газету и сильно кашлял. Фабиан ждал и на досуге внимательно рассматривал помещение. Это кафе было открыто еще в то время, когда во дворце обитал какой-то епископ; вся обстановка здесь была выдержана в стиле дешевого рококо. На стенах висели картины, писанные неумелой рукой в манере Ватто и теперь потускневшие, почти черные, большей частью в облупившихся рамах. На одной картине, изображавшей пикник в лесу, он с трудом разглядел двух молодых дам, слушавших юного кавалера, который играл на флейте. За окнами становилось все темнее, на улице и на сердце у Фабиана сгущались сумерки. Он вздрагивал при каждом звуке приближавшегося автомобиля и готов был вскочить всякий раз, когда открывалась дверь. Ожидание становилось мукой. Просмотрев все газеты, он, чтобы убить время, стал обдумывать дело, которое ему сегодня поручили, и кое-что записал в блокнот.

Затем он снова принялся рассматривать картины, Удивляясь, что юный кавалер все еще играет на флейте.

Странно, но с тех пор как он узнал, что Криста в городе, он с пугающей его ясностью увидел всю пустоту и бессодержательность своей жизни. Он тянулся к ней, как умирающий от жажды тянется к воде. И его снова стала волновать загадка, как может человек иметь такую власть над другим человеком. Это походило на волшебство. Если долго смотреть на спящего, он открывает глаза. Может быть, так и с любовью. Может быть, на нас смотрят сотни глаз, и сотни неведомых глаз в глубинах нашего существа открываются в ответ. А может быть, любовь и физически изменяет нас? Кто знает! Человеку никогда не проникнуть в эту тайну.

Уничтоженный, он, наконец, встал. Было уже около восьми, и он больше не надеялся на приход Кристы. Что-то, по-видимому, случилось! Уж не заболела ли она?

Усталый, терзаемый мрачными мыслями, он шел по тихим и темным улицам обратно в гостиницу. Он все яснее понимал, что жизнь без этой женщины для него бессмысленна, более того – невозможна.

Разбитый и подавленный, Фабиан вошел в свою комнату и зажег все лампы, так как темные улицы, по которым он возвращался домой, и мрачные мысли все еще преследовали его.

Почему Криста не прислала ему записки в «Резиденц-кафе»? Почему она не позвонила ему?

Он был очень встревожен, но не решался звонить ей сегодня, чтобы не показаться навязчивым. Ясно, произошло нечто непредвиденное.

В тревоге и горести сел он за письменный стол, чтобы написать несколько писем. Неудачный день, безнадежно неудачный день!

Около часа он писал, затем отложил перо, так как мысли его мешались. И, вконец разбитый, лег в постель.

Наутро первой его мыслью была Криста. Нет, сегодня он уже не будет полагаться на телефон. Он проработал с час в бюро и в одиннадцать велел везти себя к дому Лерхе-Шелльхаммер. Сенбернар встретил его радостным лаем и даже побежал за ним вверх по лестнице, чего он обычно не делал.

– Могут ли уже дамы принять меня? – спросил он у горничной.

– Их нет дома, они сегодня утром уехали на машине.

– Уехали? Куда? – Он пошатнулся.

Горничная не знала, и Фабиан ушел. Он даже не дал себе труда скрыть свою растерянность перед девушкой.

Может быть, им вздумалось предпринять какую-нибудь непродолжительную поездку, пытался он успокоить себя, но сам себе не верил. Даже привета она не передала, даже словечка не написала!

Вчерашнее предчувствие беды не обмануло его; ему пришлось собрать все свои силы, чтобы взглянуть правде в глаза. Криста порвала с ним, просто порвала, ни слова не сказав. Это какая-то загадка… Может быть, его оклеветали? Но нет, Криста не такая женщина, чтобы поверить любому вранью. Она потребовала бы от него объяснений…

Глубокая печаль овладела им: едва завоевав Кристу, он по какой-то загадочной причине ее утратил. Печаль снедала его, и он поехал в Бюро реконструкции, чтоб хоть на несколько часов забыться в работе.

К обеду Фабиан не прикоснулся, ему не хотелось ни есть, ни пить, и рано вернулся к себе в гостиницу. Ему было так плохо, что он. одетый, повалился на кровать. Неподвижно, как оглушенный, пролежал он много часов, вперив взор в потолок.

Нет, нет, так продолжаться не может! Жизнь без этой женщины потеряла всякий смысл! Она открыла ему новый мир и, когда он увидел жизнь во всем ее великолепии, покинула его. Это больше того, что может вынести человек. И теперь, пожалуй, единственный исход пустить себе пулю в лоб.

«Прощай, Криста!» – будет его последней мыслью. Сгустились сумерки, стало совсем темно, наступила ночь, а он все еще лежал и смотрел в потолок.

«Я стоял на вершине жизни, а она в мгновение ока низвергла меня в пропасть отчаяния», – думал он, готовый расплакаться.

Наконец, он с трудом поднялся и зажег свет. Затем выпил стакан воды и вымыл лицо и руки. Немного освежившись и вернувшись к жизни, он сел за письменный стол.

Пусть она узнает, что он ни в чем не виноват и что это невероятная жестокость бросить его так, без единого слова. «Только одно слово, Криста, одно-единственное слово, и все было бы по-другому. Но теперь поздно, Криста! Ты возвела меня на вершину жизни, ты показала мне великолепие этого мира. Скажи, какой же демон внушил тебе мысль в эту минуту, именно в эту минуту столкнуть меня в пустоту? Скажи мне, Криста. Благодарю тебя и прощай!»

Почувствовав страшную слабость, он подкрепился рюмкой коньяку и принялся быстро писать. Он писал страницу за страницей, и весь мир исчез для него. Порой до него доносился шум проезжавшего автомобиля, шаги официанта в коридоре, затем снова воцарялась глубокая тишина.

Спустя некоторое время ему почудился легкий стук в дверь. Он вздрогнул. Кто-то стучит? Да, стук повторился.

Он выпрямился за столом и спросил:

– Кто там?

Женский голос что-то проговорил смеясь, и дверь распахнулась. Если бы в этот момент вошла Криста, он бы нисколько не удивился, так спутаны были его мысли. Но к нему вошла другая женщина, которую он не сразу узнал.

– Господин правительственный советник, – смеясь, проговорила незнакомка, – вы, наверное, поражены столь неожиданным вторжением? – С этими словами она вступила в полосу света, и он узнал ее. Это была прекрасная Шарлотта.

С трудом скрыв свое изумление, он по привычке вскочил и пошел ей навстречу.

– Вы здесь, в этой гостинице, сударыня? – растерянно спросил он; в горле у него пересохло.

Прекрасную Шарлотту рассмешила его удивленная, недоумевающая физиономия.

– Да, с сегодняшнего дня я живу здесь, – сказала она. – И на том же этаже. Гаулейтеру пришлось уехать на довольно долгий срок; он опасался, что я до смерти соскучусь в Эйнштеттене. Поэтому я проживу некоторое время в гостинице.

Фабиан почти машинально подвинул ей кресло и предложил сигареты.

– Надеюсь, сударыня, вы не откажетесь от рюмки коньяку? – Он задал этот вопрос, не зная, с чего начать разговор.